Мой чемодан!
Я спрыгнула с кресла, и он передал мне мою сумку на колесиках.
— Я подумал, что это заставит тебя улыбнуться.
Фактически, я была странно взволнована и освобождена. Если я буду заперта, то хотя бы не буду такой несчастной с моей собственной одеждой. Но потом мой энтузиазм угас, как сожженная луковица, когда я осознала что значит этот чемодан. Тетя Вэл оставила мои вещи и даже не увиделась со мной.
Она снова покинула меня.
Я взяла сумку и возвратилась в свою комнату, где поставила чемодан на пол около кровати, нераскрывая. Паул последовал за мной, но остановился в дверном проеме. Я упала на кровать, сдерживая слезы, забыв про чемодан, несмотря на то, что грубые края белья натирали мне где не надо.
— Она не могла остаться, — сказал Паул. Похоже, мои эмоции были также прозрачны, как и стеклянные окна. Но разве мой врач не обрадовался бы? — Часы для посещений не начинаются до семи.
— Мне все равно. — Если бы она хотела меня увидеть, то она бы меня увидела, хоть даже на одну минутку. Упорство моей тети было легендарным.
— Эй, не позволяй этому месту добираться до тебя, хорошо? Я видел, что много детей теряет свои души здесь, и я не хотел бы увидеть, что это происходит и с тобой. — Он наклонил голову, пытаясь установить зрительный контакт, но я только кивала, уставившись на пол. — Твои тетя и дядя вернутся сегодня вечером.
Да, но это не означает, что они заберут меня домой. Это вообще ничего не значит.
Когда Паул ушел, я положила свой чемодан на кровать и расстегнула молнию, нетерпеливая к жажде носить, видеть, чувствовать запах чего-то знакомого. После только нескольких часов в Лейкмоде мне уже было страшно потерять саму себя. Страшно раствориться в тусклых взглядах, медленных шагах и пустых лестницах вокруг меня. Я нуждалась в чем-то из моей реальной жизни, из моего мира не внутри этой комнаты, что поможет мне держаться за себя. Так я была абсолютно неподготовлена к содержимому моей сумки.
Ничего из этого не было моим. У одежды все еще были ценники, свисающие с поясов и воротников.
Борясь с новыми слезами, я вытащила из чемодана пару мягких розовых спортивных штанов с широким собранным поясом и вычурным узором из цветов, вышитым на одном бедре. Спереди были две дырки для шнурка. Он был отрезан и удален, чтобы я не могла повеситься. В чемодане был подходящий топ и целый набор одежды, которой я никогда раньше не видела. Они были все дорогими, и удобными, и отлично скомплектованными.
Что это, психошик? Что было не так с моими собственными джинсами и футболками?
Правда была в том, что это ее собственный искривленный способ, каким Тетя Вэл, вероятно, пыталась приободрить меня новой одеждой. С Софи это, возможно, сработало бы, но как она могла не понять, что это не сработает со мной?
Вдруг после разгневанных слов, я разделась и бросила заимствованных шмотки в кучу в углу комнаты, а затем, вскрыв пятикомплектную пачку белья, схватила первую пару. Потом я порылась в сумке в поисках чего-нибудь, что не выглядело бы в стиле Марты Стюарт под домашним арестом. Лучшее, что я нашла это фиолетовый костюм для бега на самом дне кучи. Я его одевала только однажды, я осознала, как ткань сверкает на свету.
Великолепно. Я психованная и блестящая. И в сумке ничего другого не было. Никаких книг и никаких паззлов. Не было даже какого-нибудь бесполезного журнала Софи. С сердитым вздохом, я потопала в нижний холл в поисках какой-нибудь книжки и тихого угла, избегая Паула или любого другого из помощников, чтобы не пришлось комментировать эпическое бедствие моего гардероба.
После ужина, Тетя Вэл и Дядя Брендон прошли через дверь рядом со станцией медсестер, оба с пустыми руками; они должны были вывернуть свои карманы и передать кошелек Тети Вэл охраннику. Таким образом, у меня не было бы соблазна убить кого-нибудь с помощью ее блеска для губ и пачки бумажных салфеток.
Видеть их там было все равно, что видеть своего отца, приезжавшего домой на Рождество. Часть меня была так зла на них, за то, что оставили меня здесь, что мне хотелось орать до хрипоты или совсем их игнорировать. Что угодно, что причинило бы им такую же боль, как они мне. Я хотела, чтобы им было страшно и одиноко, чтобы у них не было даже такого удобства, как собственная одежда.
Но другая часть меня хотела обнять их так сильно, что я уже практически чувствовала руки вокруг себя. Я хотела почувствовать на них запах внешнего мира. Мыло, которое не выдавали в крошечных бумажных пачках без запаха. Еду, которую не давали на именных, тяжелых пластиковых подносах. Шампунь, который не нужно было заказывать у стойки медсестры, а потом отдавать вместе с чувством собственного достоинства.
В конце концов, я могла только стоять там и смотреть, ожидая, когда они сделают первый шаг.
Дядя Брендон начал первым. Может быть, он не мог сопротивляться нашим текущим кровным связям (я и тетя Вэл не были родственниками по крови и вообще ими были только из-за брачных уз). В любом случае, дядя Брендон обнял меня так, как будто может больше не увидеть меня снова, и мое сердце из-за этой мысли пропустило удар в панике. Потом я отступила в сторону и похоронила лицо в его рубашке, пахнущей его лосьоном после бритья и любыми весенними ароматизированными листьями тети Вэл.
— Как ты, милая? — спросил он, когда я наконец-то отстранилась, что я смогла увидеть его лицо, грубое от вечерней щетины.
— Если я еще не сумасшедшая, то буду после одного дня, проведенного здесь. Вы должны забрать меня домой. Пожалуйста.
Тетя с дядей обменялись хмурым взглядом, и мой желудок упал куда-то на уровне моих коленей.
— Что?
— Давайте присядем.
Каблуки тети Вэл цокали на всем пути до общей комнаты, где она оглянулась и выглядела так, будто хотела отказаться от своего предложения. Несколько пациентов сидели, уставившись в телевизор, большинство смотрело с полубезумным видом. Еще двое собирали паззлы, а один худой парень, которого я еле видела, спорил с родителями в дальнем углу.
— Пошли. — Я повернулась в направлении женского коридора, ожидая, что они пойдут за мной. — У меня нет соседки. — В комнате я упала на кровать, поджав ноги под себя, и дядя Брендон сел рядом. Тетя Вэл неохотно села на край единственного стула. — В чем дело? — спросила я, когда они посмотрели на меня.
— Помимо очевидного. — Заговорил первым дядя Брендон. — Кейли, тебя не отпустили. Мы не можем забрать тебя домой, пока доктор тебя не осмотрит.
— Почему нет? — я до боли сжала челюсти. Я смяла руками одеяло. Я чувствовала, как свобода ускользает от меня, как вода сквозь пальцы.
— Потому что ты пыталась разодрать себе горло посреди Сирс. — нахмурилась тетя Вэл, как будто это было очевидно.
— Это не… — я остановилась, глотая слезы. — Я не знала, что делаю. Я просто пыталась перестать кричать.
— Я знаю, милая. — Она наклонилась, озабоченно хмурясь. — В этом и проблема. Ты могла непреднамеренно навредить себе. Не понимая, что делаешь.
— Но я… — но я не могла с этим поспорить. Если бы я могла это остановить, я бы это сделала. Но отдых в Лейксайде не улучшил бы ситуацию.
Мой дядя вздохнул.
— Знаю, что это… неприятно, но тебе нужна помощь.
— Неприятно? — это звучало, как прямая цитата тети Вэл. Я до боли сжала подножку кровати. — Я не сумасшедшая. Нет. — И может, если я буду и дальше так говорить, один из нас действительно в это поверят.
— Знаю, — мягко сказал дядя, и я с удивлением посмотрела на него. Его глаза были закрыты, он сделал несколько глубоких вдохов, будто готовя себя к чему-то, что он не хотел делать. Он был готов расплакаться. Или врезать по чему-нибудь. По мне, так лучше второе.
Тетя Вэл застыла в кресле, осторожно глядя на своего мужа, будто мысленно приказывая ему что-то сделать. Или не делать.
Когда дядя Брендон, наконец, открыл глаза, у него был твердый взгляд. Напряженный.
— Кейли, я знаю, что ты не хотела причинить себе вреда, и что ты не сумасшедшая. — он выглядел таким убежденным, что я почти поверила ему. Меня охватило облегчение, будто первое дуновение кондиционера в жаркий день. Но оно быстро было поглощено сомнением. Был бы он так уверен, если б знал, что я видела? — Нужно, чтобы ты попыталась, хорошо? — его взгляд умолял меня. Отчаянно. — Здесь они могут научить тебя, как с этим справляться. Как успокоить себя и… сдержаться. Мы с Вэл… Мы не знаем, как с этим справиться.
Нет! Я моргнула сквозь слезы, не желая проливать их. Они собирались запереть меня здесь!
Дядя Брендон сжал мою руку.
— И если у тебя будет еще один приступ паники, я хочу, чтобы ты пошла к себе в комнату и сконцентрировалась на том, чтобы не кричать. Делай что угодно, чтобы сопротивляться этому, хорошо?
Онемев, я могла только смотреть. Потребовалось собраться, чтобы дышать. Они действительно не собирались забрать меня домой!
— Кейли? — позвал дядя, и я возненавидела его обеспокоенный вид. Он, очевидно, считал меня очень хрупкой.
— Я постараюсь.
Мои дядя и тетя знали, что мои приступы страха всегда были вызваны кем-то другим. Кем-то, кого я никогда не встречала. Но они не знали об отвратительной уверенности, которая приходит вместе со страхом. Или о жутких галлюцинациях, которые я видела в торговом центре. Я всегда боялась, что если расскажу об этом, они согласятся с доктором Нельсоном, втроем засунут меня обратно в смирительную кровать и свяжут ремнями.
— Попытайся. — Дядя Брендон сосредоточенно взглянул на меня, его зеленые глаза как-то засветились даже в тусклом верхнем освещении. — Потому что если ты опять начнешь кричать, они так накачают тебя антидепрессантами и успокоительными, что ты своего имени не вспомнишь.
Успокоительными? Они и, правда, думали, что я психованная?
— И Кейли…
Я взглянула на тетю Вэл и была удивлена, увидев брешь в ее броне из неустанного оптимизма. Она выглядела бледной, потрясенной, и морщинки на ее лбу были как никогда заметными. Если кто-то показал ей зеркало в этот момент, она наверно легко стала бы моей соседкой по комнате в психушке.