– Значит, они думают иначе? – спросила Ирен, и на лице старика появилось озадаченное выражение.
– Прошу прощения, мэм.
– Нет, вы меня не обидели. В любом случае никто не может быть столь же милосерден и добр, как Алистер, – тихо проговорила она.
– Это так, – отозвался старик. – В этих краях не было худшей потери.
Когда гость ушел, Ирен какое-то время оставалась в гостиной, предаваясь мрачным мыслям, которые начинали одолевать ее все чаще и с которыми она безуспешно пыталась бороться. От этих мыслей ее отвлекла Нэнси. Едва переступив порог комнаты, она сморщила нос:
– Вот вы где… И откуда такая ужасная вонь?
– О, ко мне заходил один из арендаторов. Томас Хэнкок.
– Старина Том? Это все объясняет, – проворчала Нэнси и пересекла гостиную, чтобы открыть окно. – Я предпочитаю не звать крестьян в дом. Они пахнут хуже, чем овчарка в дождливый день. И с чего вам вздумалось привести его сюда?
– Я не знала, кто он такой, – пожала плечами Ирен.
– Держу пари, он просил об отсрочке арендной платы.
– Мне показалось, я сделаю доброе дело, если соглашусь на это. Он казался таким… встревоженным.
– Конечно, он встревожен, потому что никогда не сможет вернуть долг. Алистер знал это, но предпочел оставить его семью в покое. Мягкий как масло, – пробормотала Нэнси, и осталось непонятным, были ли эти слова выражением одобрения или осуждения.
– Я намерена соблюдать все соглашения, которые муж заключил с арендаторами и рабочими, – сказала Ирен с куда большим жаром, чем намеревалась.
Нэнси пристально посмотрела на нее.
– Вы можете поступать так, как считаете нужным, – произнесла она с каменным выражением лица, возвращаясь к двери.
– Но ведь я поступила правильно? – проговорила Ирен ей вслед, не желая ссориться.
Нэнси повернулась к ней, и ее лицо смягчилось.
– Полагаю, что так, – ответила она и вышла.
Ирен некоторое время сидела неподвижно. Для нее вдруг стало очевидным, что истинной подоплекой ее мрачных мыслей является злость. Она только сейчас поняла, что охвачена яростью.
Она злилась на Алистера за то, что он позволил лишить себя жизни, причем совершенно безупречной. Злилась на всех людей, которые полагались на него как на источник средств к существованию. Ирен злилась на весь мир за то, что случилось, и отчасти на себя саму за то, что лежала в постели, пока убивали ее мужа. Ирен злилась, что теперь осталась одна, – как раз в тот момент, когда ей показалось, будто она действительно начинает жить сызнова. Она была зла на того, кто убил Алистера. Очень, очень зла. И именно в этот миг ей стало понятно, что убийцей был не Дональд Картрайт. Ее гнев был направлен не на него, а на какого-то другого человека, неизвестного и безликого. Его тень маячила на самом краю поля зрения – постоянно в движении, вне досягаемости, и тут же исчезала, стоило Ирен повернуть голову. Это сводило с ума. Она плотно закрыла глаза и попыталась разглядеть эту тень, постаралась сложить фрагменты мыслей, чувств и ощущений в какую-то целостную картину, но вскоре вынуждена была сдаться. К ее злости примешивалось и отчаяние, то отчаяние, которое испытывала Пудинг Картрайт из-за того, что ее брата обвинили в убийстве, а настоящему преступнику дали уйти безнаказанным. И все же, когда Пудинг два дня назад, в день похорон, попросила у нее помощи, Ирен поджала хвост и отступила. Такой она всегда и была. Ирен встала, вышла из дома и направилась на конюшню.
Она нашла Пудинг согнувшейся пополам, с зажатым между бедер копытом Проказницы. Девушка намазывала его нижнюю поверхность какой-то липкой мазью. Глаза у нее были красные, на щеках виднелись следы высохших слез.
– Здравствуй, – сказала Ирен, держась на безопасном расстоянии от лошади. – Что ты делаешь?
– У нее всегда появляются трещины на копытах, когда земля твердая, как сейчас. Вот, посмотрите сюда. Видите наросты?
– О да, – солгала Ирен.
– Мазь поможет все это смягчить. – Пудинг опустила копыто и вытерла руки тряпкой. – Вы хотели покататься верхом?
– Нет. Ну, возможно, позже. Я хотела поговорить с тобой о… о твоем брате.
При этих словах Пудинг сразу обратилась в слух.
– Я так и не дала тебе ответа, когда ты попросила помощи той ночью. Но дело в том… дело в том… – Ирен замолчала, внезапно охваченная сомнением. Ее способность к предчувствиям и богатая интуиция вполне могли оказаться самообманом. Не в силах сказать что-либо наверняка, она могла разжечь в девушке несбыточную надежду. Вовлечь ее в опасную игру. Возможно, им предстояло вмешаться в дела, которые их не касались. Как бы не вышло хуже… Ирен мысленно себя одернула. Убийство Алистера, несомненно, ее касалось. – Дело в том, что я совсем не уверена в виновности твоего брата, – закончила она.
Пудинг ахнула и невольно сделала шаг навстречу Ирен. Девушка буквально уставилась на нее, утратив дар речи.
– Но… как же ваши слова о том, что его нашли с лопатой в руках, и все такое? – произнесла она в конце концов.
– Забудь о них. Возможно, я пыталась убедить саму себя. Потому что, видишь ли, у меня бывают предчувствия. Знаю, это звучит не вполне понятно. Но я постараюсь объяснить. – И она рассказала девушке о своем двоюродном брате Гилберте, о том, как он умер, а затем вспомнила о других ситуациях, с которыми у нее были связаны подобные странные чувства. – Моя интуиция подсказывала мне что-то довольно редко, но с тех пор, как я сюда приехала, таких случаев было несколько. И каким-то образом… не знаю как, но мне сдается, все они… связаны. Связаны с тем, что случилось. – Она замолчала и попыталась прочесть мысли девушки по ее лицу. Казалось вполне вероятным, что Пудинг сочтет ее сумасшедшей. Ирен почувствовала, что ей не хватает воздуха, а сердце бешено бьется. – Все это звучит очень… странно, не так ли? – проговорила она. – Совершенная фантастика. Пожалуй, мне не следовало ничего рассказывать.
– И какие необычные ощущения у вас возникали с тех пор, как вы сюда приехали? К чему они относились? – спросила Пудинг, слегка нахмурившись.
– Первое появилось, когда мы нашли ту старую куклу в дымоходе в комнате для занятий. Оно было очень сильным. Как если бы я узнала ее. Тебе известно чувство, которое появляется, когда не сомневаешься, что видела какое-то место или какого-то человека, но хоть убей не можешь вспомнить, где и когда? Затем… затем, конечно, было очень странно, что Таннер так отреагировал на куклу, когда ее увидел. И его мать сказала, что грядут перемены… Пожалуй, это выглядело не менее значительным, правда? В конце концов перемены, безусловно, настали.
– Это так, – произнесла девушка не по годам взрослым голосом.
Затем Ирен рассказала про странный огонь в камине, горевший в жаркий день, и про то, как никто не признавался в том, что его зажег.
– Кто бы мог это сделать, если Нэнси и слуги тут ни при чем? – спросила Пудинг.
– Вот именно, – отозвалась Ирен. – В этом-то и дело. Кто? А в другой раз я почувствовала что-то необычное… – Она заколебалась. – Ну, это случилось, когда я встретила Хилариуса. Конюха. И непонятное ощущение возникает каждый раз, когда я его вижу.
– Хилариус? – воскликнула Пудинг. – Ну, его вы упомянули зря! С Хилариусом все в порядке… он друг. Своего рода.
– Я не говорю о нем ничего плохого, Пудинг. Я просто… просто почувствовала какую-то странность. Темнота. Вот единственный способ ее описать. Как будто он отбрасывает больше тени, чем полагается.
Она умолкла, потому что Пудинг покачала головой.
– Здешние жители всегда были настроены против него, ведь он чужой, – сказала девушка.
– Не в этом дело, и я не настроена против него. Я просто пытаюсь тебе все рассказать. Я имею в виду… он мог зажечь огонь в доме, ведь он все время здесь, в конце концов.
– Присматривает за шайрами или спит, да. Готова поспорить, он ни разу не был в самом доме…
– Нет, был, – заявила Ирен с внезапной и необъяснимой уверенностью. – Извини.
– Ну что ж, – произнесла Пудинг, после чего сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. – Чашечку чая?
Ирен сидела на табуретке в сарае для хранения сбруи, пока Пудинг разводила огонь в небольшой плите и кипятила на ней чайник. В маленькой комнате сильно пахло мылом для седел, кожей и копытным маслом[74]. Ирен, одетая в юбку и блузку, чувствовала себя здесь пришелицей из другого мира. Она неловко положила ногу на ногу, обхватила руками колено и смотрела, как Пудинг накладывает чайной ложечкой заварку в коричневый чайничек со сколом.
– Я не думала, что вы действительно захотите помочь, – сказала Пудинг, не поднимая глаз. – Я спросила только… из-за того, что все было так плохо. Но вы первая, кто сказал, что верит в невиновность Донни. – Она посмотрела на Ирен. В ее глазах читалась немыслимая смесь надежды и страха. – Даже старый Джем и Нэнси… Они очень сожалеют, но тоже думают, что Алистера убил он.
– Помимо всего прочего, у него не было, насколько я знаю, никаких причин это делать, – проговорила Ирен. – И у него не было причины терять самообладание.
– Вот именно! – страстно воскликнула Пудинг. – Нужно найти мотив, это мне и суперинтендант сказал, только тогда можно быть уверенным, что пойман настоящий преступник. Но полицейские решили, что Донни мотив не нужен, а это не так! Не так! Мой брат никогда бы не напал… без причины! И я знаю, Алистер… я имею в виду, мистер Хадли… никогда не упрекнул бы Донни из-за розового куста. Он мне сам об этом говорил. Так что Донни…
– Пудинг, – сказала Ирен, чтобы ее остановить. – Пудинг, довольно. Нет необходимости убеждать меня.
– Простите… – Пудинг глубоко вздохнула, и Ирен стало понятно, какая сила воли живет в этой юной девушке, помогая переносить все невзгоды. А потом ее охватил стыд от мысли, что сама она совершенно сломалась перед лицом собственных несчастий. Сломалась, превратившись в бесхребетную куклу.
– Ничего, все в порядке. Если мы узнаем, кто хотел его смерти и почему, тогда… ну, тогда мы обязательно сможем найти убийцу.