А Люська прямо-таки лучилась: она первая узнала! А может, и круче возьмёт: она, мол, мысль подала?
Нет, потупила глазки:
— С твоей посылки всё началось. — И опять залучилась.
— А может, с твоих стишков? — вернул её Тишка на грешную землю.
Люська нахмурилась.
— Ты, Соколов, очень злопамятный, — сказала она и захлюпала носом.
Тишке сделалось неловко и стало жалко её.
— Да ладно уж, чего там… — промямлил он.
И Люська как-то сразу взорлила:
— Я тебя, Тиша, прощаю… Нам делить нечего.
Она свернула с дороги на свою тропку и уже от крыльца крикнула:
— На завтра сбор дружины назначен… О помощи Чили…
«Вот, наверно, жалеет, что не придётся на сборе чужие стихотворения читать», — подумал о ней Тишка и осудил себя, что был с Люськой не очень твёрд.
Документы, письма, свидетельства очевидцев
«Очередная попытка сфабриковать лживое обвинение в государственной измене против Луиса Корвалана и его товарищей провалилась. Судебный фарс, назначенный на 22 марта 1976 года, не состоялся».
Из газет.
«О, родина, ты ранена, но никогда не будешь побеждённой».
Пабло Неруда, поэт.
44
Варвара Егоровна мыла посуду, когда в дом влетел Славик:
— Мамка, ну скорее же! Во что мне переодеваться?
— А что такое стряслось?
Славик бросил портфель с книгами под стол, стянул с себя пальто, школьную форму, на ходу схватил кусок хлеба.
— Да скорее же! Мы всем классом будем дрова пилить.
Варвара Егоровна уже и от Тишки знала, и Мария Прокопьевна ей говорила, что в школе творится невообразимое. Первоклассники… и те даже не хотят в стороне оставаться. Прямо-таки как соревнование объявлено: все рвутся на заработки, будут перечислять деньги в фонд помощи Чили. Мария Прокопьевна узнала, что в Москве есть Советский комитет солидарности с чилийскими демократами. А одна ниточка тянет за собой и другую. Тут уж и о фонде помощи запоговаривали в Полежаеве, как туда деньги перечислять узнали.
Иван, услышав об этом, ходил всю неделю праздничным.
— Мать, — то и дело обращался он к Варваре Егоровне, — ты смотри, Тишка-то у нас… Инициатор…
— Да ладно тебе, — остужала его Варвара Егоровна. — Вот сбежал бы твой инициатор с рюкзаком за плечами — ищи тогда ветра в поле…
— А нет… всё-таки молодец, — не унимался Иван. Наверное, вспоминал о своём неудавшемся побеге к словацким партизанам и свой поступок соразмерял теперь с Тишкиным. Ну как же, приятно лысому чёрту: сын в отца пошёл. И Иван, словно подтверждая её догадку, изрёк: — Мы к чужой боли чувствительны. Завсегда готовы помочь…
Может, он говорил и не о себе, не о Тишке, а вообще о русском народе: он ведь, Иван, такой — мировыми масштабами любит мыслить. Иван широкорото улыбался:
— Мо-ло-дец!
— Да Марии Прокопьевне и Петру Ефимовичу скажи «спасибо», что на ум наставили. А то и сегодня бы ему про границу рассказывал.
— Ну-у, мать, — стушевался Иван. — Про границу тоже не лишнее… Может, рассказы мои и удержали его… А то ведь он у нас видишь какой… Орёл!
Варвара Егоровна насмешливо покачала головой;
— Иван, да не взлети и ты вместе с ним в поднебесье.
Иван, видно, понял, что воспарил высоко, засмущался:
— Да ладно, ладно тебе… Я ведь ничего такого и не сказал… Только отметил, что он молодец.
А молодец всё ещё не мог опомниться от того, что на него свалилось. Готовился к тайной помощи, а оказалось, что поднял шум на всё Полежаево.
Тишка, как в омут, бросился в работу. Но он, не в пример Славику, уходил на неё незаметно. Прибегал из школы, переодевался и исчезал, словно хорёк. Где Тишка? А его уже нет, уже дрова пилит у больницы. Ну, конечно, для него работа — привычное дело. Выставлять себя напоказ не надо. Это Славику хочется, чтобы все на него обратили внимание.
— Мамка, ну я же опаздываю! — капризно кричал он.
— Ой, горюшко моё, — притворно вздыхала Варвара Егоровна, в душе-то радуясь, что сын рвётся к работе, — неужели без няньки и не собраться?
— Мамка, да ты мне выдели что для работы — какие штаны, какая куртка, — и я больше тебя не побеспокою…
— Не побеспокоишь? — усмехалась Варвара Егоровна, с трудом верящая, что и Славку можно зажечь работой: дома воды принести не заставишь, а тут торопится, пуговицы на рубахе трещат.
Славка явно нервничал:
— Ну, мамка! Некогда мне с тобой рассусоливать! Меньше всех напилю — так из-за тебя… Так и знай!
— Из-за меня, из-за меня, миленький, — улыбалась Варвара Егоровна, чувствуя, как радость переполняет её. — Ой, Славка, светопреставление, наверно, скоро начнётся или Земля не в ту сторону станет крутиться.
— Да ладно тебе, «не в ту… не в ту»… Если хочешь знать, мы и летом будем в фонд чилийцев работать: снопы за льнотеребилкой вязать, силос возить, стоговать солому… Ты мне постоянную одежду выдели.
— Ага, — насмешливо кивнула Варвара Егоровна. — И на лето, и на зиму полушубок выделю. Постоянный.
— «Полушубок, полушубок»… Чего насмехаешься-то?
Варвара Егоровна сцапала сына, прижала к себе:
— Ой, Славочка, ведь сплошные сутки солнце на небе станет светить. Ну-ка, сын в работу ввязался…
Славка вырвался из ее объятий.
— Ну, чего ты. в самом-то деле? Чего надевать?
Он стоял взъерошенный, готовый снова натянуть на себя школьную форму и бежать на работу в ней.
Документы, письма, свидетельства очевидцев
«Мы знаем по рассказам наших дедов и отцов, как страшен фашизм. Мы требуем, чтобы дети Чили были свободными.
Учащиеся села Липовка Воронежской области».
«Мы призываем ребят хотя бы один день не есть конфеты и мороженое, а сэкономленные деньги посылать детям Чили.
4-й класс «Б» школы № 11 г. Элисты».
«Неужели чилийская хунта не видит, что все люди, весь земной шар против неё? Мы требуем: долой хунту!
Учащиеся г. Октябрьска Башкирской АССР».
«Письмо дочерям Луиса Корвалана: «Мы приглашаем вас в наш детский дом. Вам будет здесь очень хорошо. У нас старшие ребята любят младших и заботятся о них. У нас много игрушек, книг и друзей. Дом наш светлый, просторный, воспитатели хорошие.
Воспитанники детского дома № 2 города Углича Ярославской области».
«Мы, сёстры-пионерки из алмазной Якутии, присоединяемся к международной кампании в защиту Луиса Корвалана.
Валя, Люда, Дуня Кудиновы, Якутская АССР, посёлок Матта».
«Дорогой мой друг товарищ Лучо! Мы с ребятами боремся за Ваше освобождение… Надо что-то такое сделать, чтобы и хунта, и все гитлеры, все, кто против народа, исчезли с земли раз и навсегда и не портили мир своим присутствием, не отбирали детство, как отобрали его у чилийских ребят.
С пионерским приветом к Вам Андрей Гурьев из Свердловска».
«Мы собираем ягоды и заработанные деньги решили передать в фонд солидарности с чилийскими демократами.
Таня Керчуквина и Надя Чайвургина из посёлка Оротукан Магаданской области».
«Требуем немедленного освобождения Луиса Корвалана, требуем закрытия всех концентрационных лагерей и освобождения всех политических заключённых Чили. Мы не ставим своих подписей, т. к. для этого бы потребовалось слишком много бумаги, ведь нас 1101 человек.
Таджикская ССР, г. Курган-Тюбе, средняя школа № 7».
«Наши пионеры работали книгоношами. Сначала на заработанные деньги мы хотели купить спортивную форму. Но подумали и решили перевести деньги в фонд солидарности с Чили. Раз у детей Чили беда — мы должны им помочь.
Пионеры 4«б» класса школы № 88, г. Челябинск».
«Мы, учащиеся 5 класса «а» средней школы № 5 г. Джанкоя Крымской области, с особой тревогой следим за происходящими в Чили событиями. Верим, что рабочие, крестьяне, молодёжь и пионеры там победят! Заработанные на субботниках деньги мы перечисляем в фонд солидарности с Чили. Мы не оставим в беде своих друзей, патриотов Чили!
Таня Тоболкина. Калининская обл., Кимрский район, Паскинская восьмилетняя школа».
«Я пионервожатая. Много передумала, прежде чем опустить открытку в почтовый ящик. Мы выступаем на политических вечерах, мы читаем стихи Неруды, работаем на воскресниках. Однажды вдвоём мы с подругой заработали 220 рублей, которые перечислили в фонд солидарности с чилийскими демократами. Но сердце диктует: «Мало, очень мало». Мы будем ещё громче говорить о нашей солидарности с чилийскими патриотами, ещё решительнее протянем им руку помощи.
Лена Сытина, Волгоград».
45
Тишка любил эти предвечерние часы, когда пламя в печке-лежанке уже вовсю гудело и когда плита накалялась до такой степени, что на неё можно было бросать тонкие, подсоленные с обеих сторон кружочки истекающей крахмальным соком картошки. Они мгновенно схватывались коричневым налётом загара, а Тишка, чтоб картофельные ломтики не обугливались, переворачивал их ножом, как оладьи на сковороде, и, не допекая, похрустывающими, жгущимися, один за другим отправлял в рот. Это было ни с чем не сравнимое наслаждение.
— Тишка, — не выдерживала мать, — ну что за дурная привычка? Надымил, будто в столовой. Неужели оголодал до такой степени, что и ужина не дождаться?
— Мамка, как ты не понимаешь… Вкусно же, — оправдывался, как всегда, Тишка, и, как всегда, отец заступался за него:
— Мать, а чего тут такого? Нравится человеку — пускай ест…
— Да ведь желудок испортит, сырую ест.
Отец смеялся:
— В сырой витаминов больше.
И Тишка был признателен ему за эту, хоть и пустячную, но поддержку.
Правда, в последнее время отец стал использовать «картофельные» часы для душещипательных бесед и экзаменов. То его ударит в разглагольствования о международной обстановке, то в наставления об охране границ, то в проверку Тишкиных познаний в области математики или русского языка.