— Ее тоже включим. — И показал на стул: — Садись и слушай. Ехать тебе в другую сторону.
— В какую еще другую? Мне — в Севастополь!
— Нет, товарищ сержант, во Львов. Обстановка изменилась. Нам надо срочно направить группы опытных радистов в распоряжение Разведуправления штаба Первого Украинского фронта.
Она не сдержалась. Слезы брызнули прямо на разложенные по столу бумаги и карты.
— Что уж тут горевать? Война. — Подполковник провел ладонью по ее щеке: — Вот останемся живы, тогда и поедем по домам. И в гости будем ездить друг к другу. Позовешь меня к себе в Балаклаву?..
5
Во Львове, в Разведуправлении фронта, Юнону принял полковник. Еще не старый. Но голова уже в седых подпалинах на висках и на темени. Назвал себя: «Павлов». Сказал:
— Мы готовим группу для работы в Польше. Задержка была только за радистом.
Новые товарищи. Новое задание. Группе предстоит освещать концентрацию войск противника в районе севернее Кракова, по западному берегу Вислы. Если окажется возможным, Юнона должна проникнуть в столицу польского генерал-губернаторства, легализоваться — то есть остаться на жительство в городе, даже устроиться на работу. Документы разведчики добудут на месте, при помощи поляков — подпольщиков и партизан.
В одну из августовских ночей 1944 года самолет взял курс на запад.
Вот уже и сигнальные костры на земле. Вроде бы привычно. Но каждый прыжок с парашютом — победа над страхом. Помня, как приземлилась в первый раз, Юнона, чтобы снова не отнесло в сторону, чересчур резко «погасила» купол. Скорость падения возросла, ветер раскачал ее на стропах. В момент приземления она с размаху ударилась плечом о ствол дерева.
Группа собралась быстро. Как положено, закопали парашюты. Проверили оружие. Почему же их не встречают? Самим идти на костры?.. Случалось, что гитлеровцы ночью поднимали высоко в небо свои «рамы» — самолеты-разведчики, обнаруживали сигнальные партизанские огни, забрасывали их бомбами, а в другом месте, устроив засаду, зажигали точно такие же. Несколько групп попало в ловушки.
Начало светать. На лесной дороге послышался стук колес. Из-за кустов разведчики увидели: на повозках вооруженные, как попало одетые люди. Была не была! Один из десантников вышел к дороге.
Оказалось, польский партизанский отряд. Но совсем не тот, который их ждал.
В этом отряде было несколько русских парней, бывших военнослужащих, бежавших из фашистского плена: Михаил, Степан, Федор... Через неделю уже вместе с ними — парни попросили, чтобы разведчики включили их в свою группу, — они оставили польский отряд и направились к месту выполнения задания.
Сразу после приземления Юнона не почувствовала боли от удара о дерево. Но теперь плечо болело — и все сильней. Опухла рука. С трудом уже могла пошевелить пальцами. Будто назло — правая. Как теперь работать на ключе?..
На окраине одной из весок — завислинских деревушек — разведчики остановили мальчугана. Расспросили: есть ли поблизости боши, кто в веске хороший человек, кто плохой. Хлопчик оказался смышленым. Показал на дом старика, бывшего железнодорожника: «Стары ненавидя немцув!»
В том доме их приняли радушно. Особенно обрадовались паненке. Разглядывали с восхищением и сочувствием: «Така млода, а юж воюе!..»
Старуха начала лечить домашними снадобьями. От них плечо и рука разболелись еще сильней.
Тогда один из разведчиков, он был по национальности поляк, да к тому же знал немецкий язык, попросил у хозяина форму железнодорожника, подводу и вместе с Федором и Степаном отправился в ближний городок. На окраине, в придорожных зарослях у пруда, он оставил подводу и приказал сопровождающим быть наготове, а сам отправился в селение.
Только вошел в городок, как навстречу двое немцев, патруль фельджандармерии:
— Стой!
А разведчик:
— Где найти врача? Вернулся из рейса, а жена лежит со сломанной ногой.
— Пошел прочь! — сказал один.
— Подожди. Хоть он и поляк, а нам служит, видишь — железнодорожник. Таких тут немного. Надо помочь.
— Охота тебе возиться!
— Давай отведем в госпиталь, он рядом.
В госпитале фельджандарм вызвал дежурную сестру. Та привела врача. Поляк повторил просьбу.
— Дом далеко?
— Вторая улица, за углом.
Врач ушел, вернулся без халата, в офицерской форме. С саквояжем.
Жандармов уже не было. И разведчик повел немца к пруду. Врач начал нервничать:
— Вы сказали, что недалеко.
— Там улица перекопана, господин капитан, мы идем в обход.
А когда завернули за угол, вынул пистолет:
— Тихо! Вперед!
Парни помогли врачу забраться на подводу, сели по обе стороны. Подхлестнули лошадей. В лесу развязали пленнику глаза.
Юнона лежала в горнице. Открылась дверь — на пороге гитлеровский офицер. Ее как обожгло:
— Предали!
Сунула левую руку под подушку — там, как обычно, граната. Поляк прыгнул к ней:
— Стой! Это доктор!
Немец осмотрел ее. Да, деревенские снадобья тут бы не скоро помогли: тяжелый ушиб плеча, повреждены связки.
Врач провел в хате старика железнодорожника целую неделю. Потребовались медикаменты, и старуха хозяйка поехала добывать их в окрестные селения. Юнона десять раз на дню пробовала, шевелятся ли пальцы. Когда опухоль начала спадать и она почувствовала, что снова сможет сесть за свой «Северок», поляк разведчик сказал немцу:
— Гее нах хаузе!
Посадил в телегу, завязал глаза. Довез по лесу до развилки, которая вела в городок:
— Помалкивай, где был!
Группа тем же часом снялась и двинулась дальше, по своему маршруту. По пути, на привалах, Юнона выходила на связь.
Добрались до станции Тунель, обосновались в лесах над Нидой и Нидицей. Командир отправился в Краков, чтобы сориентироваться на месте, узнать, сможет ли радистка устроиться в городе.
Уехал — и как в воду канул. Позже разведчикам стало известно: командир попал в гестапо. А тут еще местные жители передали, что фашисты повсюду расклеили листовки — за поимку русской радистки обещают награду в двадцать пять тысяч злотых и корову. Юноне стало ясно: легализоваться в Кракове она не сможет. Запросила штаб. Центр уточнил задание: оставаться в районе станции Тунель, сообщать о воинских перевозках по железнодорожной магистрали Варшава — Краков и вести разведку оборонительных сооружений в междуречье Ниды и Нидицы.
Что ни сутки меняли места, чаще укрывались не на хуторах, а в лесу. Минула осень, приближалась зима. При выполнении заданий погибли двое разведчиков их группы. Потом — еще двое. И вот из всех парашютистов, высадившихся с Ли-2 в августе, осталась одна Юнона. И с нею — несколько парней, присоединившихся к группе в первые дни после приземления.
Один из этих парней — Федор. Чаще его звали Соловьем. Она тоже называла его так.
К каждому новому товарищу во вражеском тылу внимательно присматриваешься, особенно когда неизвестно, кто он и откуда пришел. Охотно рассказывает о себе, а как проверишь? Всякое может быть. Да и бывало...
Но Соловью она поверила сразу. Таким открытым и добрым было его лицо, прямой, не убегающий взгляд... Сутки без пищи, промокли до последней нитки, промерзли до костей, а у него все шутки да прибаутки... Не могла до конца объяснить себе, просто почувствовала: верит.
Бывало, сердилась, обрывала в сердцах:
— Да заткнись ты, весело — дальше некуда!
— Эх, дивчинка... Пусто в брюхе, в сапогах хлюпает — это беда разве? Беда — когда подневольной и бессловесной скотиной тебя делают.
Наверное, вот за это — за жадную тягу к жизни — она и выделила его среди других. А еще за то, что любил он петь, а голос у него действительно был как у соловья. Любой инструмент, какой попадался, — аккордеон ли, гитара или флейта, даже рожок пастуха — оживал в его руках. Он не знал нотной грамоты, никогда не учился музыке, мелодии подбирал на слух. Но слух у него был редкостный.
Как-то увидела: Соловей присел на пенек с листом на коленях, что-то сочиняет. Письмо? Кому отсюда посылать?.. Вести записи — не в правилах разведчиков. Только скупые строчки донесений, которые следует уничтожать сразу же после передачи в эфир. Она насторожилась. Подкралась к Соловью, глянула из-за плеча. На тетрадном листке — ее собственный портрет. Только на рисунке она куда красивей, чем на самом деле: и рот в улыбке, и вместо зипуна — летнее нарядное платье.
— Эх, Соловей, не по болотам бы тебе мыкаться, а в консерватории или на художника учиться!
— Может быть, если бы не война, — отозвался он, и она впервые уловила в его голосе грусть. Но тут же тряхнул кудрявым казацким чубом: — Если бы да кабы, да выросли во рту грибы, так был бы не рот, а целый огород — вот бы поужинали!
Она подумала: а сама где бы была, что бы делала сейчас, не будь войны? Вспомнила Балаклаву, тропку через виноградники Золотой балки — ближнюю, напрямик, дорогу в Севастополь...
Война. Вражеский тыл. И каждую минуту может оборваться жизнь и ее, и Федьки. А он смотрит на нее синими веселыми глазами, и на открытом его лице написано все, о чем он сейчас думает. Если бы не этот враждебный лес, если бы не осталась она одна за командира среди этих парней — подошла бы, запустила пальцы в густейшие его кудри: «Не смей так смотреть! Я ведь тоже не каменная!..»
Но ветер тревожно гудит в кронах. И где-то там, в деревне за лесом, — немцы. А она — командир.
— Кончай бездельничать! Смени на посту Степана!
6
Из Центра поступило распоряжение: встретиться с разведгруппой, которая действует в том же районе. Командир группы даст последующие указания. Сообщили координаты и пароль для встречи.
Искала трудно: «Опоздала на час!», «Только что был!..» Поняла: осторожничает, боится провокации. Наконец на заброшенном хуторе встретились. Узкое лицо, холодные напряженные глаза. Лет под сорок. После перепроверки — пароль, отзыв, кто, откуда — назвался: «Виктор Сергеевич».
Снова Юнона возобновила передачу в Центр донесений о противнике. Но однажды фашистские каратели оцепили весь район. Жители деревеньки Швентице Мале укрыли советских разведчиков по схронам и погребам в своих дворах.