– Что ж, бой провели грамотно, насчет этого вопросов нет, но теперь будете отрабатывать не только одиночные и групповые бои на природе, но и действия в помещениях, иначе в конце концов можете напороться на действительно серьезного противника, который будет готов к вашим гостинцам, – одновременно задумчиво и облегченно выдохнул капитан службы безопасности. – Теперь идите, о ваших братьях уже заботятся лекари, так что все будет в порядке.
«Волчата», развернувшись, пошли по направлению к казармам, только сержант немного помялся на месте, словно хотел что-то сказать.
Собравшийся уходить Кузьма остановился, глядя на Мишу.
– Тебе есть что сказать мне еще, кроме того, о чем мы беседовали?
– Там же четверо детей малолетних было, с двумя матерями, мы их на поруки в деревню сдали… старосте, – нехотя ответил сержант, ожидая реакции командира.
– Хорошо, думаю, что Бориска сумеет их пристроить, да и рабочие руки нам в корпус нужны, так что правильно сделали, взяв их с собой, молодцы!
Улыбнувшись, сержант «волчат» поспешил к своему взводу, замершему в паре десятков саженей. Капитан службы безопасности только чуть приподнял уголки губ, видя, с каким облегчением витязи идут к казармам.
Между тем невдалеке вновь загромыхали стальные молоты по наковальням с каким-то мелким песком, на раз выбивающие из разогретого металла монолитные формы кирас, которые только-только берутся на вооружение. Первыми эту новинку получили как раз «волчата», однако из-за специфики их работы они носили облегченные кирасы, да к тому же спереди у них не было маленьких дуг, сделанных специально под приклады фузей, облегчающих воинам прицеливание и стрельбу. У армейского же варианта кирасы защита предусматривалась как спереди, так и сзади, причем не только для корпуса, но и для плеч с шеей – правда, для последней была только покатая защита с тыльной стороны.
Также приятной новинкой к приезду царевича и наместника Рязанской губернии были кованные таким же способом, как и кирасы, шлемы-шишаки. Вот только размеры их несколько больше, чем у кадетов, но эту досадную помеху решили самым примитивным и одновременно действенным для воина методом. Внутрь шлема помещалась сделанная для каждого бойца кожаная конструкция с вязаной шапкой, больше напоминающей тюбетейку, так что сразу решались две появившиеся проблемы: стандартизировали шлемы и амортизировали возможные удары по голове.
Одно было плохо в новом способе ковки: процесс этот, хотя в десятки раз и ускорил производство брони, да только сами образцы, по которым она выковывалась или, говоря языком Дмитрия, выдавливалась, все были одного размера, ее подгонка для витязей осуществлялась кузнецами в мастерских. А для того чтобы изменить форму выдавливаемой кирасы требовалось менять не только выемку наковальни, но и навершие самого молота, то есть везти его на сталелитейный Истьинский завод и в чудо-печи переплавлять по-новому, добавляя и без того занятым литейщикам ненужной работы. У них хватало дел с отливкой снарядов для «колпаков», про сами орудия даже никто и речи не поднимает, создание оных после Полтавской битвы стало и вовсе золотоносной жилой для губернии, хм, точнее для казны наместника и купца Волкова, отца Николая, вовремя смекнувшего, куда ветер дует.
О других же разработках неугомонного Дмитрия никто не знал, разве что сам царевич, да только нет его рядом, а без него от всех просьб показать и продемонстрировать главный мастер-конструктор-изобретатель корпуса только раздраженно отмахивался: мол, не до вас. Исключения делались лишь для его ближайших помощников и мастеров, призванных из рязанских и тульских земель, которые, как и их молодой глава, были немногословны, постоянно витая в облаках.
Дмитрий умело подобрал помощников, при должной поддержке отца Варфоломея, сумевшего настроить работников на ту волну, которой постоянно не хватало истинным творцам, жаждущим вершить, которые до этого по недомыслию власть имущих свободы выбора не имели. Каждую неделю команда из мастеров-изобретателей отправлялась на полигон в сопровождении взвода службы безопасности и роты витязей.
По составленному царевичем артикулу «О сохранности секретов, как военных, так и всяко других полезных для блага царской Руси прожектов» солдаты и безопасники проверяли окружающий полигон лес и занимались тем, что на необходимое мастерам время оцепляли его – запрещалось даже приближаться к нему. Может, конечно, это всего лишь глупая перестраховка, но Алексей даже не собирался давать хоть каким-нибудь доброхотам, будь то русским или иноземным, шанса на преждевременное изучение секретных разработок.
Исключение могло быть сделано только для государя, при одном условии: он сам должен сказать, приказать или же попросить, да хотя бы намекнуть о желании увидеть то или иное оружие. Но ведь для начала он должен об этом узнать, а как это сделать в условиях строжайшей тайны среди Мещерских лесов?
Глава 10
Начало октября 1709 года от Р. Х.
Азов
Полномочный посол Русского царства
Алексей Романов
«Наконец-то дом! Родимый дом!» Не сдерживая порыва, падаю на колени, на сухую, желтую, пожухлую траву, касаюсь ее ладонями, закрываю глаза и со счастливой улыбкой поднимаюсь на ноги. Лимит слабостей исчерпан, так что придется взять себя в руки.
Рядом со мной замерли гвардейцы, старик Рауль Гариэнтос, то и дело с улыбкой оглядывающий просторы новой родины, и баюкающий раненую руку Александр Пилар, то и дело с тоской оглядывающийся назад.
…В середине августа наше посольство прибыло в испанскую столицу. Мадрид встретил нас радостными, оживленными улицами, заполненными улыбающимися лицами людей.
Так уж получилось, что мы прибыли в город незадолго до начала знаменитой испанской сиесты, лучи солнца буквально выжигали все, что попадалось им на пути. Однако сей факт не сильно-то беспокоил горланящую публику торговцев и попрошаек, блуждающих по улицам столицы Испании. Благочестивые сеньоры и сеньориты, стараясь добраться до нужного места, на ходу доставали мелкие монеты, сразу же брезгливо подавая их грязным улыбающимся попрошайкам; не все, конечно, так делали, но большая часть точно. Никаких стражников или полицейских на улицах вообще не наблюдалось, что очень странно, все-таки столица же.
Да и что скрывать, всякий сброд должен чувствовать тяжелую длань закона, дабы не наглеть сверх меры. Вот, к примеру, на Руси с давних времен существовали богоугодные заведения при церквях – богадельни: Николаевская, Троицкая, Смоленская и многие другие, в которых помогали страждущим и неимущим.
Однако чуть меньше четырех лет назад боярин Мусин-Пушкин, по указу великого государя, начал всех нищих, появляющихся в Москве, бродящих по рядам и улицам, сидящих на перекрестках, просящих милостыню, ловить, а деньги, которые при них имелись, забирать, причем забирали не в казну, а в карман поимщику. А самих халтурщиков-попрошаек провожали в Монастырский приказ, где и наказывали.
Разрешалось давать милостыню только в богадельни, где они действительно могли принести помощь страждущим. Тем самым, поддерживая начинания отцов иерархов, государь, не вкладывая казенные деньги, увеличил приток пожертвований. А заодно уменьшил потоки нищих, бредущих на легкие деньги столицы. Для тех же, кто дает милостыню на улицах, было введено наказание в виде пени по указу; из этих пенных денег половина идет в Монастырский приказ, а другая – тому подьячему, который привел такого человека в приказ. Правда, заниматься этим делом могли только сами служащие Монастырского приказа с отряженными для их нужд и стараний солдатами.
Здесь же, в Испании, попрошаек было сверх меры, они буквально падали под копыта коням, бросаясь за вожделенной мелкой монетой. Вся эта своеобразная идиллия, симбиоз богатства и нищеты, если можно сие безобразие так назвать, настолько выпадала из общей картины моего восприятия родины Алехандро, что мне поневоле пришлось более внимательно вглядываться в лица людей, изучать их, ища что-то… Только вот что? Ведь какая оказия: чувствую, что надо глядеть, а вот увижу ли – это уже неизвестно; быть может, я уже сейчас проглядел что-то важное. Философ, блин!
Лица испанцев, живущих в столице, горды этой истиной, так же как и коренные питерцы будущего гордятся своим городом и принадлежностью к нему. Но ведь что по сути своей любой город в нашем мире? Грязь да камни и куча ненужного барахла. Каждое место обитания людей: в лесу ли, на опушке, равнине, в горах – да где угодно, – должно ставить во главу угла в первую очередь самого человека и его качества, а не страх и эфемерные понятия богатства!
Как обычно бывает по закону подлости, стоит мне только ухватить мысль за хвост, тут же случается очередная оказия реальности, напоминающая о том, что зевать и глядеть по сторонам стоит только в родных пенатах, но ни в коем случае не на улицах чужого города. Один из оборванцев, крутящихся на небольшом пятачке сбоку улицы, подбежал к нашей неспешно двигающейся процессии и схватил меня за ногу; залепетав какую-то тарабарщину на испанском языке, он нагло ухмыльнулся, требовательно вытянув руку и бросая косые взгляды в сторону смеющейся гурьбы грязных оборвышей.
– Да вы тут, песьи дети, совсем страх потеряли!
Олег резко взмахнул плетью. Только смазанное движение руки – и он вновь выпрямился в седле.
Нахальный оборвыш повалился на колени, с завыванием падая на бок, держась за лицо трясущимися ладонями. Из-под пальцев сочилась алая кровь, вместе с ней, словно мутная вода, потекло нечто. Кто-то из слуг, не сдержавшись, перегнулся через круп своего четвероного друга, выблевывая остатки утренней трапезы.
Маленькая лужица крови, смешиваясь с пылью дороги, приобрела мутно-грязный цвет, заставляя отводить взгляд.
– Пошел прочь! – брезгливо пнул пытающегося подняться на ноги оборванца Алехандро, даже не беря в руки плеть.
Тут же перед нами разбежались все нищие, просящие милостыню, посылая нам в спины проклятия, кто-то из них грозно кричал, а кто-то жалобно голосил, словно бабка-плакальщица, нанятая сердобольными родственниками на смерть не слишком любимого богатенького родича.