– Ты прав, отец, именно этого и следует добиваться всеми силами! Однако, государь, как же иностранцам ехать сюда, если свободы-то у них как таковой не будет? В Европе, почитай, уже век как крепостного права нет, все крестьяне с наделом живут и по-пустому не ропщут, – кидаю пробный камешек в огород отца.
– Ты мне эти мысли брось! Ишь, отменили они! А кто будет на мануфактурах работать и в армию пойдет, ежели я свободу крестьянам дам? Ответь мне, Алешка, – вновь нахмурился государь, исподлобья глядя на меня.
– Так сами людишки и пойдут, лучше прежнего будет, ведь каждый для себя работает много лучше, чем на барина или иноземца какого-нибудь, – возразил я царю.
– Так-то оно так, да не совсем… – чуть остыл Петр. – Война у нас на носу с османами, да и Карл мир подписать не желает, точнее, сестра его с советниками, поэтому и думать надо не о людях и животе их бренном, а о пушках, фузеях и строящемся на Балтике флоте!
– Как скажешь, батюшка, так оно и будет, – смиренно наклоняю голову, гася в зародыше зарождающийся гнев.
Трудно мне будет, ой как трудно переубедить отца в его взглядах на политику, которые пока принесли не так уж много пользы простому народу, разве что стране кое-что обломилось, да и то иначе как проблемой не назовешь.
Между тем, видя мою покорность, царь встал с кресла и, пыхая табачным дымом, словно паровоз, ходил взад-вперед, наслаждаясь вонючей травой.
– Насчет боярина Долгомирова решим так, как только что сказали. Указ завтра же подпишу и в канцелярию о выделении денег в две тысячи червонцев, да с нарочными отошлю, пускай скорее работать боярин начнет. Всяко проще ему будет с деньгами в столице испанской осесть, с людишками, опять же, нашими словом перемолвиться. Нельзя же во всем на испанцев полагаться. – Прикусив губу, государь развернулся ко мне. – Вот только зачем лекаря с собой привез, а в Москву не повез?
– Так зачем он там, отец? Госпиталь и так работает, главный лекарь лечит и учеников берется обучать, а в корпусе, благодаря испанцу, мы сможем военных лекарей подготовить, которые воинов лечить будут, травами да с Божьей помощью, – отвечаю как можно смиренней и вижу, как морщины на челе Петра постепенно разглаживаются.
– Коли так, то пускай, польза большая от занятия этого будет, со своими орлами доказал уже сие. Они у тебя молодцы: и казне прибыток принесли под Полтавой, и себя показали воинами, каковых пока мало еще на Руси. Так что пускай так оно и будет, – повторился государь, затягиваясь табачным дымом.
Пару минут Петр ничего не говорил, словно спорил с самим собой, стоит ли говорить мне о чем-то или нет. Но все же отеческая половина взяла верх, и государь, пододвинув ко мне свое кресло, присел, свободно откинувшись на спинку.
– Я хотел бы поговорить с тобой, сын, о делах насущных и важных для государства нашего. Вижу твое старание и радение о делах наших, и от этого сердце мое радостью наполняется, поэтому подумаем вместе, а может, и ты мне мысль какую здравую скажешь, как делал это раньше, у себя в губернии.
– По единому слову твоему, отец, я тотчас же…
Договорить я не успел, Петр махнул рукой: мол, подожди.
– Выслушай вначале, а потом поговорим с тобой, да мнение мое узнаешь наперед, – объяснил государь, убирая трубку на стол. Сам же, слегка помяв мочку правого уха, начал неторопливо говорить о давно мучивших его вопросах.
Суть же была в следующем: отец прекрасно понимает, что шведы возлагают большие надежды на некоторые особенности нашего государства. Во-первых, на отсутствие у России сильного флота, который у других уже имеется и постепенно становится боевой силой. Во-вторых, на дипломатическую и военную помощь иностранных держав, которой нам, увы, действительно было негде искать, кроме разве что Испании, да и та пока только скрытая союзница, при условии, что пункты помощи с нашей стороны будут соблюдены должным образом. И в-третьих, шведы надеются на время, которое потребуется для создания нужной обстановки и условий, способных привести к вмешательству в дела Северной войны со стороны великих держав на стороне шведов.
Однако Петр предлагал сделать так, чтобы время, нужное Швеции для осуществления ее планов, превратилось для нее в ее же погибель, потому что именно оно даст нашему Отечеству возможность создать сильный флот. Ведь именно сильный флот обеспечит такие условия, которые затруднят всякую иностранную интервенцию в пользу Швеции, плюс к этому поддержка с моря наших войск окончательно сломит шведское сопротивление на суше.
– Батюшка, так ведь нам нужен флот уже как можно скорей, иначе многие земли, которые были покорены или будут покорены в следующем году, мы не сможем удержать.
– Правильно мыслишь, сын, но ты, видимо, забыл, что на Балтике спешно закладываются новые корабли. А их команды учатся ходить по морю в прибрежных водах, налаживая совместную отработку и общую выучку, – с некоторым довольством объяснил мне отец.
– Да, ваше величество, действительно, подзабыл я про это, каюсь.
Чуть склонив голову, я едва сдержал улыбку. Все же многого не стоит показывать Петру открыто, пускай он и дальше будет отцом, а я – прожектером-сыном, способным создать нечто новое. Пока меня это устраивает.
– Ничего, со временем ты сможешь помнить о многом и делать еще больше, чем сейчас, – несколько самодовольно сказал Петр. – Ладно, думаю, пора нам строить войска, иначе простоим здесь неизвестно сколько времени. Ты как думаешь, сын, стоит ли вступать в город сейчас?
– Думаю, что времени было достаточно, чтобы мэр города мог приготовить все как надо.
– Что ж, тогда пускай твой полк идет позади колонны (заслужили молодцы!), перед артиллерией Преображенского полка с телегами боеприпасов! – довольно сказал государь. – Да и ты, как наследник, со мной рядом поедешь.
– Батюшка, а может, мне остаться здесь или вовсе сзади плестись? Пускай недруги наши уверятся, что в опале я у тебя, тогда и подлости ко мне меньше будет, да и настраивать тебя против меня никто не будет, – озвучил я только что появившуюся мысль.
– Как же так?! Какие недруги у тебя, Алешка?! Ты мой наследник, и речи не может быть, чтобы ты отдельно от меня был, тем более что заслужил ты это, пускай не сам, но действиями своих витязей точно. Так что поедешь рядом со мной!
Больше ничего не говоря, царь быстро вышел из палатки, оставив меня одного. Разозлился он, батюшка мой…
Через пару минут вошел Прохор в сопровождении Юли, чуть позади них возле входа маячила пятерка охраны. Они не спрашивали, о чем мы беседовали с государем. Прохор – в силу своей дисциплины, а она – из-за своей скромности. Да и не дело, когда девушка начинает лезть не в свои дела! У меня ведь примеров масса в голове, как в этой эпохе, так и в будущих, которых, я надеюсь, не будет.
– Все хорошо, государь приказал мне ехать рядом с ним при въезде в город – удостоил чести, так сказать. А витязям отвел задние ряды, как особо «отличившимся». Идиотизм! Зачем же он так? Ведь мой полк показал себя с наилучшей стороны…
– Мы все твои, Старший брат, что бы ни случилось, – негромко сказал полковник, глядя мне в глаза. – А об уроне нашей чести не беспокойся, главное, что ты знаешь о нас и знаешь, что мы не подвели тебя, а остальное не так уж и важно.
– Спасибо, Прохор! Действительно, спасибо. Но сейчас получается, что государь и впрямь оказал нам честь, раз специально перевел вас сюда, да еще к тому же выделил из общей массы войск, пускай даже и поставив в конце, перед орудиями. Или я чего-то не понимаю?
Лекарка молча сидела в кресле, разглядывая один из чистых кубков, стоящих на небольшом полевом столике. Прохор, отдав честь, развернулся и вышел из палатки, оставляя меня наедине с лекаркой, в одно мгновение ставшей боярыней. Впрочем, порода в ней действительно имеется, а раз так, то и солгал я всего лишь малость.
– Не ехал бы ты, милый, с государем, – вдруг сказала она.
– С чего это вдруг, золотце? – Прижимаю ее голову к себе, мягко проводя рукой по волосам. – Да и царь-батюшка строго-настрого наказал мне ехать по левую руку от него.
– Чувство у меня нехорошее, будто плохое что-то случиться должно, – повернувшись, с тоской поглядела она на меня. – Христом Богом молю, останься здесь со мной, не уезжай туда!
– Глупость говоришь! Приказ государев надо выполнить, а не хитрить и увиливать, тем более от моего батюшки!
Юля, не в силах противостоять мне, спрятала лицо в ладони и тихо заплакала. Не выдержав, я наклонился к ней, встал на колени, пытаясь убрать с ее лица руки. Но это не удалось сделать, слишком плотно она прижимала их к лицу. А применять силу еще большую я не хочу: могу ведь ненароком и больно ей сделать.
– Успокойся, милая, что же ты так печалишься из-за какой-то поездки? Вон в Европу-то я съездил, и ничего, все хорошо же было, – с улыбкой объясняю я своей спасительнице.
– Тогда у меня на душе тоскливо было, а сейчас боязно мне, милый, очень боязно, и чувство такое, словно на верную смерть тебя отпускаю, – сквозь слезы говорит она.
– Прекрати, ехать мне надо все равно, но ехать, видя тебя в таком состоянии, не только больно, но и неприятно, ведь ты моя любимая, и виноват в твоих слезах, получается, я один, – попытался образумить я девушку, но она только сильней зарыдала. – Руслан, Василий!
На мой зов тут же появились двое гвардейцев. Вытянувшись, они смотрели только перед собой, не оглядываясь по сторонам.
– Прошу вас побыть рядом с боярыней, пока я не вернусь, и никуда ее одну не отпускать, гм, кроме всем известного места, да и следить за ней, как за бесценным сокровищем. А где капитан Нарушкин? – интересуюсь я у гвардейцев.
– С нашими занимается, в новом облачении, – ответил Руслан.
Действительно, в новом облачении прежней ловкости и прыти от своих подчиненных Миша не скоро добьется: кирасы со шлемами-шишаками требуют определенной сноровки. Ладно, пускай привыкают, все же перевооружение только недавно было, недели не прошло. А все почему? Да потому что никто из совета даже не подумал о том, что гвардейцы важны так же, как и безопасники, потому что охраняют царевича и, по сути, в случае опасности являются живым щитом. Об этом тоже стоит подумать, а то мысли какие-то нехорошие в голову лезут. Блин, так и параноиком стать можно. Неужели у всех правителей такие мысли в голове колобродят?!