Тело Алистера привезли из Чиппенхема утром в черном катафалке с застекленными оконцами по бокам, через которые виднелся глянцевый гроб и множество белых цветов. Вороные лошади были украшены черными султанами. Ярко начищенные серебряные стяжки на упряжи блестели, карета и гроб тоже. Этот грустный экипаж казался таким неуместным на фоне зелени и усыпавших церковный двор желтых и розовых цветов, словно упал с неба. Или поднялся из подземного мира. Ирен была в черном с головы до ног. Вуаль оказалась настолько густой, что она едва могла через нее видеть, и, что самое важное, ее лицо также никто не мог разглядеть. Уже стало известно о том, что Пудинг бросила ей страшные обвинения и полицейский суперинтендант приезжал к девушке домой, желая как следует ее расспросить. Стали поговаривать, что Ирен не любила Алистера и ее горе сплошное притворство. Слухи, один невероятней другого, передавались от одного жителя деревни к другому, словно заразная болезнь. Ирен ощущала на себе любопытные взгляды и догадывалась, что о ней шепчутся. Более чем когда-либо она понимала, что каждое ее движение тщательно изучается. И она знала: стоит ей сделать хоть один неверный шаг, присутствующие набросятся на нее и растерзают на части. Она спрашивала себя, не останавливает ли их одно только присутствие Нэнси? Когда гроб с мучительной медлительностью несли от дороги к зияющей могиле, готовой его принять, Нэнси коснулась локтя Ирен. Возможно, лишь для того, чтобы не упасть, но это походило на единение. На поддержку. Ирен сжала руку тетки Алистера, благодарная ей, как никогда, даже если ее жест был не совсем тем, чем казался.
Для Ирен и Нэнси принесли кресла, и Нэнси осторожно опустилась в свое, а то, что предназначалось для Ирен, оказалось чересчур мало, чтобы им воспользоваться. Когда стало понятно, что церемония не продолжится, пока она этого не сделает, Ирен примостилась на самом краю, хотя ее тело заныло от напряжения. Толпа скорбящих, казалось, сгрудилась и нависла над ней, точно гребень волны, грозящей обрушиться и смыть ее в могилу вместе с покойным мужем. Черный гроб стоял перед ней. Он вызывал у нее чувство разлада с реальностью. Она старалась не смотреть на него, потому что сразу представляла себе лежащего внутри мужа. Теперь, когда кровь с него смыли, он был бледен, но все так же изранен и искромсан, впалые щеки набиты ватой, веки пришиты таким образом, чтобы они не поднимались, губы бескровны, а с его внутренностями сделали все те ужасные вещи, которые положено делать перед погребением. В гробу находился уже не Алистер, а кукла Алистера – кукла в натуральную величину, сложенная из его останков, чтобы имитировать когда-то существовавшего реального человека. От этих мыслей Ирен ощущала холодное покалывание в затылке, а ее язык обильно омывала слюна. Она закрыла глаза. Ей захотелось приблизить момент, когда куклу в гробу опустят в могилу и навсегда закопают. Ирен не слышала проповеди – она слишком сосредоточилась на том, чтобы пережить весь сопутствующий ей ужас и просто усидеть на месте. Когда Джерри Маккинли взял ее за руку и помог встать на ноги, она никак не могла сообразить, чего он хочет. Когда он подвел ее к могиле, Ирен запаниковала и попыталась вырвать руку, пока не увидела, что гроб опущен и все ждут, когда она бросит на него первую горсть земли. Ее охватило желание упасть на колени и бросать землю горстями, пока от кучи не останется ничего, что бы можно было поддеть лопатой.
Затем они с Нэнси направились на ферму, где были накрыты столы для «сливок» местного общества. Простые селяне и работники фабрики разошлись по домам или пошли в пабы – «Белый олень» в Форде и «Белая лошадь» в Биддстоне, – чтобы поднять кружку-другую за покойного хозяина, человека, которого они по-своему любили и уважали. Позади толпы с опущенными головами плелись доктор Картрайт, его супруга и Пудинг. Дональда, конечно, с ними не было. Доктор выглядел бледным и изможденным, его жена казалась озадаченной, но спокойной. Лицо Пудинг было мокрым от слез и искаженным от горя, обычно яркие глаза припухли и сделались маленькими и уродливыми. Все собравшиеся – за исключением Ирен – рассматривали и изучали Картрайтов тщательнее всего. В их глазах читалась целая гамма чувств – от праздного любопытства до жалости, гнева и ненависти. Пудинг и ее мать, казалось, не обращали на все это внимания, что Ирен сочла добрым знаком. Лишь доктор вздрагивал от каждого косого взгляда, от каждого невысказанного упрека и походил на человека, пытающегося устоять во время урагана. Картрайты держались вместе, и создавалось впечатление, что они полностью отрезаны от своих соседей, как будто трудности, которые им приходилось переживать, могли оказаться заразными. Ирен заметила констебля Демпси, который, как большинство людей в Форде и Слотерфорде, знал семью Хадли всю свою жизнь; вид молодого человека заставил ее сердце бешено забиться. Но если он явился, чтобы понаблюдать за ней и отчитаться перед начальством, то выполнял порученную ему работу плохо. Констебль все время смотрел в сторону Картрайтов, и на Пудинг в особенности.
Поминки устроили в столовой, где длинный стол был заставлен холодными блюдами, но люди выходили в гостиную и комнату для завтраков, чтобы найти место, где присесть. Клара Гослинг и Флоренс получили дополнительную помощь из Биддстон-Холла от Маккинли в виде двух девушек с каменными лицами, в хрустящих от крахмала передниках, которые выглядели слишком шикарными для деревенской фермы. Они уносили грязные бокалы, приносили чистые, подкладывали на подносы пироги с начинкой и птифуры, а затем предлагали их гостям, которые все меньше и меньше стремились соблюдать траурную тишину, – по мере того как пустели рюмки хереса. Ирен стояла там, куда ее поставили, и принимала соболезнования от людей, большинство из которых были ей незнакомы. Ирен не ела и не пила весь день, – впрочем, она и сейчас не взяла в рот ни крошки, отчего вскоре у нее возникло чувство знакомой легкости, которая обычно появлялась после долгого голодания. Повинуясь ему, она забыла об окружавшей ее толпе и на время мысленно перенеслась туда, где ей никто не досаждал и от нее ничего не требовалось. В какой-то момент перед ней возникла Кора Маккинли и вывела ее из оцепенения. Обычно оживленное лицо Коры было застывшим и изборожденным морщинками, отчего она выглядела старше своих лет.
– Что вы теперь будете делать? – спросила она, но Ирен не нашла что ответить. – Полагаю, вы все распродадите. Реализуете, так сказать, свои активы. И предадитесь какому-нибудь новому приключению. – Ее голос звучал хрипло; во время своей тирады Кора все время перемещала рюмку с хересом из одной руки в другую.
– Я не знаю, что я буду делать, – произнесла наконец Ирен, но ее ответ, казалось, разозлил Кору.
– Ну, я полагаю, у вас теперь достаточно времени, чтобы подумать об этом. – Она на мгновение опустила голову и посмотрела в пол. – Отец говорит, что смерть Алистера одна из тех ужасных вещей, которые порой случаются. Однако мне сложно отказаться от мысли, что все происходящее закономерно и каждое событие либо вызвано предыдущим, либо вытекает из него, – проговорила Кора, ее глаза заблестели, и в этот момент сзади подошел Чарльз, ее брат. – Алистер выжил на войне, женился на вас, привез вас сюда, а потом был убит. Это чертовски странное совпадение, не так ли? Возникает вопрос: а случилось бы последнее, если бы не произошло первое? Не остался бы он в живых, если бы вы никогда здесь не появились? Если бы он никогда не встретил вас?
– Кора, довольно! – прервал сестру Чарльз и взял ее за руку. Она вырвалась и убежала, закрыв лицо ладонями.
– Никто так не думает, Ирен, – примирительно сказал Чарльз, избегая встречаться с ней взглядом. – Кора просто расстроена. Мы очень сожалеем о вашей утрате.
– Так считают все, – тихо произнесла Ирен. Чарльз наконец посмотрел на нее. Его лицо было печально. – Она лишь озвучила то, в чем все уверены. Разве не так? Все полагают, что я в чем-то виновата.
– Ирен… люди просто не понимают, вот и все. Они не могут взять в толк, почему вашего мужа не стало, и горе не лучшая подруга логичности.
– Я тоже этого не понимаю, – отозвалась Ирен. – Не понимаю!
– Дорогая, вам следует думать только о том, как пережить эти черные дни. В этом вам должны помочь мысли о том, как сильно Алистер вас любил. Я никогда не видел его счастливее, чем в тот день, когда он приехал из Лондона и сообщил, что вы приняли его предложение. Он сразу помолодел на много лет. Снова казался мальчиком, поймавшим самую большую рыбину в пруду моего отца. – Чарльз посмотрел на свои ноги, и его печаль стала почти осязаема. – Это странная вещь, ошибки тут нет, – пробормотал он и пожал ей руку, прежде чем отойти.
Он не пригласил ее навестить их и не предложил приехать еще раз, если ей потребуется компания. Теперь, когда Алистера не было в живых, Ирен сомневалась, что снова увидит кого-нибудь из Маккинли.
Мимо нее проплывал поднос с бокалами кларета. Ирен протянула руку, взяла один из них, пригубила и почувствовала восхитительное тепло, когда вино достигло пустого желудка. Затем она покинула комнату – так незаметно, как только сумела. Ирен не могла заставить себя пойти в спальню, где Алистер провел так много ночей, прежде чем она вошла в его жизнь. Ее не покидало странное чувство, будто она тоже начинает винить себя в смерти мужа. Ирен вспомнила о странных ощущениях, которые не раз посещали ее на Усадебной ферме. Она словно что-то предвидела. Ирен ломала голову, ища связь между этими ощущениями, какие-то предупреждающие знаки, которые она пропустила. Она вспомнила странную реакцию Таннера на старую куклу и заявление мамаши Таннер о том, что грядут перемены. Она вспомнила темноту, которая окружала Хилариуса, и непоколебимую твердость его взгляда. Растерянная, Ирен прошла в кабинет мужа, где висели семейные портреты Хадли, и на секунду почувствовала благословенное облегчение одиночества. Она закрыла за собой дверь и сделала долгий выдох, выпустив воздух, который, казалось, скопился в груди, и только тогда увидела Нэнси, молча стоявшую перед портретом брата-близнеца, отца Алистера. Она смотрела на него напряженным, полным горя взглядом, как будто надеялась, что человек на полотне оживет и даст ей некоторое утешение. К Ирен сразу же вернулось ощущение тягостной реальности происходящего, она подумала о том, чтобы незаметно выскользнуть из комнаты, но в этот миг Нэнси повернулась и увидела ее.