Вызывает сомнения, было ли оправданным такое суровое решение, учитывая реальный ход боя. Возможно и так, но возможно, что неудача была преувеличена. Например, в 11:00 29 января в журнале боевых действий 8-й армии было отмечено, что в батальоне осталось только 17 танков из первоначальных 61, а безвозвратные потери составили 20 машин. Однако более детальное расследование показало, что лишь 10 танков были потеряны безвозвратно. Тем не менее это были значительные потери. В последующих боях под Корсунем батальон потерял всего лишь еще три «Пантеры», и это позволяет предположить, что батальон быстро учился на своих ошибках.
Не следует забывать, что батальон столкнулся с рядом неблагоприятных обстоятельств. 28 января батальон пошел в бой без всякой поддержки или взаимодействия с пехотой, артиллерией, авиацией или какими-либо другими войсками. Кроме того, когда батальону была обещана поддержка пехотой, артиллерией и авиацией, на ожидание этой помощи было потеряно значительное время. Еще одной проблемой была разведка, которая проводилась, но не была доскональной. Силы обороняющегося противника оценивали лишь офицеры, которым был подчинен батальон Глесгена. Складывается впечатление, что батальону необдуманно поставили задачу, которая оказалась сложнее, чем предполагалось.
Действия Бюзинга по руководству батальоном тоже вызывают вопросы. Если он посчитал действия Майера на посту командира батальона после гибели Глесгена ошибочными, то ему следовало самому возглавить батальон, вместо того чтобы пытаться управлять им с тыловой позиции, как он делал 28 января.
В ходе боя 28 января было много примеров неудовлетворительного использования радиосвязи, поэтому кажется особенно важным, чтобы командир не оставался позади. Фактически командование с передовой, а не из тыла было одной из прочно утвердившихся традиций немецкой армии. То, что Бюзинг уклонялся от этого, выглядит несколько странно, ведь он был весьма опытный командир. Угрозы полковника Бюзинга не внушали его подчиненным доверия к нему как к командиру, что необходимо тем, кто сталкивается с ужасами и хаосом боя. С другой стороны, командиры, которым он угрожал, видимо, не принимали его всерьез и не боялись критиковать его в своих отчетах.
Капитана Майера можно обвинять в нерешительности в бою. Например, он отправился на командный пункт Бюзинга в 9 утра вместо того, чтобы остаться впереди и обеспечить возобновление атаки. Также он колебался в принятии решения, когда батальон должен был перейти в атаку после артиллерийской подготовки чуть раньше до трех часов дня. Хотя справедливым будет замечание, что у него отсутствовала информация о времени завершения артиллерийского обстрела, немецкая доктрина подчеркивала, что в неясных ситуациях лучше действовать, чем оставаться пассивным. В той конкретной ситуации Майер действовал вразрез с этой традицией.
К несчастью, Бюзинг был убит через три недели после окончания Корсуньской битвы и не оставил никаких комментариев к этому бою. Сохранившиеся журналы боевых действий 8-й армии и XXXXVII танкового корпуса в резких выражениях отмечают неудовлетворительные действия 1-го батальона 26-го танкового полка 28 января. Насколько мы имели возможность ознакомиться с этими документами, ничего подобного в отношении других подразделений в уцелевших записях не встречается.
Каковы бы ни были причины неудавшейся атаки, немцы лишились последнего шанса помешать Коневу в достижении его первой цели. После неудачи единственного свежего подразделения XXXXVII танковый корпус был вынужден бороться за сохранение своих позиций. К концу атаки положение мало чем отличалось от сложившегося за 24 часа до того. Обе стороны занимали разрозненные позиции в районе Капитановки, и ни одна из них не имела полного контроля над ситуацией. Цена, которую заплатил за это 18-й танковый корпус, по всей видимости, ставший главным противником батальона «Пантер», была высока — сообщалось о потере 29 Т-34 и восьми ленд-лизовских танков, сожженных и уничтоженных вражеским огнем. Однако корпус, по крайней мере, получил некоторое утешение в виде поставки пополнения из 22 танков, в отличие от немецких частей, которые, похоже, не получили в качестве пополнения ни одного танка[119].
До 28 января у немцев не было значительных перестановок в руководстве, но советский прорыв к Звенигородке имел для немецкого командования более серьезные последствия. Когда советские клещи сомкнулись, немцы объединили XI и XXXXII армейские корпуса в группу Штеммермана, которая была подчинена 8-й армии. Формирование группы Штеммермана было, по сути, не более чем признание случившегося. Поскольку генерал Штеммерман был старшим по званию офицером в окруженной немецкой группировке, он принял над ней командование. Также этот шаг рассматривался как путь к упрощению руководства окруженными войсками за счет создания единого управления и штаба вместо двух, имевшихся на тот момент.
Было ясно, что и XXXXVII танковый корпус слишком слаб, чтобы справиться с ситуацией на своем левом фланге. Было принято решение передвинуть 320-ю пехотную дивизию к западу, но корпус также требовал существенных подкреплений. 13-я танковая дивизия была немедленно высвобождена и направлена на левый фланг XXXXVII танкового корпуса. 376-ю пехотную дивизию тоже планировалось вывести с занимаемых позиций и направить в тот же район, хотя не имелось возможности выполнить это так же быстро, как с 13-й танковой дивизией. Эти части уже входили в состав 8-й армии, но армии также было обещано подкрепление в виде 24-й танковой дивизии, находившейся южнее в составе 6-й армии.
Учитывая расстояния, которые необходимо преодолеть, и погоду, угрожавшую превратить все дороги в сплошную грязь, этим частям требовалось по меньшей мере несколько дней, чтобы выйти в район боевых действий. До их прибытия XXXXVII танковому корпусу предстояло обороняться собственными силами.
После тяжелых боев 2-й Украинский фронт сумел обеспечить коридор к Звенигородке. Однако операция на окружения требовала удара второй «клешни». Фронт Конева наступал с юго-востока. Тем временем 1-й Украинский фронт Ватутина перешел в наступление с северо-запада.
Глава 7Наступает Ватутин
В отличие от 2-го Украинского фронта 1-й Украинский фронт Николая Федоровича Ватутина не наступал 25 января. Он был вынужден начать операцию на день позже, потому что сосредоточение войск не удалось закончить раньше. Это не сулило особенных осложнений. Если бы 25 января 2-й Украинский фронт продвинулся бы достаточно далеко, немцы могли бы не догадаться, что запланировано наступление по двум направлениям.
Ватутин и его штаб планировали атаки на довольно широком фронте, но основные усилия должны были быть сконцентрированы на двух участках: у Тыновки и у Ковшеватой. Южная атакующая группировка — в окрестностях Тыновки — была наиболее сильной, но и немецкая оборона на этом участке была мощнее. Советская 6-я танковая армия сосредоточилась в районе Тыновка — Красиловка — Беседка — Баштечка. Из двух корпусов, входивших в состав армии, самым сильным был 5-й механизированный корпус, имевший 106 танков и 46 САУ, тогда как в 5-м гвардейском танковом корпусе было всего 54 танка и четыре САУ. К началу наступления 5-й механизированный корпус был почти полностью укомплектован, а 5-й гвардейский танковый корпус испытывал значительную нехватку личного состава. В процессе подготовки и сосредоточения корпус получал пополнения, но многие из новоприбывших солдат не имели боевого опыта и были слабо обучены[120].
Предполагалось, что 5-й механизированный корпус нанесет удар непосредственно к югу от Тыновки во взаимодействии со 104-м стрелковым корпусом, прорвется к Шубиным Ставам, а оттуда двинется на Звенигородку. Планировалось занять Шубины Ставы к концу первого дня операции, а в течение второго дня выйти в район Шполы. Танковая бригада и самоходно-артиллерийский полк из 5-го механизированного корпуса оставлялись в качестве армейского резерва[121].
После сорокаминутной артиллерийской подготовки 1-й Украинский фронт перешел в наступление[122]. Дивизии 104- го стрелкового корпуса, поддержанные основными силами 5-го механизированного корпуса, столкнулись с упорным сопротивлением немцев и добились лишь ограниченных успехов. После того как 58-я стрелковая дивизия не сумела прорвать немецкую оборону в течение первой половины дня, командир 5-го гвардейского танкового корпуса приказал своим бригадам «завершить прорыв» первой линии немецкой обороны и развивать успех самостоятельно. Однако из этого вышло мало толку, потому что атака застопорилась с большими потерями для атакующих. Немецкий VII корпус заявил об уничтожении 82 танков в течение 26 января. К концу дня советским частям удалось преодолеть только первую линию немецкой обороны[123].
По сути, главный удар 1-го Украинского фронта оказался почти безуспешным. Он нанес ущерб немецкой 34-й пехотной дивизии, входившей в состав VII корпуса, но командование корпуса больше волновали повторные советские атаки. Незначительное продвижение советских войск под Тыновкой было сдержано, но давление на северного соседа 34-й дивизии, 198-ю пехотную дивизию, создавало много проблем. Ее левый фланг был оттеснен к Вотылевке и Репкам, где он едва сумел удержаться. Положение правого, северного фланга дивизии было еще хуже.
Капитан Георг Гроссйохан командовал 2-м батальоном 308-го пехотного полка (198-я дивизия). Позже он вспоминал ожесточенные бои, в которых участвовал его батальон[124]:
«Утром 26 января огонь советской тяжелой артиллерии обрушился не только на Вотылевку, но и на позиции вдоль всей линии фронта. Русские, должно быть, задействовали сотни батарей для поддержки своего наступления на нас. Снаряды всех возможных калибров падали вокруг нас. Волны 132-мм реактивных снарядов дополняли эту какофонию своим воющим звуком, прежде чем разорваться на наших позициях. Особенно сильный огонь враг сосредоточил на нашем стыке с северным соседом, 88-й пехотной дивизией. Было ясно, что начинается большое наступление.