видно было, как на худом лице его подергиваются мышцы. Он вернулся к столу, встал за креслом, обеими руками оперся о его спинку, наклонился вперед. «Думаете, если вы молчите, то я не знаю, что у вас в голове? Имел я дело и с более опытными негодяями, Фекете, и все же заставлял их говорить. Я их насквозь видел, Фекете! Были среди них и такие, которых приговаривали к смерти, Фекете! Я ведь не наивный мальчик, я и вас насквозь вижу, Фекете, напрасно вы молчите!..» Лицо его внезапно, словно паутиной, затянуло тенью усталости. Лазар следил за этими изменениями и молчал. Доктор Саси снова попробовал улыбнуться; заметно было, что это дается ему с трудом. «Как вы считаете, друг мой, почему я вас так долго расспрашивал? Потому что заранее знал, что, если я сразу заговорю о том, что случилось в четверг вечером, вы будете все отрицать или зубы мне заговаривать. Когда я прочел протокол допроса в полиции, я тут же понял, кто вы такой, Лазар Фекете. Достаточно было взглянуть на вас, когда вы вошли, и мне сразу стало ясно, что вы человек упрямый и очень хитрый. Я давно вас знаю. — Доктор Саси обошел кресло, сел, подвинулся ближе к столу, раскрыл дело, дважды затянулся сигаретой, потом погасил ее. — Еще раз спрашиваю: почему вы напали на ефрейтора Белу Ковача? Если вам не нравится вопрос в такой форме, могу сформулировать по-другому: почему вы ненавидите нашу полицию, ту полицию, которая защищает народную демократию? Но если и это вам не нравится, могу спросить еще вот как: почему вы враг нашего строя, Лазар Фекете? При господском режиме вы из деревни не двигались ни на шаг, вы с радостью пахали и сеяли, вы по первому слову вскочили и вытянулись, когда вас на войну послали, вы даже не думали протестовать, когда вас натравляли на другие народы! А после плена вас уже ничего не устраивало, верно, Лазар Фекете? Вы бежали из деревни, бежали от кооператива, даже в Национальную крестьянскую партию не вступили, потому что даже она вам не нравилась, вы и там учуяли коммунизм!» Доктор Саси захлопнул досье и откинулся в кресле; он уже не пробовал улыбаться, морщины у него на лице стали жесткими, как решетка. Понизив голос, он продолжал: «Думаете, я не знаю, почему вы всех постарались от себя отдалить? Жену, сына… От вас так и пышет ненавистью, Лазар Фекете, вы хотите всем отомстить. За то, что не удалось в господа вылезти, зажиточным стать, богачом, батраков держать, прислугу из неимущих… А поскольку вы человек строптивый и ослепленный злобой, то мстили вы не тем, кто этого заслужил, а своему же брату. Вы думали: подыхайте там, в кооперативе. Вы думали: дрянной человек мой сын, потому что смотрит дальше собственного носа. Вы ненавидели этот строй, потому что он дал вашему сыну образование, потому что сделал из вашего сына барина, выражаясь вашими же словами… Тут все ясно, Лазар Фекете, картина складывается один к одному». Доктор Саси умолк, снял очки, вынул из внутреннего кармана кусочек замши, вытер разделенные надвое линзы, водрузил очки на нос, убрал замшу обратно в карман. Вытянул руки вперед, положил их на стол параллельно досье, ладонями вниз. «И не пытайтесь отрицать, Лазар Фекете: вы с заранее обдуманным намерением ударили полицейского, ефрейтора Белу Ковача. Вы давно готовились к этому, лишь ждали случая. Вы с головой выдали себя, сказав, что никогда не хотели заниматься политикой. Человек, который так стремится не быть ни во что замешанным, подозрителен, Лазар Фекете. У такого стремления есть причина, и причина очень серьезная: ненависть к существующему строю. А строй в ваших глазах представляет полиция. Отвечайте: вы действовали с заранее обдуманным намерением, ведь так?» Лазар Фекете, сощурив глаза, смотрел на прокурора, словно не понимая, что тот говорит. Услышав вопрос, он, не веря своим ушам, покачал головой, открыл рот, но заговорить смог не сразу. «Если бы я не знал, что меня сюда из тюрьмы привезли, что за спиной у меня охранник… если бы я не знал, что сижу перед прокурором… я бы одно ответил: убирайтесь ко всем чертям!» Доктор Саси горько рассмеялся: «Этого ответа я от вас ждал, Лазар Фекете, именно этого. Я же сказал, что знаю вас. Такие упрямые, своевольные люди даже перед господом богом не склонят голову — зачем им склонять ее перед прокурором народной демократии? Зачем им признавать себя виновным в преступлении?» — «Правду я всегда признавал, а подлость — никогда!» У Лазара дрожал голос, тряслись руки. «Конечно! — кивнул доктор Саси и отвернулся к окну. — Но что правда и что подлость, это вы сами решаете, верно? По вашему мнению, это не подлость — пристукнуть патрульного полицейского, который ночью охраняет покой людей? По вашему мнению, это и есть справедливость, верно?» «Этого я не говорил никогда!» — закричал Лазар. «Этого — нет, но и противоположного тоже не говорили, Лазар Фекете». Доктор Саси отодвинул кресло, встал, поправил на середине стола закрытое досье, сунул руку в карман, нащупал флакончик с таблетками, но не вынул его. «Можете увести!» — сказал он сидящему у стены конвойному. Тот шагнул к Лазару: «Встать! Руки!» И защелкнул наручники на запястьях. «Еще вот что… — доктор Саси смотрел на пепельницу. — Поскольку сами вы адвоката не просили, защитником вам назначена доктор Шаролта Недеши. Видимо, она к вам придет. Ей вы можете врать, что хотите. Но мне — нет. — Доктор Саси вернулся к окну, посмотрел, сощурясь, на улицу. — И до пятницы можете размышлять, во что вам обойдется упорное отрицание вашей вины. Заранее скажу, что меня вы ничем не разжалобите. Но суд может принять во внимание искреннее раскаяние». «Это мне и в полиции говорили», — хрипло сказал Лазар Фекете. «Можете идти». «Марш!» — скомандовал конвоир, открывая дверь перед Лазаром. Пожилая дама встала из-за машинки. «Принести вам воды, товарищ Саси?» — «Будьте так добры». И доктор Саси выронил из флакончика на ладонь таблетку. «Спасибо», — сказал он, беря с пластмассового подноса стакан. Положив таблетку на язык, он запил ее несколькими глотками воды. «Еще раз перелистаю дело. Протокол, пожалуйста, положите на стол. И, если можно, напомните мне через полчаса: я должен звонить в райком». Он подождал, пока пожилая дама закроет дверь. Потом снял очки, зажмурил глаза и прижался лицом к оконному стеклу.IV
«Ну что? Как оно? Я говорил ведь…» — встретил его Дюла Киш. Лазар ему не ответил. Он подошел к окну и, словно забыв обо всем, смотрел на открывающуюся за окном картину. «Ну, рассказывайте, дядя Фекете! Чем кончилось дело? Верно ведь я говорил: предварительное заключение — для того только, чтобы с ума свести нашего брата!» Лазар, не шелохнувшись, с неподвижным лицом произнес: «До сих пор я молчал. Теперь твоя очередь». Дюла Киш, поняв его по-своему, сел и выжидающе поглядел на Лазара. Но тот лишь сглотнул слюну и, словно стоя в почетном карауле у какой-нибудь парадной могилы, с застывшим лицом смотрел в пустоту. «Начинайте уже, дядя Фекете!» — простодушно поторопил его Дюла Киш. «Ты что, простых слов не можешь понять?! — взревел Лазар. — Если я три дня молчал, ты хоть на пару часов можешь заткнуться?!» — «Я думал, вы тоже расскажете…» — «Ничего я не расскажу: нечего мне рассказывать!» — «Но за что вас сюда заперли?» — «Это мое дело, тебя это не касается!» — «Я помочь хотел только…» Лазар вне себя подскочил к Дюле Кишу и схватил его за грудки. «Ты оглох, что ли? Тишины я хочу! Тишины! Хватит с меня разговоров! Любых разговоров! Хватит!» — «Но ведь от этого тронуться можно, дядя Фекете! Нет ничего хуже, чем тишина…» Лазар рывком поднял сокамерника и крикнул ему в лицо: «Что ты за человек, коли тишины боишься?! Тишины только подлые души боятся! Ты, стало быть, тоже подлый, Дюла Киш?! Не смей мне говорить, что ты негодяй, не то придушу!» Надзиратель, услышав крик, забарабанил в дверь: «Эй, вы там, тихо!» Но так как Лазар все еще продолжал кричать, надзиратель открыл дверь, схватил его за руку и, вывернув ее за спину, изо всех сил толкнул Лазара к стене. «Еще одного убить хочешь, в бога твою мать?!» — «Не трогайте его, ничего он плохого не сделал…» — испуганно закричал Дюла Киш. «А ты, висельник, не смей его защищать! Не то и тебе достанется!» На шум к камере поспешил дежурный офицер и, держа руку на кобуре, остановился в открытой двери. «Что здесь такое? Бунт?» Надзиратель вытянулся по стойке «смирно» и доложил: «Этот убийца набросился на второго, который младенца придушил, и чуть шею ему не сломал, да я вмешался!» — «Неправда это!» — Дюла Киш беспомощно смотрел на офицера. «Заткнись! — Офицер вошел в камеру, мотнул головой в сторону Лазара. — Как стоишь? Пьяный, что ли? Стоять смирно, когда я с тобой говорю!» Лазар Фекете оттолкнулся от стены и убрал со лба руку. Над бровью была большая, в пол-ладони, ссадина, из нее сочилась кровь. «Смирно, я сказал! Хоть у тебя и нет еще приговора, все равно приучайся к здешним порядкам! Быстро тебе отсюда не выйти!» Лазар Фекете вытянулся, насколько мог, по стойке «смирно». Дежурный офицер, не двинув ни одним мускулом, принял к сведению, что арестант подчинился. «Что тут произошло, рассказывайте!» Надзиратель открыл было рот, но офицер оборвал его: «Сначала детоубийца, потом тот!» Дюла Киш взглянул на Лазара, на надзирателя, на офицера, потом опустил глаза к бетонному полу. «Ничего не произошло… Я думал, дядя Фекете, может, расскажет, что было у прокурора, и вообще… А ему помолчать хотелось. Тихо, говорит…» — «Может, не говорит, а орет, а?» — «Ну…» — «И при этом душить тебя стал!» — «Да нет, не душил он!.. Только схватил тут вот, за ворот, спереди…» — «Не выгораживайте его, иначе это на ваш счет запишут!» Офицер подошел к окну, четко, по-военному повернулся и встал, слегка расставив ноги. «Значит, вам тишина нужна, Фекете. Что ж, будет вам тишина. Я слышал, в полицейском участке тоже пришлось одного жулика из рук у вас вырвать. Ну, у нас вы драться не будете, это я вам обещаю. Во всяком случае, об этом тоже сообщено будет прокурору. Как еще одно обстоятельство. Товарищ ефрейтор, в седьмую одиночку его!» Надзиратель шагнул к Лазару. «Счастье ваше, Фекете, что вы только в предварительном заключении. Иначе так легко не отделались бы. Это запомните, пригодится!» И офицер направился к выходу. В двери он оглянулся: «А лоб заклейте каким-нибудь пластырем. Смотреть противно!» Его шаги звенели уже в коридоре. «Коли не встретимся, то… храни тебя бог!» — сказал Лазар Дюле Кишу и двинулся в коридор.