Рива кивнула. Разум отказывался соглашаться с услышанным. Ей хотелось верить, что это обычное преувеличение опасности и паникерство, вызванное страхом. Но интуиция подсказывала другое.
16 июня ее худшие страхи подтвердились. Находясь в квартире Отто, она включила радио и прибавила громкость. Ожидалось выступление губернатора по радиовещательной сети «Редифьюжн».
– Приношу свои извинения за то, что вынужден сообщить вам печальные вести, – начал свою речь губернатор. – Попытка отправить на Мальту два конвоя общей численностью в двадцать четыре корабля потерпела неудачу. Один конвой подвергся массированному нападению самолетов люфтваффе, и до мальтийского берега удалось дойти лишь двум небольшим судам. Второй конвой был вынужден повернуть обратно.
– Боже мой, Отто! – воскликнула Рива. – Нас и в самом деле ждут тяжелейшие времена. Подумать только: из двадцати четырех кораблей дошли всего два. Черт бы побрал этих немцев! Что нам делать?
– Это лишь малая часть поставок, на которую мы рассчитывали, – продолжал губернатор.
– И не говори, – пробормотал Отто сквозь зубы. – Черный рынок тут не спасет. Мои источники сообщают, что Стэнли Лукас имеет самое прямое отношение к черному рынку.
– Меня это совсем не удивляет. Бобби рассказывал, что продовольствие для офицерского клуба в Мдине было перехвачено. Из армейских машин отсасывают бензин.
– Гнусные твари! – отозвался Отто. – Но в жизни всегда есть хорошие парни и плохие парни. Война в этом отношении ничего не меняет. Просто для людей типа Лукаса открываются новые возможности.
Выступление губернатора продолжалось:
– Нас ждут лишения, поэтому мы должны делать все, что в наших силах, чтобы избегать непродуманного расходования ресурсов. Наши запасы нефти невелики. Керосин почти исчез. Текущее положение заставляет еще сильнее ужесточить нормирование. Но продовольствие и товары первой необходимости обязательно придут на Мальту. Мы должны помнить об этом. А пока мы вводим суровые наказания, являющиеся частью кампании по обузданию черного рынка. Тех, кто промышляет на черном рынке, ожидает максимальный срок в пять лет тюремного заключения.
Вскоре Рива вышла из дому, отчаянно надеясь, что сумеет сделать хоть какой-то запас продуктов. Пока ей удалось купить лишь козьего молока и плитку шоколада. Продавец сказал, что эту плитку он случайно нашел в подсобном помещении, под ящиком, а потому шоколад может оказаться заплесневелым. Риву это не остановило, и она купила шоколад. Но главной целью ее поисков были куриные яйца. Мальтийцы по-прежнему держали кур, значит где-то яйца продавались. Как это отличалось от ее довоенных прогулок по городу! Сейчас что ни шаг, то следы разрушений. В воздухе ощущался отвратительный запах, который она называла запахом бомбардировок. Навстречу ей попадались исхудавшие, угрюмые люди. Все это удручающе действовало на нее, настолько удручающе, что захотелось сесть на грязные, пыльные уличные булыжники и прекратить поиски. Но она заставила себя пойти дальше и вышла за пределы хорошо знакомых улиц.
Как часто бывало, налет начался неожиданно. Сигнал воздушной тревоги не успел прозвучать. Бомбовые удары наносились пикирующими самолетами. Судя по гулу, их к острову прорвалось немало. После секундного оцепенения Рива помчалась обратно в знакомую часть города. Большинству жителей приходилось почти целыми днями прятаться от длительных, ожесточенных налетов. У них даже появились любимые уголки в туннелях, вырытых английскими шахтерами. В сельской местности люди устраивали убежища в известковых скалах и во дворах. В городе укрывались в подвалах. Рива заскочила в одно из таких укрытий вблизи разбомбленного оперного театра. Оказавшись внутри, она присела на корточки. Кто-то держал в руке зажженную свечку. Рива плотно зажала уши, но все равно слышала душераздирающий свист бомб, скрежет и глухие удары. В какой-то момент у нее перехватило дыхание от звуков падающих камней. Вскоре оказалось, что часть потолка обрушилась, образовав завал.
Воздух стал спертым. Свет исчез. Возможно, обрушение погасило свечу. А вдруг человек, державший ее, оказался по другую сторону завала? В кромешной темноте Рива нащупала сумку и стала рыться в поисках фонарика, который всегда носила с собой. Но куда он запропастился? Рива начала шарить по полу вокруг себя, чувствуя нарастающую панику. Она даже всхлипнула несколько раз и вдруг – слава богу! – нашла фонарик, укатившийся в сторону. Свет был тусклым, однако Рива сумела увидеть, что же произошло. Упавшая часть потолочной скалы образовала зубчатую стену. Рива ощупью стала искать проход и не нашла. Стена была непроницаемым нагромождением крупных обломков. И тут Риве по-настоящему стало страшно. Страх навалился на нее со всех сторон и зажал в невидимые тиски.
Помимо Ривы, в западне оказались старик, выглядевший скорее мертвым, чем живым, и женщина с двумя маленькими детьми. Судя по громадному животу, женщина была на последнем месяце беременности. Остальные обитатели убежища находились по другую сторону. Когда беременная мальтийка заплакала, Рива взяла ее за руку и попыталась успокоить, затем поговорила с детьми, которые тоже начали громко плакать.
– Не волнуйтесь, – сказала она матери и детям, хотя самой было по-настоящему тошно.
Подойдя к стене, Рива стала кричать, что их завалило, и звать на помощь. Она стучала кулаками по щербатой каменной поверхности, затем начала стучать поднятым каменным обломком. С противоположной стороны доносились слабые голоса. Рива прислушалась, однако гул бомбардировок мешал что-либо расслышать. И все равно она закричала, подавая сигнал:
– Мы здесь! Мы здесь!
Беременная женщина тихо стонала. Являлось ли это нормальным состоянием? Рива вспомнила собственную боль во время выкидыша. И вдруг женщина испустила вопль и схватилась за живот, выпучив глаза от страха. Но было ли это только страхом? Неужели бедняге суждено здесь родить?
Риву обуревали собственные страхи. Она боялась, что никогда не выберется отсюда и не увидит ни дневного света, ни Бобби. Но она заставила себя сосредоточиться на помощи женщине. Грязная дыра была неподходящим местом для родов. Снаружи все еще доносились звуки падающих бомб, ставшие какими-то приглушенными. Рива даже слышала «ра-та-та-та» зенитных орудий. Перед мысленным взором мелькнул ее красивый садик в Мдине. Она глотнула воздуха. А вдруг они все здесь погибнут? Беременная тяжело дышала. Дети хныкали. Потом мальтийка крепко сжала руку Ривы, закричала и снова затихла. Вероятно, схватки отпустили.
В почти мертвой тишине Рива то выныривала из состояния обостренного внимания, то возвращалась в него. Ее мутило от жары и вони. Шло время. Сколько его прошло, она не знала. Чувствовалось, что много. Если бы снова увидеть свет. Дневной. Любой. Но их окружала темнота, едва разгоняемая слабеющим лучом ее фонарика.
Бомбардировка закончилась.
Наступило затишье.
Дети уснули, а когда проснулись, Рива отдала им шоколад.
И снова тишина.
Недолгая, нарушенная негромким стоном, а потом криком. Рива могла лишь представлять боль, испытываемую женщиной. Она взяла мальтийку за руку и попыталась успокоить словами, но та отчаянно молила о помощи. Сколько продлятся схватки, Рива понятия не имела.
Женщина задышала медленнее. Лоб покрылся потом.
Рива с тяжелым сердцем ждала и молилась.
В их заваленной части убежища становилось то холоднее, то жарче. Так холоднее или жарче? Рива не понимала. Мозг буравила другая мысль: надолго ли хватит воздуха? К этой мысли примешались другие. Их гонка продолжалась, пока у Ривы не закружилась голова. Ей стало все равно, где она находится. Захотелось закрыть глаза и провалиться в сон.
Но темноту прорезал пронзительный, яростный вопль. Звук, который не спутаешь ни с чем. Младенец, родившийся без чьей-либо помощи. Сонливость пропала. Рива потянулась к пространству между поднятыми коленями женщины. От волнения и изумления у нее заколотилось сердце. Она нащупала крошечного извивающегося младенца. Развязав свой шарф, Рива запеленала младенца и протянула сверток матери. Мальтийка что-то быстро говорила. Рива не понимала о чем, но уловила слово «послед».
Ну конечно. Она знала о существовании последа и ждала, надеясь, что пуповина оборвется сама собой.
Женщина вскрикнула, затем послышался звук льющейся жидкости. Кровь? Никак у нее открылось послеродовое кровотечение? Далее Рива услышала другой звук: как будто выскользнуло что-то мокрое.
Роженица раздвигала пальцы на манер ножниц, несколько раз произнеся слово «обрежьте».
У Ривы при себе не было ни ножа, ни ножниц. Или все-таки были, маникюрные? А если она не сумеет перерезать пуповину? А если это опасно? Она ничего не соображала в родовспоможении. «Быстрее! – мысленно торопила она себя. – Быстрее!» Положив фонарик на пол, Рива дрожащей рукой полезла в сумку и едва не вскрикнула от облегчения. Расстегнув молнию внутреннего кармана, она достала маникюрные ножницы, лежавшие вместе с тюбиком губной помады, взяла фонарик и осмотрела послед. Тот был пурпурного цвета, похожий на кусок печенки. Новый вопрос: в каком месте резать пуповину? Женщина показала: выше. Ножничками, предназначенными совсем для других целей, Рива принялась резать неподатливую пуповину. Роженица сердито сопела. Когда Риве удалось перерезать пуповину, женщина жестом показала узел и подняла ребенка вверх, стащив с него шарф. Рива быстро перевязала пуповину вблизи младенческого животика. Все это время она действовала, затаив дыхание, и только теперь позволила себе долгий, судорожный выдох.
Дети пристроились рядом с матерью. Рива подошла к нагромождению камней, освещая их фонариком и пытаясь понять, какой из них безопаснее сдвинуть с места. А вдруг перемещение вызовет новый обвал? Ей было страшно даже притрагиваться к камням, но и бездействовать она не могла. Она осторожно вытащила несколько камней поменьше, потом, осмелев, извлекла пару крупных обломков. В перерывах она звала на помощь, но голосов с той стороны больше не доносилось. Утомившись, с воспаленным горлом и жжением в груди, она присела на корточки. Что, если им вообще не выбраться отсюда?