Львиная история
Папу в город Львов послали.
Испугался я вначале:
Для такой командировки
Нужен мастер дрессировки.
Папа храбрый. Он для дела
В город Львов собрался смело
И сказал: «Не пропадём!
Едем мы с коллегой Львом!»
Я увидеть льва мечтал,
Напросился на вокзал,
А в купе садится к папе
Бородач в очках и в шляпе.
Тут спросил я, осмелев:
«Ну какой же это лев?»
И ответил он с улыбкой:
«Лев Иванович Присыпкин».
Но теперь мы знаем с вами,
Что бывают люди львами.
И скажу вам больше: Львов —
Город вовсе не для львов.
Чуден Днепр
Девушка: Слушай, «Гроза» это ваще.
Я вся обрыдалась.
Парень: А «Горе от ума» читала?
Девушка: Нет, а что там?
Парень: Да там до фига всего,
главное, врубиться.
«Во дни сомнений,
во дни тягостных раздумий
о судьбах моей родины,
ты один мне поддержка и опора,
о великий, могучий, правдивый
и свободный русский язык!»
Лёха угрюмо сидел над хрестоматией по литературе и пытался вызубрить наизусть заданный отрывок, когда раздался звонок в дверь. Женька ввалился в прихожую и с ходу выставил перед носом у Лёхи диск.
— Во, новенький «Терминатор». Включай видик. Сейчас оторвёмся.
Лёха не разделил энтузиазма друга. Он тяжело вздохнул и помотал головой:
— Облом. Я с литературой завис. Если «двояк» огребу, отец мне в реале терминатора устроит.
— А чего за запарка с литературой? — искренне изумился Женька.
— А наизусть? Вера Ивановна напрягла с этим Гоголем, — напомнил Лёха. — Целая страница. Это ж полный завал!
Женька не мог оценить всей глубины страданий друга. Сам он обладал феноменальной памятью, поэтому учить тексты наизусть для него было плёвым делом. Зато Лёха был безутешен:
— Уже час бьюсь. Прикинь: «Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Ни зашелохнет; ни прогремит. Глядишь, и не знаешь, идёт или не идёт его величавая ширина, и чудится, будто весь вылит он из стекла…» Это ж надо такое выдать! Мозги вскипают. А тут наизусть!
— А вслух пробовал учить?
— Беспонтово. Я вообще не врубаюсь, какое стекло, куда катит? Меня этот Гоголь обломал.
Как всегда, Женька не мог оставить друга в беде. Он взял хрестоматию, пробежал глазами по тексту и утешительно сказал:
— Сейчас въедешь. Не стремайся, ты этот текст на раз выучишь.
Он начал бойко декламировать:
— Клёвый Днепр при классной погоде, когда тормозно и кайфово выпендривает сквозь леса…
По мере того, как Женька читал, Лёхино чело светлело.
— Так это ж совсем другое дело! — воскликнул он, когда Женька дошёл до конца. — А то непонятки какие-то. Чё, сразу нельзя было по-русски написать?
Женька пожал плечами:
— Мёртвый язык.
Урок литературы подходил к концу. Лёха уже надеялся, что Вера Ивановна забыла его спросить. Но оказалось, память у неё отменная. Она обвела класс взглядом и остановилась на Лёхе.
— У нас ещё есть время послушать Потапова, — сказала она.
Лёха вышел к доске, набрал в лёгкие воздуха и произнёс:
— Клёвый Днепр при классной погоде, когда тормозно и кайфово выпендривает сквозь леса и горы свою Н2O (аш два о) анлимитед.
— Что?! — перебила его Вера Ивановна.
— Днепр, — ответил Лёха и продолжил декламацию: — Не колбасит. Не вякает.
— Что ты читаешь? — снова перебила его учительница.
— Гоголь. Николай Васильевич. Вы же сами задавали, — растерялся Лёха.
— Всё! Хватит! Достаточно! — воскликнула Вера Ивановна.
Класс недовольно загудел, а с задней парты раздался голос Петухова:
— Верванна, пускай ещё почитает. Клёво же написано.
Бедная литераторша потеряла дар речи. Ободрённый её молчанием, Лёха возобновил декламацию:
— Зыришь и не догоняешь, канает или не канает его беспредельный анлим. И вдруг глюк, будто он стопудово из стекла, будто голубой хайвей кочевряжится и выёживается по зелёному реалу…
Когда Лёха завершил, класс зааплодировал, а Петухов воскликнул:
— Классный чувак этот Гоголь! А чего же нам втирают, что классика — это нудятина?
— А в школьной библиотеке эта книжка есть? — робко поинтересовался Шмыгунов, который за всю жизнь прочитал только «Репку», и то с помощью мамы.
Его перебил не менее начитанный Петухов:
— Завянь, Шмыга. Я первый на очереди.
В тот день у Веры Ивановны разыгралась мигрень. Таблетки не помогали. Ночью она без сна ворочалась в кровати. В висках пульсировала боль, а в ушах навязчиво звучали слова, которые ей смутно что-то напоминали:
«Во дни… депресняка, во дни грузилова о судьбах нашего мазерленда ты один меня крышуешь и бэкапишь, о, крутой, чумовой и драйвовый русский язык…»
Пятница, тринадцатое
У моей сестры удивительный талант меня донимать. Хлебом не корми, только дай покомандовать. Никакого спасения от неё нет. Всего-то на четыре года старше, а корчит из себя взрослую, то и дело меня воспитывает: вещи не разбрасывай, мяч по квартире не гоняй. Допустим, её претензии насчёт того, чтобы мои носки не валялись у неё на кровати, я ещё могу понять, но комната-то у нас общая. Может, мне тоже не нравится, когда она письменный стол всякими цветочками захламляет. Так она, помимо всего прочего, в мои тетрадки лезет. Зачем, мол, их разрисовываешь? Я ей вежливо так отвечаю:
— Не твоего ума дело. Пушкин тоже в тетрадях уродцев рисовал, а каким человеком стал.
Другая бы на её месте заткнулась, а Танька мне:
— Ну, раз речь зашла о Пушкине, было бы неплохо тебе стихи учить. И словарный запас расширишь, и память улучшишь.
Я думал, она это для смеха сказала, так нет. Достала книжищу «Поэты Серебряного века» и давай надо мной измываться. Мало ей того, что таблицей умножения меня замордовала. А калькулятор на что? Если все начнут в уме считать, выходит, изобретению зря пропадать? А самое обидное, что родители не просто закрывают глаза на нарушения моих прав человека, но ещё сестру нахваливают. Я старался не унывать и стойко переносить выпавшие на мою долю невзгоды, но чем дальше, тем больше распоясывалась сестрица. И вот, когда я уже совсем отчаялся добиться справедливости, мне улыбнулась удача.
В пятницу родители собрались в Сергиев Посад, на юбилей к маминой тётке. Вернуться они планировали в субботу, а нас впервые оставляли домоседничать одних. Если бы не сестра, то о лучшем и мечтать нечего, но не тут-то было. Как и следовало ожидать, только родители за порог, она принялась диктовать свои законы. Стоило мне включить телик, Танька тут как тут!
— Сначала убери за собой свинство на кухне, выучи уроки и заполни дневник на следующую неделю.
— А может, тебе ещё пшеницу и просо по разным мешкам разложить? — съязвил я.
— Не умничай, Золушка, а то заставлю в придачу ботинки почистить. И вообще, выключи телик. Для тебя в программе сегодня ничего нет.
И стоит так нагло и невозмутимо, как Кинг-Конг перед небоскрёбом.
— Как ничего? А «Пятница, 13» про Фредди Крюгера? — напомнил я.
— Такие фильмы вообще надо запретить показывать, — сказала Танька.
Сама она не смотрела ни ужастиков, ни боевиков. Кругозора — ноль. Но, если сестра такая тёмная, то почему я должен страдать? Только я открыл рот, чтобы об этом заявить, как вдруг на меня нашло озарение. Я знал, как поставить её на место. Сегодня было тринадцатое число, пятница. Коварный замысел постепенно вырисовывался в моей голове.
За обедом я, как бы невзначай, бросил:
— Угораздило же родителей уехать в пятницу, тринадцатого. Я бы не рисковал оставлять нас одних.
— Почему? — равнодушно спросила сестра.
— Если бы ты смотрела фильмы ужасов, тогда бы знала, что в эту ночь вся нечисть оживляется. Слабо, к нам какой-нибудь призрак притащится?
Танька выразительно покрутила пальцем у виска и покачала головой.
— Меньше в телевизор пялься, и привидения мерещиться не будут.
«Ничего, мы ещё посмотрим, что кому мерещится», — злорадствовал я.
К вечернему мероприятию я решил подготовиться основательно. Реалити-шоу предстояло покруче кино. Танька только со мной храбрая, а по жизни трусло, каких поискать. Ничего, я ей сделаю «Один дома-3», будет как шёлковая ходить.
План созрел сам собой и был прост, как всё гениальное. Правда, он потребовал некоторого вложения денег, но ради такого случая я был готов на любые жертвы.
Для начала я сгонял в супермаркет за воздушным Шаром. Обычные шарики, надутые гелием, я отмёл сразу же. Они были слишком ненадёжными и могли лопнуть в любой момент. В серьёзном деле лучше не мелочиться. Я раскошелился на дорогой шар из плотного серебристого материала. Выбор был велик: и зебры, и пиратские шхуны, и всякие медвежата-котята. Но я присмотрел скромный круглый шар размером с арбуз, на котором было написано: «Поздравляем!» Впрочем, надпись меня не интересовала. Всей этой красоте не суждено было радовать глаз моей сестрицы.
Пронести покупку в квартиру не составило труда. Таньки дома не было. По пятницам она ходит на курсы английского. А вот спрятать шар оказалось куда сложнее. Шкаф-то у нас общий, хотя большинство полок и вешалок забиты одёжками сестры. Я вообще удивляюсь, зачем девчонкам столько тряпок? Послонявшись по квартире, я наконец решил пристроить его в спальне у родителей. В мамин шкаф Танька не полезет.
Дальше предстояло найти белую простыню. И вот тут мой замечательный план дал сбой. Как назло такой простой вещи, как белая простыня, в доме не оказалось. Мама сменила всё однотонное постельное бельё на цветное. Согласитесь, привидение в полоску или в цветочек будет выглядеть неубедительно. Мой план был на грани провала. Оставалась одна надежда: мамина коллекция, как ее называл папа. У мамы необычное хобби — покупать ткани. Не то чтобы она была заядлой портнихой, но время от времени на неё находит вдохновение. Тогда она достаёт какой-нибудь отрез из своих запасов и с энтузиазмом принимается за работу.