ерей с облупившейся красно-коричневой краской. Улица постоянно опускалась и поднималась, и тогда на тротуаре появлялись крутые ступеньки. Наверное, дома на этой улице считались богатыми. Они были построены из песчаника. Этажи опоясывали ряды деревянных балконов – позднее она узнала, что они называются галларии, – выступавшими над улицей и раскрашенными во все мыслимые цвета.
Из переулка выскочил темноглазый мальчуган:
– Леди, я могу показать вам красивые места. – (Розали покачала головой.) – Англичанка?
– Нет, француженка.
– Это лучше, – заявил мальчишка.
– Ты не любишь англичан?
– Моя мать у них работает. А отец их не любит.
– И кем же работает твоя мама?
Маленький провожатый пожал плечами, уклонившись от ответа.
– Покажу вам красивые места, – снова предложил он. – Сады. Прекрасный вид.
Пока шли, он болтал без умолку. Розали чувствовала, что уже привыкает ориентироваться в городе. Это оказалось не так сложно, как она думала, поскольку все улицы образовывали общую решетчатую структуру.
– Сады Верхней Баракки, – горделиво заявил мальчик, доведя ее до места.
Розали дала ему монетку. Он радостно заулыбался и убежал.
Мальчишка оказался прав. Отсюда открывался завораживающий вид на Великую гавань. Воздух был густо напитан ароматами гераней, роз и жасмина. Внизу, словно россыпь самоцветов, сверкало Средиземное море. Ветерок, дувший оттуда, приносил соленый морской запах. Желанная перемена после крепких запахов мочи, конского и человеческого пота и выхлопных газов, донимавших Розали по пути сюда.
Она чувствовала, как из тела – впервые с момента ее бегства – уходит напряжение.
На поезде она проехала всю Швейцарию и добралась до Италии. Вплоть до Генуи Розали не оставлял страх, что ее могут снять с поезда и арестовать за кражу материнских драгоценностей. После Рима путешествие стало менее комфортабельным. Не без трепета она села в поезд, идущий на юг. Вагоны были набиты людьми, курами и даже козами. Орали младенцы, лаяли собаки, женщины без умолку болтали, ухитряясь с неимоверной быстротой произносить итальянские слова. Розали пыталась отстраниться от вагонного гвалта, сосредоточиваясь на пейзажах сельской Италии. Она смотрела на жилистых крестьян, гнущих спину на полях, на группки женщин в черном. А поезд грохотал дальше. Паровозный дым проникал даже сквозь закрытые окна, делая воздух в вагоне еще более спертым и отвратительным. Сойдя с поезда, Розали облегченно вздохнула. Паромом она добралась до Сицилии, а оттуда пароходом – до Мальты. Никогда еще она не путешествовала на столь далекое расстояние. Но главное – она была свободна.
Любуясь видом на гавань, Розали вдруг почувствовала, как припекает голову. Ей срочно требовалась шляпа. Ранним утром солнце лишь нежно золотило стены барочных зданий, но сейчас оно сделалось ослепительно-белым.
Платье стало влажным от пота. У нее взмокла спина, подмышки и даже веки. Увидев скамейку под тенью раскидистой пинии, Розали поспешила туда. С другой стороны к скамейке подошел молодой человек в соломенной шляпе и голубой рубашке. Остановившись, он слегка поклонился, подождал, пока Розали сядет, после чего опустился рядом.
– Туристка? – повернувшись к ней, спросил молодой человек.
У него были светлые волосы и синие глаза. Судя по ухоженному виду, человек не бедный.
– Нет. Танцовщица, – насмешливо ответила Розали.
– Понятно, – не обращая внимания на ее тон, сказал он и улыбнулся. – А где вы танцуете?
«Боже, опять этот вопрос!» – подумала Розали.
– В «Вечерней звезде», – соврала она.
– Вы не англичанка.
– Нет.
– Ваш акцент указывает на француженку.
– А вы говорите по-французски?
– Немного. Но я англичанин. Нам отвратительно даются иностранные языки.
– Это потому, что у англичан чувство превосходства над всеми другими народами.
– Ой, что вы говорите! – притворно поморщился он. – Это не совсем так.
– А что вы делаете здесь? – спросила Розали.
– Приехал навестить дядю.
– В таком случае вы турист.
Он наклонил голову и улыбнулся. Розали подумала, что у него прекрасная улыбка и невероятно белые зубы.
– А вот и нет, – возразил англичанин. – В детстве я проводил здесь почти каждое лето. Так что Мальта – мой второй дом.
– Тогда где первый?
– В старом добром Лондоне.
– Ну а я из Парижа.
– Удивительный город.
– Вы там бывали?
Он снова улыбнулся, и его глаза вспыхнули.
– Да, и не раз. Я люблю Париж. Должно быть, вы по нему скучаете.
Розали пожала плечами, зная, что может вообще не вернуться в Париж. И опять сердце кольнуло от тоски по дому.
– Я бы мог показать вам остров, – сказал англичанин. – Может, вам стало нехорошо от жары?
– Я в полном порядке, – торопливо ответила она, беря себя в руки.
– Если хотите, могу показать вам Мальту. Естественно, когда вы свободны. Помимо Валлетты, здесь есть удивительный городок Мдина с потрясающими потаенными дворцами. Они очень старые. Стены до сих пор целы, а войти и выйти из такого дворца можно только через единственную дверь. Вам понравится.
Розали не знала, понравятся ли ей старинные дворцы, но молодой человек ей определенно понравился. Подобно многим англичанам, он отличался чрезмерной самоуверенностью, однако у него это было привлекательной чертой характера.
– Роберт Бересфорд, – с улыбкой представился он.
Что-то подсказывало Розали: этот человек сыграет существенную роль в ее жизни. Она тоже улыбнулась и назвалась своим новым именем, которое до сих пор использовала всего раз, когда познакомилась на пароходе с Шарлоттой.
– Рива. – Она повернулась к нему и протянула руку. – Рива Жанвье.
«Прощай, Розали», – подумалось ей.
Глава 14
ФЛОРАНС
Девоншир, 1944 год
Белинда вошла на кухню, где Флоранс готовила ужин, и принялась расхаживать взад-вперед, бормоча себе под нос.
Флоранс подняла голову. Глаза слезились от лука, который она нарезала.
– Что случилось? Вы меня нервируете.
Белинда закусила губу.
Флоранс вздохнула:
– Послушайте, я готовлю еду, мне нужно сосредоточиться, иначе я порежу палец или обожгусь. Если вам есть что сказать, скажите. Если нет, пожалуйста, сядьте.
– Думаешь, тебе известно о Джеке все? – наконец спросила Белинда.
– Разумеется, нет. А с чего вы так решили?
Белинда склонила голову набок и с любопытством посмотрела на Флоранс:
– Значит, во время вашей миленькой прогулочки он рассказал тебе все? – (Флоранс пожала плечами, не желая затевать разговор на эту тему.) – Выходит, он и о Чарли тебе рассказал?
– Кто такой Чарли?
– Так я и думала, – с упреком в голосе заявила Белинда и ушла из кухни.
Флоранс всплеснула руками. Слова Белинды заинтриговали ее. Был в них какой-то смысл или жена Джека попросту хотела вывести ее из равновесия? Флоранс взглянула в окно и увидела фазанов, беспричинно несущихся к холмам. Их проделки всегда забавляли ее, но только не сегодня. Она нарезала лук, выложила на сковородку, а из головы не шел вопрос Белинды о Чарли. Насколько вообще это важно? Если нет, зачем Белинда упомянула об этом Чарли? А может, Чарли – это девушка, одна из прошлых подруг Джека? В таком случае он рассказал бы Флоранс о ней. Но мог и не рассказать. Если он ни словом не обмолвился о жене, какие еще стороны своей жизни он скрывал?
Закончив дела на кухне, Флоранс прошла в гостиную и села у окна, глядя, как заходящее солнце раскрашивает небо в красные и золотистые тона. Джек растапливал камин. Ей было неловко наедине с ним. Белинда теперь ходила по второму этажу, и Флоранс знала: они с Джеком оба прислушиваются к шагам его жены. Вспомнилось, насколько близки они с Джеком были во время странствий по горам. Флоранс тяжело вздохнула. В Англии никто не понимал и даже не хотел знать, через что они прошли. Эта чертова война продолжалась, и у каждого была своя история, связанная с ней.
– Никак не уймется, – проворчал Джек. – Ты успокоилась?
Флоранс кивнула. Чтобы отвлечься, она стала пересчитывать стекла на трехстворчатых окнах гостиной. У каждого было арочное закругление. Окно, выходящее на задний двор, имело двенадцать стекол, фасадное – восемнадцать, а маленькое боковое – всего девять. Флоранс встала и задвинула шторы. Их нижние кромки утяжелялись свинцовыми шариками, что позволяло противостоять сквознякам и сохранять тепло.
Когда она зашторивала последнее окно, в гостиную танцующей походкой вошла Белинда в облегающем черном креповом платье с глубоким вырезом, украшенным одной ниткой жемчуга, и в туфлях на смехотворно высоком каблуке. Белинда держалась с рисовкой, но ее глаза покраснели от слез или от избытка спиртного – Флоранс могла только гадать. Дрожащей рукой Белинда сжимала полный стакан виски. Несмотря на сильную худобу, она тем не менее выглядела очень красивой.
– Белинда, отдай мне стакан и сядь, иначе ты прольешь виски, – сказал Джек и встал.
Белинда уселась в виндзорское кресло у заднего окна и раздвинула шторы:
– Люблю, когда шторы открыты. Люблю смотреть, как надвигается темнота. Дорогой, ты помнишь, что в Лондоне я никогда не зашторивала окна?
– Не говори глупостей, Белинда, – усмехнулся Джек. – В Лондоне действуют требования светомаскировки. Никто тебе не позволит сидеть с освещенными окнами.
Поскольку язык у Белинды не заплетался, Флоранс решила, что причина покрасневших глаз все-таки слезы, а не виски. Она взяла книгу, которую пыталась читать.
– Смотрю, вы тут приятно болтали, но мне, Флоранс, нужно поговорить с Джеком наедине. Будь любезна, оставь нас.
Джек начал возражать, однако Флоранс уже поднялась.
– Хорошо, – сказала она, симулируя безразличие. – У меня есть дела на кухне.
– Как и надлежит образцовой хозяйке, – с язвительной приторностью произнесла Белинда. – Вот уж не думала, Джек, что это в твоем вкусе.
Флоранс вышла из гостиной, закрыв за собой дверь. Одна часть личности Флоранс жалела Белинду, зато другая – дрожала от гнева. Белинда не сказала ей: «Ступай, дорогуша», но Флоранс казалось, что она слышала эти слова.