Мужчины похлопывали друг друга по спине. Сочтя свою миссию выполненной, они покинули зал.
По щеке Ривы текла струйка крови. Потрясенная случившимся, Рива объявила собрание закрытым. Все равно никто ее не слушал: ни религиозные активисты, среди которых было много женщин, ни девушки из индустрии развлечений, ни жеребцы, явившиеся ее напугать. Чего она ожидала?
Быстро стемнело. Вечерняя темнота была под цвет черного такси, довезшего ее до Мдины. Остаток пути до дворца Аддисона она шла пешком. Риве вспоминались слова Отто: «Остров очень красив, но у него есть оборотная сторона, и средоточие этой оборотной стороны – Стрейт-стрит». Ей показалось, будто кто-то идет за ней. Но ведь это Мдина, а не Валлетта, и все равно по коже забегали мурашки. Рива остановилась, чувствуя, как страх пробирает ее до костей. Никого. Это еще ничего не значит. Вдруг кто-то затаился в кустах и поджидает ее? Рива озиралась по сторонам. Дурное предчувствие становилось все сильнее. Но вокруг не было никого. Или был, умело пользуясь темнотой? Пройдя еще немного, она услышала урчание автомобильного мотора. Кто-то выезжал из Мдины. Вероятно, кто-то из местных жителей. Ничего угрожающего. У нее просто разыгралось воображение, вот и мерещатся опасности.
Она поднялась к Аддисону. Они распили бутылку вина, и, пока он ходил за второй, Рива осталась на террасе одна. Мысли снова и снова возвращали ее к встрече с Лукасом. На фоне подавленности и разочарований нахлынули воспоминания о прошлом. Не о ее жизни с Бобби. Нет. О Париже, где она родилась и откуда почти восемь лет назад уехала, даже не оглянувшись. Сбежала из родительского дома. Рива думала о Клодетте, по которой сильно скучала. Думала о родителях. И хотя она никогда не соответствовала их требованиям и не считала парижскую квартиру своим домом, полностью заглушить его зов так и не смогла.
– У вас неиссякаемый запас вин? – спросила Рива, когда Аддисон вернулся с бутылкой.
– Что-то в этом роде, – засмеялся он, и Рива улыбнулась. – Я вот тут подумал. Почему бы тебе не согласиться на предложение Джерри и не поехать работать в Лондон? – Рива попыталась возразить, но Аддисон взмахнул рукой. – Апартаменты останутся за тобой, если приедешь сюда в отпуск или если в Лондоне тебе не понравится и ты захочешь вернуться. Я, конечно же, буду по тебе скучать, но ты сделала все, что в твоих силах.
– Все ли?
Он пожал плечами:
– Не знаю, но подумай над моими словами. Тебе надо что-то менять. Я волновался за твою безопасность.
– Спасибо за заботу.
– О ком же мне еще заботиться?
– Если не возражаете, я пойду спать. Ног не чувствую от усталости.
Рива повернулась, собираясь уйти с террасы. В темноте мелькнули автомобильные фары. Машина ехала медленно и вскоре исчезла из виду. Рива спустилась к себе и, пока шла, позабыла про неизвестную машину. Она легла не раздеваясь и мгновенно заснула, едва успев выключить свет. Сон был недолгим. Ее разбудил громкий стук в дверь.
На пороге стоял Аддисон вместе с полицейским.
– Что случилось? – спросила она.
– С Отто беда.
– Несчастный случай?
– Нет. На него напали. Он попросил вам сообщить, – ответил полицейский.
Отто провел в больнице неделю, попав туда с сотрясением мозга и сломанными ребрами. О самом нападении он почти ничего не помнил. Когда его выписали, Рива регулярно навещала его дома.
– Для большей безопасности, – смеялась она, однако в отсутствие Отто поменяла дверные замки его квартиры на более крепкие. – Значит, ты не видел, кто на тебя напал? – допытывалась она, надеясь, что к нему частично вернулась память о нападении.
– Нет. Было слишком темно. Думаю, нападавших было двое.
– Они что-то говорили?
– Угрожали, что будет хуже. И тебе тоже угрожали. Это все, что я помню.
– Как ты считаешь, нападавшие действовали по указке Стэнли Лукаса?
Отто лишь пожал плечами.
Через неделю опубликовали результаты расследования. Как и предсказывал Аддисон, основной причиной была названа безнравственность иностранок, и это, к сожалению, лишь подхлестнуло растущие ксенофобские настроения на острове. Кто-то легко и умело сыграл на дремлющих страхах мальтийцев. Под благочестивой поверхностью, словно потоки лавы, бурлила ненависть. Не приведи господь, если когда-нибудь они вырвутся на поверхность!
«Женщины сами виноваты», – кричали заголовки газет.
Расследование разоблачало продажных девиц и требовало от них признать собственную вину, но ничего не говорило о влиянии британского правления на мальтийское общество. А британские военные власти волновала лишь опасность передачи венерических заболеваний их военнослужащим и гражданскому персоналу. Задумываться о своей ответственности во всем этом они не собирались.
«Англичанки не подвергаются эксплуатации», – утверждалось в заголовках. Газетчики начисто игнорировали проблемы других иностранных девушек на Мальте.
Отсутствовало всякое упоминание о белом рабстве. Его как будто не существовало. Газетчики брали интервью у официанток и клубных танцовщиц; те и другие в большинстве своем были иностранками. Все они утверждали, что приехали на Мальту добровольно и что их никто не заставлял заниматься проституцией. Обыватели, читавшие отчет или газетные статьи, приходили к выводу: никакой проституции на Мальте нет, равно как нет и эксплуатации женщин.
Желая оспорить результаты расследования, Рива обратилась к министру финансов с просьбой об интервью, но получила отказ. Она написала министру, ведавшему вопросами национальной безопасности и охраны порядка. Снова отказ. Никто из правительственных чиновников в Валлетте и Лондоне не был готов обсуждать этот вопрос. Пока Отто выздоравливал, Рива написала статью, критикующую расследование и сделанные на его основе выводы. Все газеты отказали ей в публикации.
Когда она встретилась с Томми-О за чашкой кофе, тот лишь пожал плечами, клеймя политическую ситуацию на Мальте. Он посоветовал Риве забыть о белой работорговле и больше не касаться этой опасной темы.
– Девочка моя, это становится все опаснее. Весь шум вокруг проституции привел лишь к тому, что она стала более скрытой. Девицы по уши в долгах у своих преступных хозяев. Они рта раскрыть не смеют. В их жизни ничего не изменилось.
– И они ни за что не согласятся дать показания? – горестно вздохнув, спросила Рива.
– Они запуганы современными работорговцами. Они живут на птичьих правах, завися от агентов, которые дерут за жилье и могут в любой момент выкинуть их на улицу. Добавь так называемых матрон, которые «одалживают» им украшения и одежду. Получается западня, из которой не выбраться.
– Если девушки боятся рассказывать правду о своей жизни, есть хоть какой-нибудь выход?
– Легализовать проституцию. Выдавать лицензии проституткам и борделям и вывести их за пределы Валлетты.
Риве эта мысль показалась здравой.
– Я всерьез считаю, что тебе надо дать задний ход, – сказал Томми-О. – Для твоей же безопасности.
Вскоре о расследовании забыли. Случилось то, чего страшились и надеялись избежать. Мальта вернулась к статусу английской колонии, и вся полнота власти, как и в 1813 году, перешла в руки губернатора. Самоуправление мальтийцы получили в 1921-м, и за десять лет, прошедших после этой британской уступки, мальтийская политика успела стать многосторонней и весьма запутанной. Пышным цветом расцвел мальтийский национализм. Многие мальтийцы стремились к тому, чтобы в будущем их остров стал полностью независимым. Возвращение колониальных порядков было возвратом в прошлое и вызывало немало недовольства.
В день, когда Мальта вновь стала колонией, Риве на улице встретился Стэнли Лукас. Увидев ее, он самодовольно улыбнулся. «Вот так, девочка. Теперь ты тем более ничего не сможешь сделать», – говорила его улыбка.
Рива и сама понимала: она никак не сможет разоблачить таких, как он. Во всяком случае, сейчас. Она признала необходимость отступить и заняться своей жизнью. Возможно, она никогда не узнает, чтó случилось с Аней и другими несчастными, которые умирали или исчезали. Но она будет и дальше в меру своих сил помогать Отто, и вместе они постараются хоть как-то облегчить жизнь девушкам, застрявшим в западне индустрии развлечений.
Но затем колониальный статус Мальты стал такой же ничтожной темой, как и расследование. К концу тридцатых годов на горизонте замаячила и стала набирать силу новая угроза. Однажды это уже случалось, но никто не верил, что подобное может повториться.
Глава 39
ФЛОРАНС
Сицилия, 1946 год
Флоранс и Джек вернулись на Сицилию. Такси довезло их до нужного места. В небе сияло раскаленное солнце. В жарком воздухе разносился звон колоколов. Флоранс и Джек стояли напротив крестьянского дома со стенами цвета охры, который окружали поля и заросли диких кустарников. Флоранс с радостью покинула Липари. После признания Джека и их поцелуя в хижине у обоих нарастало предчувствие чего-то важного в их отношениях, хотя об этом не было сказано ни слова.
Флоранс толкнула деревянную дверь и оказалась во дворе, выложенном красивым камнем песочного цвета. Предвечернее солнце добавляло к ним золотистые полосы.
– Это известняк, – послышался мужской голос.
Обернувшись, Флоранс увидела невысокого жилистого мужчину. Тот шел к ним, улыбаясь и протягивая руки.
– Его добывают на Сицилии, в Иблейских горах. Добро пожаловать, Джек!
Джек и мужчина пожали друг другу руки.
– Познакомьтесь, Эдвард. Это Флоранс, – пояснил Джек.
Эдвард улыбнулся и поцеловал ее в обе щеки. Флоранс залюбовалась суккулентами и перистыми стеблями бамбука, росшими в громадных терракотовых горшках. Из-под окон второго этажа вниз каскадом спускались цветущие растения. Эдвард сказал, что во двор выходят два салона, как он называл гостиные.
– Выбирайте любой и устраивайтесь. Мы тут с Глорией одни. А вот там у нас бассейн. Правильнее его называть прудом, но пополоскать ноги можно. Рыба не кусается.