Наконец я перестала трясти краями и уставилась на дорогу. Через несколько шагов тропа упирается в мшистый валун. Мы подошли ближе. На оголенном боку булыжника видны истертые надписи.
Я провела пальцами по выщербленным знакам, камень холодный, от монолита веет древностью.
– Ты знаешь этот язык? – спросила я белокожего.
Тот покачал головой.
– Нет, – ответил он. – Похоже на примитивщину.
Я махнула рукой:
– У тебя все примитивщина, что не относится к солнечным эльфам.
Он нагнулся к иероглифам, внимательно посмотрел на закорючки, затем поковырял пальцами углубления.
– Не уверен, – проговорил Лисгард, – но попахивает троллями.
Дорога направо уходит в огромный крюк в сторону Светлолесья, петляя везде, где можно. В грунтовке две глубокие колеи, оставленные бесчисленными телегами. Так всегда бывает – торгаши прокладывают длинный, но безопасный путь через широкие долины.
Вторая дорога идет прямо и теряется где-то в темных скалах. Вдалеке виднеются каменистые зубья, в лунном свете похожие на приглушенные адуляры.
Я обошла Лисгарда и направилась в сторону утесов.
Сзади послышалось возмущенное покашливание. Оглянувшись через плечо, обнаружила, что белокожий сложил руки на груди и притоптывает ногой.
Пришлось развернуться. Чтобы отшибить у белокожего способность связно мыслить, я раскинула руки. Плащ распахнулся. Для пущего вида выпрямила спину и похлопала ресницами. Затем проговорила быстро:
– Что? По-моему, тут и думать нечего.
Из кустарника раздалась трель ночной птицы, настолько звонкая и жизнерадостная, что совсем не вяжется с почти магическим спокойствием темноты.
Лисгард хмыкнул, взгляд застыл на мне. Спустя несколько мгновений он с тяжелым вздохом все же отвернулся и сказал наставительно:
– Мы обсуждали вопрос послушания.
– И что теперь? Я согласия на это не давала.
Белокожий снова вздохнул, терпеливо продолжил:
– Вам следовало посоветоваться со мной в выборе направления.
Я всплеснула руками и наигранно закатила глаза.
– Ох, милорд, – проговорила я иронично. – Простите мое невежество. Как могла забыть, что вы назначили себя предводителем нашего скромного отряда и за обоих решаете – как ходить, чем дышать. Знаешь что?
– Что?
Я откинула с плеча локон и сказала беззаботно:
– Ты все равно не понимаешь, что написано на камне.
– Какое это имеет отношение к послушанию? – спросил белокожий.
– Понятия не имею, – сказала я. – Но эта дорога идет прямо. Значит, нам туда.
Лисгард не сдавался.
– Вот именно, что прямо, – сказал он и ткнул пальцем в другую сторону. – А эта в обход. Знаете, для чего делают такие дороги?
Я кивнула:
– Знаю. Но у нас не так много времени, чтобы ходить кругами.
Развернувшись, я решительно зашагала по дороге.
За спиной послышалась сдержанная ругань и позвякивание доспехов. Я удовлетворенно ухмыльнулась, поправляя волосы. В душе шевельнулось что-то древнее, оно довольно замурчало и свернулось клубочком в дальнем углу памяти.
Обочины густо заросли спорышем, кудрявые стебли выползли к середине. Если дорога так и останется заброшенной, вскоре зеленый ковер полностью покроет тракт.
Из кустов высовываются любопытные морды с горящими глазами. В черноте неба иногда мелькают крылатые фигуры с когтистыми лапами и длинными носами. Может, мне всего лишь кажется – на таком расстояние ночное зрение расплывается, и безобидная летучая мышь превращается в дракона или гарпию.
На дорогу выпрыгнул перепуганный заяц с длинными, как у меня, ушами. Он замер в ступоре и уставился косыми глазищами. Нос нервно подергивается, хвост-комочек поджат – в любую секунду готов дать дёру.
Оглянувшись, увидела, как Лисгард схватился за рукоять меча. Из-за моей спины он не видит, зато прекрасно услышал возможную опасность.
Я хихикнула и махнула на зайца, чтоб ушел с дороги.
– О, милорд. Это всего лишь безобидный зверек.
Белокожий разжал ладонь и опустил руку. Заяц пришел в себя, уши шевельнулись, улавливая тонкой кожицей мельчайшие изменения ветра. Он моргнул и сиганул через дорогу в кусты.
Лисгард проговорил, выдыхая:
– Повезло. В следующий раз может быть кто-нибудь посерьезнее.
– Медведь?
– Я не о животных говорю.
– Не думала, что солнечные эльфы сторонятся природы, – сказала я, продолжая движение.
Из-за спины донеслось возмущенное:
– Мы высокородные жители Эолума. Каждый народ должен заниматься своим делом. В нашем случае – красотой и эстетикой. А заботу о природе оставьте лесным.
Я впечатленно хмыкнула и спросила:
– И такие есть?
– Вы еще удивитесь, – ответил высокородный многозначительно. – Правда, говорят, после того как Сильвирел превратился в Чумнолесье, половина лесных эльфов стали странниками и не особо пекутся об отравленной родине.
– О Сильвиреле? – решила уточнить я.
Лисгард кивнул.
– Да, – сказал он из-за спины. – По мне, это предательство. Отец говорил, некоторые из них остались в Чумнолесье в надежде сохранить остатки порядка. По рассказам – это жуткое место. Надеюсь, смогу отговорить вас соваться туда.
Я изящно перепрыгнула очередную кочку, плащ всколыхнулся в клубах ночной пыли.
– У нас нет выбора, – коротко сказала я.
Послышалось недовольное ворчание, но белокожий не стал отчитывать в сотый раз. Лишь нервно засопел и громыхнул мечами.
Песни сверчков прекратились, в воздухе повисла тишина, похожая на паузу, когда в помещение зашел тот, кого совсем не ждали. Впереди показалась каменная расщелина с огромными насыпями по краям.
По коже пробежал холодок, словно заглянула в бездонный каменный мешок.
Чтобы отвлечься от холодной жути, которая змеей ползет по венам, я спросила:
– С утра, наверное, за нами вышлют погоню?
Лисгард бросил, позвякивая доспехами:
– Не думаю.
– Почему?
– Полагаю, решат, что нас сожрали смарги. Никто не возвращался живым после ночи тумана.
Я вытерла пыльный лоб тыльной стороной ладони и поинтересовалась:
– А как же умение чувствовать чужаков? Ты ведь говорил, что лес и солнечные эльфы одно целое.
Лисгард приблизился настолько, что почувствовала его дыхание на затылке.
– Во-первых, миледи, – проговорил он горячо, – мы давно покинули пределы Светлолесья. А во-вторых, на вас плащ, подшитый волосом моего верного Арума. Он не даст обнаружить серую госпожу, даже если затаится под стенами города.
От неожиданной близости Лисгарда по шее пробежали мурашки. Я тряхнула волосами и поспешно ускорилась. Уши горят, словно ализарином прижгли, сердце колотится.
Чуть ли не бегом я вошла в ущелье, стараясь не оборачиваться, чтобы не видеть странных взглядов высокородного.
Каменная насыпь захрустела под ногами, как свежая капуста, я сделала несколько осторожных шагов и прислушалась. В ущелье тишина, которая нарушается редкими трелями сверчков и завыванием ветра в вершинах.
Я бережно погладила складку на корсете, где спрятан главный защитник от железной дряни. Потом кивнула Лисгарду, и мы быстро двинулись в глубину расселины.
Каменные стены молчаливо проплывают по бокам, лунный свет отражается на поверхности и кажется матовым, как адуляр. На фоне черного неба монолиты выглядят неестественно, словно кто-то принес и поставил декорации.
У подножий все поросло мхом и травой с длинными мясистыми листьями. По обочинам сухие кустарники цепляются воздушными корнями за выступы. В суровых условиях растительность отвоевала плодородный клочок, появились колючки и шипы.
Под ногами хрустит каменистая почва, хотя стараюсь ступать легко. В тишине эхо шагов убегает далеко вперед. Разбиваясь на сотни частиц о кривые уступы, оно уносится в темноту ущелья.
Вскоре заметила, как наши тени переместились влево, укоротились. Глянув вверх, обнаружила, что полоса между скалами все еще черная, но месяц переполз на запад. Значит, идем всю ночь.
Лисгард пыхтит все громче, периодически слышно, как спотыкается и бубнит. Я тоже выдохлась, хоть и храбрюсь. Со вчерашнего дня не отдыхала и толком не ела, короткий сон в темнице не считается.
Сзади шумно стукнулись камни, звякнули доспехи, послышалась глухая ругань.
– Миледи Каонэль, может, вам стоит отдохнуть? – предложил высокородный. – Не ровен час свалитесь с ног.
Покровительственный тон вызвал раздражение.
– Какой заботливый, – бросила я иронично. – Ты прямо полон сил и энергии. А я еле ползу по треклятым камням, спотыкаюсь, как голодный единорог.
Лисгард фыркнул и поплелся дальше.
Когда обогнули очередной выступ, стены ущелья стали постепенно сходиться над головой, в конце концов, осталась только узкая темная полоска неба. Для белокожего это значит полуслепое движение с регулярными натыканиями на валуны и руганью на высшем языке. Дальше путь становится уже, превращаясь в тесный коридор с исполинскими стенами.
Я сдалась, мои стройные ноги в новых сапогах натоптались и требуют передышки.
Остановившись возле камня у скалы, я села и потерла колени сквозь кожу ботфорт. Та отозвалась тихим шуршанием, стопы загудели, словно не по дороге шла, а на деревенском празднике плясала.
– Ох, сын казначея, уговорил, – произнесла я. – Нужно перевести дух.
– Какое верное решение, – согласился он.
Я добавила:
– От самого Эолума сплошная гонка.
Белокожий зафырчал, как загнанный единорог, с лязгом рухнул на соседний валун. Ноги и руки раскинулись звездой, даже на мертвеца стал немного похож.
Из расселины с писком выпорхнула летучая мышь, крылья прохлопали над самыми ушами, она унеслась куда-то вверх. Я проводила зверька завистливым взглядом.
Чтобы кровь отлила от нижней части тела, я облокотилась на каменную плиту и задрала ноги на соседний валун. Под кожей зашевелились крошечные иголочки, расползлись до самых бедер, стопы быстро стали легкими и холодными. Я довольно застонала и прикрыла глаза.