е с Джейн все было так же, как у них.
— Алло? — Джейн стояла в коридоре возле маминой комнаты. Она была взвинчена после разговора, трубка подрагивала у нее в руке.
— Джейн?
Джейн никак не могла узнать этот голос.
— Это Дилан Чэдвик, — представился мужчина.
— О, привет! — ответила она.
— Я воспользовался визиткой, которую ты дала моей племяннице. Я хотел сказать тебе спасибо.
— О, это было не обязательно…
— Пирожные просто восхитительны. И это так мило с твоей стороны завести их нам. Только потому, что я упомянул, что мы их любим.
— Ну, я сейчас не очень много пеку. — Джейн пыталась подыскать правдоподобное объяснение своему поступку: — Мне просто не хватает моей работы.
— Ты все еще в Род-Айленде? Или уже вернулась в Нью-Йорк?
— Я еще здесь, — сказала она.
— Ну, наша палатка почти готова, — замялся фермер, — и как ты, возможно, поняла, летом моя племянница и ее подруга будут проводить там почти все свое время.
— Да, это я поняла. — Джейн улыбнулась.
— Дело в том, что яблоки появятся только в сентябре. Я посадил немного клубники, она будет к июню. В июле можно будет продавать зерно и помидоры, но сейчас у меня есть свежевыкрашенная палатка, а продавать в ней нечего.
Джейн не могла в это поверить, дядя Хлоэ обращается к ней с деловым предложением.
— Ты хочешь, чтобы я… — начала она.
— Пекла для нас яблочные пироги и пирожные, — сказал он. — Хлоэ очень понравились те, что ты сейчас для нас приготовила. Она просто влюбилась в те картинки наверху, с корочкой. Конечно, она не знала, кто ты.
Сердце Джейн екнуло.
— Что ты имеешь в виду?
— «Пекарня Каламити».
— О, — она облегченно вздохнула, — ты знаешь меня по Нью-Йорку…
— Я жил там раньше. Моя жена была дизайнером, и она устраивала и посещала множество вечеринок. Я помню, я был просто счастлив, когда ты готовила десерты. Они всегда были такими вкусными и — я не знаю, как это выразить, — какими-то домашними. Они не потрясали изысками, но все равно казались великолепными. И мне нравилось, как ты их украшала.
— Правда?
— Да. Как вчера — яблоки и яблони. Хлоэ тоже очень понравилось.
— Я так рада, — возбужденно сказала Джейн.
— Так что — ты будешь печь для нас? Думаю, девочки будут работать по субботам и воскресеньям. Возможно, мы можем начать с парочки пирогов в день. И немного пирожных.
— Например, несколько пирогов и дюжина пирожных?
— Да, это было бы здорово!
— Как насчет яблок?
Дилан молчал, раздумывая.
— Я имею в виду, — помогла ему Джейн, — все же захотят узнать, что изделия приготовлены из яблок, выращенных в садах Чэдвик.
— Правда? Но у нас еще нет яблок. Думаешь, людям это важно?
— Да нет, все в порядке. В Нью-Йорке все хотят точно знать, что лисички были выращены на ферме в Стонингтоне или что клубника собрана вручную в Ирландии…
Дилан засмеялся:
— Да, я помню эту черту ньюйоркцев. За исключением нескольких самых крупных ресторанов в Провиденсе мы здесь не такие придирчивые.
— Значит, ты думаешь, обычные яблоки из магазина подойдут?
— Думаю, да.
— Тогда ладно, — сказала Джейн, — давай попробуем.
Родители Хлоэ ссорились. Стояла субботняя ночь. Они заперлись в своей спальне. Они не понимают, что она все равно все слышит? Дело даже не в словах, а в их интонациях. Она знала, что чаще всего причин для ссоры бывает две: деньги и она сама.
Ей наконец-то назначили наказание. Его придумывали несколько дней, но в итоге отец сообщил ей: за увольнение от Эйса Фонтэйна ей запрещено ходить в кино с друзьями в ближайшие два уикенда.
Хлоэ было интересно, на что была похожа их жизнь до ее появления. Были ли они счастливее? Она брела по их опрятному дому. Ее носки скользили по гладкому деревянному полу. Она остановилась в гостиной. Диван и стулья застелены покрывалами в цветочек. Столик сиял. Вязаный ковер поражал белизной. Они запрещали приводить в дом животных — ведь шерсть нарушала стерильную чистоту дома. Хлоэ не разрешали садиться на мягкую мебель в гостиной, зато она могла сидеть на стульях в кабинете, где они были покрыты голубой хлопковой тканью.
На книжных полках стояло мало книг, зато много журналов, посвященных декору и садоводству, коллекция молочных стаканов, принадлежащая ее матери, несколько фотографий в рамках. Хлоэ взяла одну — ее родители в день свадьбы.
Лицо отца выглядело таким открытым, как будто он ни о чем не заботился. Глаза матери сияли счастьем, она так прелестно улыбалась. Какими довольными они выглядели вместе и какими похожими. С их светлыми рыжеватыми волосами и карими глазами, они казались родственниками. Они поженились, когда им исполнилось по двадцать пять. К тридцати семи годам они потеряли всякую надежду обрести собственного ребенка. В тридцать восемь они удочерили Хлоэ.
Она пришла к ним со своим именем.
Это было частью сделки, условием удочерения. Ее настоящая мать держала ее на руках, смотрела в ее голубые глаза и дала ей имя — Хлоэ. Хотя ее родители предпочли бы «Эмили», они согласились выполнить желание ее биологической матери. Они так сильно хотели удочерить ее.
Но хотели ли они этого на самом деле? Согласились бы они, если б знали, как она изменит их жизни? В эту светловолосую кареглазую семью пришла Хлоэ, «демоническое отродье». Черные волосы, холодные голубые глаза, скорее кошка, чем девочка, взбалмошная и упрямая.
Хлоэ прошла к окну и открыла его. Сегодня ночью в саду танцевали кошки. Она видела, как они играют в лунном свете, бегают по двору. Каждый день рождались новые маленькие котята. Некоторые из них плакали вдалеке, как будто потеряли дорогу домой, и звали своих родителей.
Хлоэ слышала, как отец повышает голос. Она уловила слова «счета», «деньги» и «этот чертов сад». Хлоэ задрожала от прохладного ветра, дующего из окна, и от осознания того, что отец говорит о дяде Дилане, желая, чтобы тот согласился продать хотя бы часть земли.
Зазвонил телефон. Хлоэ подняла трубку.
— Алло?
— Это я, — сказала Мона, — тебе можно разговаривать по телефону?
— Да. Это «киношное наказание». Никаких фильмов до следующей недели.
— Ну все не так плохо. Что ты делаешь?
— Слушаю, как они ссорятся.
— Из-за чего?
— Деньги, — пробурчала Хлоэ. Ей не хотелось рассказывать всю историю, об отце, о дяде Дилане, о смерти Изабелл и саде и о том, насколько счастливее были ее родители до ее удочерения. Но, к счастью, Мона была ее подругой с самого детства, так что она знала основную предысторию. Она бывала у нее и чувствовала напряжение. Она знала, что у Хлоэ начинает болеть живот от этих стычек, которые ничем не заканчиваются.
— Ты знаешь, это ведь нечестно, — сказала Мона.
— Что именно?
— Ну, если бы ты родилась в этом хаосе, это было бы одно. Но ты приглашена на эту безумную вечеринку, это другое дело.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что они удочерили тебя. Если бы ты была их плотью и кровью, это одно — у тебя бы не было выхода. Но ты, в каком-то плане, их гость, так что они не имеют права устраивать беспорядок. Они пригласили тебя. Ты могла попасть во множество других семей. Так что не могли бы они быть немного внимательнее к твоим эмоциям? Тебе так тяжело приходится, когда они ссорятся за закрытыми дверьми.
Желудок Хлоэ скрутило, но она знала, что Мона только повторяет то, о чем сама Хлоэ не раз говорила. Она знала, что Мона так же относится к Рианне. В каком-то смысле приемные родители и мачеха — это довольно похоже.
— Особенно, когда они спорят обо мне, — согласилась она. — Отец стыдится того, что меня уволили из мясной лавки, он же знаком с Эйсом Фонтэйном.
— Плохая девочка, — усмехнулась Мона.
— Их настоящая дочь никогда бы так не поступила.
— Никогда.
— Она была бы такая же идеальная, как они. Она бы содержала комнату в идеальной чистоте. Она бы ела мясо со всей семьей. Она бы точно никогда не кормила кошек в саду.
— Нет, нет, нет.
— А если бы и кормила, то она бы не проверяла, чтобы их еда не содержала мяса и молока.
— О, кошки — вегетарианцы?
— Я над этим работаю, — сказала Хлоэ. — Их еда такая дорогая. Это будет зависеть от того, сколько дядя Дилан заплатит нам за работу в палатке.
— Ооо, дядя Дилан. — Голос Моны звучал мечтательно.
— Хватит, — попросила Хлоэ. — Он же в трауре. И он старый.
— Ему просто нужен кто-то, кто мог бы помочь ему научиться заново влюбляться. Я могу быть этим человеком. Я нужна ему…
— Ему сорок восемь. Он старше твоего отца.
— Но моложе твоего. Как получается, что твой отец так сильно мечтает о продаже сада, а твой дядя — его младший брат — делает все по-своему и продолжает работать с землей?
— Это потому, что дедушка хотел, чтобы сад жил и цвел, — сказала Хлоэ, — хотел так сильно, что он специально отметил в завещании, что любой из сыновей имеет полное право распоряжаться садом, пока он занимается им и поддерживает его в порядке.
— Он любил землю больше, чем своих детей?
Хлоэ держала трубку и слушала, как ветер качает ветки за окном. Лунный свет падал на яблоневые цветы, наполняя кроны белым светом. Сад выглядел волшебным — если бы она только могла раствориться в нем и быть вечно счастливой. Сегодня в саду не было никаких мотоциклов.
— Я так не думаю, — сказала она. — Я полагаю, он считал, что земля удержит всех вместе.
— Вот почему родители уходят, — сказала Мона, — из-за идеи о чем-то, что удержит семью вместе. Дети, семейная собственность…
— Думаешь, это срабатывает? — Хлоэ услышала, что голоса наверху стали еще громче.
— Спроси наших настоящих матерей, — ответила Мона.
Хлоэ смотрела на тонкие белые деревья. Она кивнула и ничего не сказала. В этом не было необходимости. В тишине она услышала, как Мона тоненько, тихонько всхлипнула.
Глава 10
Воскресным утром Хлоэ ушла из дома так рано, что Шерон даже не успела приготовить ей нормальную еду. Хотя Хлоэ не ела ни бекон, ни яйца — традиционный воскресный завтрак, но Шерон, когда ей предоставлялась такая возможность, старалась испечь дочери блинчики или английский пудинг.