Увы, но и просто знающих людей на Руси слишком мало. Кто-то может быть промышленником, кто-то – купцом или военным, мореплавателем, но, к примеру, грамотных управленцев кот наплакал. Про законописцев вообще молчу, таковых вообще нет, недаром батюшка Лейбницу в свое время отписывал, зазывал к себе. Хм, думаю, и мне стоит ему отписать, а резидентам европейским велеть отыскивать ученых и мастеровых людей тщательней, при этом набор военных сухопутных офицеров вовсе прекратить: слава Петру Великому, за десять лет своих талантливых офицеров появилось немало. Можно разве что морских офицеров и младший состав набирать, все-таки настоящего мастерства у русских моряков пока нет, хотя гребной флот довольно хорош, даже очень хорош…
– Ваше величество, прикажете отослать к городу парламентера с предложением о сдаче?
Я застыл на одной из дальних батарей в окружении офицеров и личной гвардии под командованием все того же капитана Михаила Нарушкина.
– Нет, подождите, князь, лучше подумайте о том, как перекрыть городу поставки еды полностью. Ведь, насколько мне известно, сейчас у них тоже моровое поветрие началось, а без еды и нормального пития с ним бороться крайне сложно.
– Так сетями уже перекрыли реку, государь, даже в два ряда поставили, уже вторую неделю в солдатских котлах рыбешка обретается, – ответил фельдмаршал, отсылая кого-то из своих адъютантов в сторону.
– Что ж, замечательно, коли так. Думаю, что вы внимательно ознакомились с моим указом о коренных жителях городов?
Внимательно разглядываю старые стены Риги, местами покрытые буро-зеленым мхом, на которых иногда появляются острые пики ополченцев.
– Да, государь, ознакомился, только мне не совсем понятно, зачем…
– А вам и не надо понимать, господин фельдмаршал, достаточно того, чтобы это понимал я, – несколько грубовато отвечаю ему. – Князь, после совещания я переговорю с вами по этому вопросу, если вы не передумаете. Сейчас же я хочу, чтобы вы еще раз ознакомились с указом и после этого послали к городу парламентера, придав его посланию именно тот смысл, который содержится в указе, а не тот, который вы вложили в него.
– Как вам будет угодно, ваше величество. Но должен заметить, что город вряд ли сдастся на таких условиях. Да и шестьсот орудий на стенах Риги заставят нас не раз умыться кровью, – поклонившись, сказал Шереметев.
– Пускай не принимают. Чем больше они там сидят, тем проще будет нам. Казаки и калмыки смогут опустошить эти земли за три недели, так горожанам и передай, да и добавь, что все пути снабжения мы перекрыли. В случае их сдачи не позже чем через три дня, мы поможем горожанам пищей, если же нет, то город ждет полное разграбление, – с усмешкой добавляю я, наблюдая, как очередная бомба разрушает стену хлипкой лачуги в предместье города: секунда – и крыша плавно оседает внутрь дома.
Захват Риги, «девственной крепости всей Прибалтики», был делом крайне необходимым и одновременно с этим тяжелым. Как-никак у коменданта крепости графа Стромберга в подчинении гарнизон численностью в тринадцать тысяч человек, да и про городское ополчение забывать также не следует. Однако, как бы то ни было, но такой большой город не сможет долго протянуть без еды, да еще к тому же с разгуливающей по всему городу чумой. Вот только бомбардировку города прекращать не следует, дабы враг не расслаблялся и жил в постоянном напряжении.
– Ну а пока парламентер в лагере, усильте огонь по городу, дабы знали вражины, что жить им недолго осталось!
– Будет сделано, ваше величество! – гаркнул командир батареи, полковник от артиллерии Юрий Звягин.
Спустя полчаса фельдмаршал отправил парламентера к городу, за стенами которого разгоралось несколько пожаров, от них вились в небо несколько дымных шлейфов. Усиленное бомбометание из тяжелых гаубиц – это все-таки не обстрел каменных стен из пушек и легких мортир.
Пока парламентер с белой тряпицей шел к стенам города, все наши орудия молчали, даже переливы полковых литавр и горнов не были слышны.
Внезапно молодой лейтенант Рогов, исполняющий роль парламентера, споткнулся и упал, подмяв под себя невысокий шест с полотном. Прошла секунда, другая, но Рогов не вставал, а через мгновение до нас донесся приглушенный расстоянием мушкетный хлопок.
– Что ж, они сами выбрали свою судьбу, и, думается мне, что пожалеть им уже будет некогда. Забрать тело героя! Начать усиленную бомбардировку города, стрелять в шахматном порядке не переставая!
Желваки ходят ходуном, глаза чуть прищурены, пальцы добела сжимают золоченую рукоять подзорной трубы. Плевок на честь русского знамени оказался крайне чувствительным, таким, который нельзя прощать никоим образом.
– Будет исполнено, ваше величество, – спокойно сказал Шереметев, странно поглядывая на меня. – Позволите вопрос, государь?
– Конечно, князь, постараюсь ответить на него, если смогу.
– Что будет с горожанами, когда город падет?
– То же, что и со всеми. Или вы так и не прочли мой указ, фельдмаршал? – нахмурившись, спрашиваю старого князя.
– Читал, поэтому и переспрашиваю. Ведь как только о нем узнают европейские державы, они поднимут страшный ор.
– Пусть поднимают. Дипломаты на то и нужны, чтобы вовремя этот ор пресечь и на пользу своей Отчизне обратить. Еще вопросы?
Не спеша идем к моему шатру, в котором накрывали обед для высших офицеров и советников, в том числе и иностранных – тех, кто доказал верность царскому дому.
Свита деликатно отстала. Думные бояре, до сих пор внимательно следящие за положением дел при царском дворе, вместе со стольниками занялись какими-то пустыми делами, не собираясь участвовать в разговоре. Молодцы, поняли наконец, что лесть меня не берет, а только раздражает, да еще к тому же частые разговоры тет-а-тет с интересующими меня людьми проходят действительно таковым образом. Дабы это уяснили все дворовые люди и чиновники, вместе с высокородными ходоками, пришлось первых трех посадить в темницы и выпустить под крупный залог. После этого проводимые мной беседы стали носить уединенный характер.
Так что сейчас в паре саженей от нас не было никого из родовитой знати, только солдаты сновали поблизости, постоянно поднося и таская ящики со снарядами и мешки с порохом.
– А как же быть с запретом проведения любых служб, кроме православных, в бунтующих городах? Ведь папа этого так просто не оставит, будет требовать снятия запрета. Иначе может случиться так, что христианские государи на нас ополчатся и границы перейдут, – с тревогой спрашивает князь, поглаживая кисти рук. – Да и нельзя государю российскому давлению поддаваться…
– Да, не подумал я с этим немного, поторопился. Только вот, князь, подумай: неужели государь может от своего слова отказаться, а тем более от того документа, который сам же и составил? – поглаживая подбородок, спрашиваю фельдмаршала.
– Нет, никак нельзя, – сокрушенно покачал тот головой. – Но ведь можно и дополнить указ: мол, службы-то запрещены только в городе, а за стенами, если есть желание, они могут продолжаться. Таким образом, и слово государево соблюдено, и от папы нареканий не будет, все-таки ведь веру христианнейших братьев мы не трогаем.
– Действительно, разумно, просто здорово! Нынче же дополню указ. Я рад, что при моем батюшке были столь разумные люди, князь, и очень надеюсь, что и рядом со мной они останутся столь же умными.
С улыбкой беру старого фельдмаршала под локоть, отгибая входное полотно шатра.
– Так мы же всегда рядом, царь, – несколько недоуменно отвечает Шереметев.
– Присаживайтесь по правую руку от меня, князь, не будем ждать остальных, они сядут сами, – говорю князю, садясь на походный трон во главе стола и указывая на место рядом с собой.
Шереметев, поблагодарив кивком головы, сел рядом, следом за мной накладывая в стоящую перед ним тарелку снедь.
– Борис Петрович, вот вы видите, что я допускаю некоторые ошибки. Может, в силу молодости и неопытности…
– Что вы, ваше величество, это не ошибки, так, небольшие недочеты, – мягко улыбнулся фельдмаршал.
– Пусть так, но ведь они могут привести к очень неприятным для нас последствиям. Со временем я постараюсь, чтобы их не было, но ведь я все-таки человек, и ошибки могут быть и у меня. Поэтому я и хотел бы попросить вас, верных ставленников моего батюшки, преданных России, помочь мне в этом, думать вместе со мной.
– Но как я могу…
– Так пиши, Борис Петрович! Пиши экзерциции, пиши своды, пиши все, что считаешь нужным, а потом отдавай мне, и мы вместе подумаем, что из этого может получиться, а что стоит переработать или дополнить. Вот ты как думаешь, откуда Воинский устав появился?
– Сами писали, ваше величество?
– Не только я писал, князь, не только я… Все, кто мог, писали что-то свое. Мои ближники, учителя, даже враги наши шведы и те помогли нам! – с улыбкой отвечаю ему.
– А они-то здесь при чем, государь? – удивился Борис Петрович.
– Как это при чем? Разве устав не кровью проверяется? Не на крови пишется?
Фельдмаршал понимающе покачал головой. Да, действительно, это так, каждая ошибка в уставе – это сотни, а порой и тысячи жизней солдат, воспитанных неправильным образом на неверном уставе. Конечно, война есть война, и смерть ходит рядом с каждым из воинов, но ведь от выучки и взаимодействия, навыков командира зависит то, как долго старуха с косой будет обходить воинов стороной.
– Я понял вас, ваше величество, и постараюсь оправдать доверие, хотя годы мои уже не те. Могу сказать одно: ваш батюшка гордится вами! – чуть не прослезившись, тихо произносит Шереметев, поднимая бокал с вином. – За великого государя и его не менее великого преемника!
– Вы мне льстите, Борис Петрович, до величия моего батюшки мне далеко, очень далеко, – слегка зарумянившись, возражаю фельдмаршалу.
– А я так не думаю, государь…
Но поговорить дальше на интересующую меня тему не удалось, пришли штаб-офицеры и моя свита. Не дожидаясь приглашения, все начали рассаживаться, следуя каким-то непонятным для меня правилам. В походе, как я сам же и приказал, излишний официоз не нужен, достаточно того, что все ждут, пока сядет государь, и только потом садятся все остальные.