Балог снова снял шапку. Темное зеркало воды взирало на него в упор из-под нависшего берега, словно человек, насупивший брови.
«Отдохну, а там что-нибудь придумаю».
Он снова уселся под ивой. Медленно и с наслаждением затянулся. Дым растекся внутри и как будто влил в него свежие силы. «Повезло-то как, ведь, похоже, больше нигде нету».
Нужно было перейти через реку. Плавать он не умел. Давеча, когда он шел к острову, вода была теплой, можно сказать, приятной.
«Если здесь так же мелко, тогда дело в шляпе».
Первым делом он срубил себе палку, чтобы пробовать дно. Потом разделся, взял в одну руку одежду, в другую — палку и пошел, то и дело пробуя дно. Отправился он с того места, где Тиса казалась поуже. Сперва он почувствовал только, что вода гораздо холоднее, чем по ту сторону. Тощие ноги Балога покрылись гусиной кожей.
Он шел очень медленно и все время пробовал дно. Становилось все глубже. Вскоре палка погрузилась в воду.
Он вернулся на остров, постоял немного и пустился в путь с другого места. Правда, здесь Тиса была заметно шире. «Вдруг да повезет».
Однако расчет не оправдался. Вода вновь поглотила палку. «Попробую еще раз, если не выйдет, спущусь пониже — может, там лучше».
На этот раз берег явно приближался. Метрах в двух от него опять стало глубоко. «Если как следует оттолкнуться и уцепиться за куст…»
Он отшвырнул палку и прыгнул, не опуская левой руки с зажатой в ней одеждой. Обошлось. Он оказался на берегу, метрах в двадцати от лозняка.
«Сперва обсохну, надену брюки, потом пойду за лозой».
Балог вскарабкался по крутому склону и остановился. Натянул брюки прямо на мокрые трусы, надел рубаху. Зубы выбивали дробь от холода.
Он вышел на солнце. Прямо перед ним лежал остров, словно на чьей-то огромной ладони. Только теперь оценил он длину оврага, темной полосой рассекавшего клочок земли. У другого края острова, там, где он не был, всплескивала рыба.
Одежда постепенно подсыхала.
Поравнявшись с лозняком, он переложил серп из одной руки в другую, наклонился и задумался. «Здесь бы кран не помешал».
На берегу, под лозняком, не было ничего, кроме мелких комьев земли. Время от времени сверху скатывался камешек и плюхался в воду. Выходит, снизу не подберешься, ухватиться не за что, а берег крутой — если сорвешься, так до самой воды и долетишь.
Достать можно только сверху, оттуда, где он стоит.
Но отсюда тоже не достанешь. Теперь он ясно видел: даже если лечь, упереться ногами и что было силы потянуться вперед, все равно не достанешь.
Верхнюю кромку берега размывала вода, пласты земли тонули в воде, часть оставалась снаружи.
«Спущусь, встану на какой-нибудь бугорок, может, оттуда соображу, как пройти».
Оставался только один способ. Карабкаться на крутой берег, борясь за каждый шаг, за каждый сантиметр, как альпинист. Сам он альпинистов в жизни не видел, только слыхал про них и сейчас, прикинув на глаз, понял, что от него требуется что-то в этом роде.
«Главное — на воду не глядеть, а не то голова закружится».
Земля была мягкая, ласкала босые ноги. Он старался как можно глубже зарывать в нее пальцы. Колючие комья скользили под ногами.
«Хорошо, что я босиком».
Дело шло медленно. Берег становился все круче, Балог только что не пахал носом землю. Немного помогал серп: он втыкал его в глину и подтягивался — еще чуть-чуть и еще…
Обратного пути не было. Идти можно было только вперед. Если обернуться и не удержаться — а он нипочем бы не удержался, — тут же рухнешь в воду. Он знал это, а потому старался об этом не думать. Смотрел только вверх и видел перед собою заросли лозняка, а над ними — береговую кромку.
«Еще шаг — и готово».
Он снова взглянул вверх. Рубашка на спине треснула, он отпустил руку — всего на мгновение, — чтобы проверить, сильно порвалась или нет, и в тот же миг земля шевельнулась у него под ногами. Он скользнул вниз, но кусок земли, оторвавшийся от верхней кромки, все равно настиг его, обрушился на плечи погреб под собою.
— Люди!
Он пошевелил головой, отплевываясь. Земля с такой силой давила на спину, что не было возможности пошевелить ногами, хотя вообще-то он чувствовал, что мог бы их освободить.
— Подохну я тут, — громко сказал он.
В двух шагах от него текла река. Теперь она не столько пугала, сколько вселяла уверенность.
Он снова попробовал пошевелить ногами. Подчинилась только правая. Он шевелил ею, шевелил, пока не почувствовал воду. В этом месте было мелко, поэтому, упершись ногой в песок, он смог высвободить и вторую ногу. Земляная глыба задела его краем, поднимись Балог на полметра повыше, остался бы под нею навеки.
Он уселся на едва не погубившую его глыбу и сказал:
— Повезло мне.
Вместе с землей кое-где опустилась пониже и лоза, да и ту, что осталась на месте, теперь не составляло труда достать.
Он поднял серп, валявшийся у самой воды, и медленно, спокойно нарезал две охапки лозы.
Взяв их под мышку, он направился к мосту. Только по мосту можно было добраться туда, откуда он отправился утром. У него оставалась еще одна сигарета и каштаны, которые надо будет поджарить. Он проверил спички. В коробке прятались две последние.
Дорога к железному мосту шла мимо устья, мимо пляжа, мимо деревянных домишек. За деревьями на пляже тянулась пешеходная тропа.
На большом железном мосту, светло-сером от солнечных лучей, Балогу пришлось остановиться. Руки опустились от усталости, охапки скользнули вниз. Он прислонил их к перилам, а сам сел между ними, опершись о перила спиной. Мимо проезжали телеги, велосипеды, но ему не было до них дела. А нарядным людям не было дела до него.
На мосту свежий запах воды бил в ноздри сильнее, чем на берегу.
Он медленно поднялся, потянулся к охапкам осторожно, словно боясь раздавить их, как яичную скорлупу. Рука скользнула по гладким прутьям.
Еще идти и идти.
Надо добраться до тех кустов, где осталась одежда, а потом дотащить лозу до дому.
Он спустился с моста и повернул налево. Над головой шумел орешник, внизу, в тени, плескалась вода. Отсюда пляж казался еще более заброшенным. Кто-то сидел на берегу в полном одиночестве. Смотрел на воду и чертил пальцем на песке.
Внезапно поднялся сильный ветер. Балог тут же взглянул на небо и сказал сам себе: «Будет дождь». Воздух наполнился шумом тополей, что росли за пляжем.
Неподалеку от тропки Балог нашел те самые кусты, где оставил куртку и ботинки. Он прислонил охапки друг к дружке, наломал веток и обложил лозу со всех сторон. Получилось нечто вроде шалаша.
Он уселся под охапками лозы лицом к реке.
Дождь застучал по листьям. «Пустяковый дождик. Покапает и пройдет…»
Балог достал вторую сигарету, полученную от сторожа. Постучал по ней с двух концов — собственная рука показалась ему на удивление легкой. Он медленно поднес сигарету ко рту. Не сразу сообразил, в каком кармане спички. Зажал сигарету в зубах и принялся шарить в карманах. В нос ударил запах табака, Балог блаженно зажмурился. Глубоко затянулся и прислушался к себе, чувствуя, как дым проникает все глубже и глубже.
Горящий конец он, как всегда, прятал в ладони, а между затяжками внимательно разглядывал сигарету.
А еще он смотрел на охапки лозы, стоявшие прямо перед носом. Яркие желтые прутья блестели в каплях дождя.
Он прямо-таки чувствовал их под пальцами — он плетет, а они покорно гнутся в руках.
10
Словно полк солдат загромыхал за спиною — цыгане приближались сзади, по тропинке.
— Гляньте-ка, нашел-таки лозу.
Остановились, загородив от него реку. Уставились на него и на лозу.
— Где ты взял ее, а, Михай, это же сокровище…
— Нашел.
— Слушай, Михай, — сказал курчавый Эрне, — дай мне сигарету. Я целый день не курил.
Остальные столпились у него за спиной.
— Нету у меня.
— А что же ты куришь?
— Это последняя.
— Последняя?
— Да.
— Я тебе всегда давал. Дай сигарету.
— На свадьбе что, сигарет не было, что ли?
Они молчали, глядя на Михая в упор. Глаза их горели — теперь они его ненавидели.
— Дашь или нет? — спросили снова.
«Со свадьбы их выперли. Теперь у них нет ни филлера, а вечером возвращаться на работу». Эрне наступил ему на ногу.
— Дашь или нет?
— Нету у меня.
— Тогда дай ту, что в руке.
— Не дам.
— Сколько раз я тебе давал, сколько раз? Скажи…
Они схватили его за шею и опрокинули навзничь. Он откинулся назад, пытаясь подняться. Сигарету вырвали из рук.
— Отдайте, отдайте! — Михай Балог умолял: — Отдайте, а то я подохну с голоду. Я уже несколько дней не ел.
Не отдали. Он потянулся за серпом.
Тут его ударили в первый раз. Ударили по голове. По затылку. Он схватился за голову обеими руками. Собрался с силами и бросился на них. Его ударили еще раз и еще. В грудь, в спину…
— Не бейте меня. Зачем вам меня убивать? Вы же меня убьете!
Хлестал дождь. Волосы упали ему на глаза. Эрне приподнял его и ударил кулаком по лицу. Он отлетел к воде, мир покрылся черной пеленой.
Потом он пришел в себя и ощупал шишки на голове. Спустился к воде, помыл лицо. Вернулся обратно и тут увидел, что серп валяется под кустом, а лозы нету. Унесли. Обе охапки.
Балог стиснул рукоятку серпа и решил, что убьет их.
Он постоял, размышляя, куда идти, и пошел к парому, с трудом передвигая ноги по скользкой грязи. До него донеслось пение. Пели и орали.
Балог спрятался за деревьями, чтобы его не заметили.
Он смотрел во все глаза и, несмотря на дождь и наступающую темноту, сумел разглядеть, что происходит. В руках у паромщика была кружка, которую он то и дело подносил ко рту.
«Они продали лозу паромщику и купили вина».
Охапка стояла там, на пароме. Балог уставился на нее, потом закрыл глаза и, рыча, двинулся вперед. Он пытался бежать, чтобы нападение застало веселую компанию врасплох. Подняв серп, ступил он на паром.