Воздух посвежел, бодрящие потоки распахнули плащ, сделали меня похожей на ворону, растопырившую крылья. В небе гулко загудело, я подняла голову.
Сиреневые тучи быстро приближаются с запада. В гигантских завитках, похожих на кольца бараньей шерсти, мелькают яркие всполохи. Они блестят так часто, что кажется, боги устроили праздник и соревнуются – кто сильнее метнет молнию.
Я глубоко вдохнула, ноздри приятно защекотало от влаги и озона.
Нос ведьмы пошевелился, она закряхтела и глянула в темнеющее небо.
– Ладная гроза будет, – сказала карга протяжно. – Ох, ладная. Давненько в наших краях дождичка не было.
Она сверкнула глазами, губы растянулись в улыбке, обнажив два ряда жемчужных зубов. Смотрит на меня лукавыми глазами. Ухоженные челюсти и морщинистая физиономия сочетаются странно. Ежу понятно – здоровый вид поддерживает колдовством, только не ясно, почему не омолодила все тело.
Старуха шаркнула ногой и приглашающе указала в избу.
– Устали, путнички? Заходите, отдохните маленько, – закудахтала она. – У меня редко гости хаживают, так что и эльфы сойдут.
Я вздрогнула от предложения карги. Зеленые огоньки в глазах заставляют шевелиться волосы на затылке, а из самого центра живота поднимается животный страх. Чтобы не выдавать чувств, пришлось отвести взгляд от жуткого лица, которое, по ведьминским меркам, наверное, красивое.
– Спасибо, бабуля. Времени у нас мало, – сказала я.
Далеко в небе зарокотало, словно кто-то обвалил кусок скалы. Сиреневые тучи подросли и быстро ползут в нашу сторону. Я благодарно вздохнула, радуясь, что не придется тащиться по пеклу.
Ведьма подозрительно прищурилась зеленым глазом и подперла бок рукой.
– А энто зачем спешите? – спросила она.
– На Забытую гору упадет… – начала я.
Сильный толчок под ребра заставил запнуться. Лисгард наклонился и шепнул на ухо:
– Миледи Каонэль, не стоит всем рассказывать о цели нашего путешествия.
Я выпрямилась, потирая ушибленный бок. Потом покосилась на белокожего и пару секунд изучала, опасаясь увидеть издевку или снисхождение. Но у того лицо серьезное и сосредоточенное.
– Нашего? – удивилась я. – А я все корю себя, что вынудила солнечного эльфа покинуть родину. Оказывается, тебе по душе убегать от монстров и сражаться с головорезами.
Он сдвинул брови и молча отшагнул назад. Взгляд гаюиновых глаз с каждым часом все страннее, а слова непонятнее.
Старуха внимательно посмотрела на Лисгарда, затем на Варду, потом перевела взгляд на меня. Морщинистые губы причмокнули, она хитро прищурилась и пробубнила под нос так неразборчиво, что даже эльфийский слух не уловил смысла.
Подул холодный ветер, я подставила лицо потоку и на секунду прикрыла глаза. По коже пробежала приятная рожь, я едва не застонала, но вовремя спохватилась, понимая, как дико это будет выглядеть, особенно после того что случилось.
Когда очнулась, старуха разглядывала меня со знающим видом и многозначительно хмыкала под нос. Седые волосы разлетелись от ветра и шевелятся, словно щупальца подводного монстра.
– Дитятко, – озадаченно произнесла ведьма и сделала шаг ко мне. – Чего-то ты побелела вся.
Лисгард нервно сглотнул, вытер тыльной стороной ладони подбородок и на секунду замер. Уши дергаются, словно считает, сколько золота пришло в Эолум, взгляд рассеянный.
Он что-то прошептал в сторону и нервно поправил обруч на лбу.
– Не такая уж она и бледная, – сказал высокородный.
Старуха вытаращила глаза:
– Чу! Ты ослеп, белоухий? Лицо у деточки почти как твое.
– Что вы ее все деточкой зовете? – не унимался высокородный. – Она старше вас раз в десять.
Я непонимающе покосилась на Лисгарда. Тот почему-то возмущен, ноздри раздуваются, как у дикого быка, рука то и дело дергается к мечам, но в последний момент останавливается.
Варда тоже удивлен, смотрит на высокородного с любопытством. Левая бровь приподнята, губы сжаты.
Снова глянула на каргу. Та только с виду беззащитная, нутром чую – прыти у нее побольше нашего. Но белокожий, словно назло, манерно поднял подбородок и недовольно смотрит на ведьму.
Она бросила на него злой взгляд и сплюнула под ноги.
– Возраст не в количестве лет, ушастый ты болван, а в мудрости. А с ней у вашей спутницы какие-то странности, – сказала она и ткнула мне пальцем в щеку. – Ну, так чего там? Голова кругом не идет?
Я отклонилась, ноготь карги едва не вспорол кожу. От слов старухи стало как-то обидно, но вместо досады из глубины поднялся гнев, под кожей прокатились горячие волны, пришлось собрать волю в кулак, чтобы не сказать то, от чего карга отправит нас следом за солнечным отрядом.
– Это вы меня так обозвали? – все же спросила я, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце.
– Как? – удивилась ведьма.
– Дурой.
Ведьма странно захихикала и покачала головой.
– В том-то и мудрость, – проговорила она загадочно. – Кто заламывает ручки, трещит без остановки и хлопает глазками, тем проще. Их холят, лелеют, пылинки смахивают, они ж хрупкие. Никто не знает, что у них в головах. А раз так, то вроде даже и не дуры, а совсем наоборот.
Я нахмурилась, пытаясь понять, издевается она или нет, прислушалась к ощущениям – кожа начала чуть-чуть зудеть. Потом вытянула руки вперед и растопырила пальцы – кончики быстро затряслись, как после недели без отдыха. Непонимающе посмотрела на Варду, тот скрестил на груди руки и молча наблюдает.
Рыжий заметил мой взгляд, шагнул вперед, голова в напряжении наклонилась.
Высокородный несколько секунд сверлил взглядом каргу, потом повернулся ко мне и вгляделся в самую душу. Внутри что-то неприятно заворочалось – что-то определенно не так, и Лисгард это понимает, но молчит.
Он выдержал короткую паузу и выдохнул:
– Теперь я вижу.
Старуха скользнула взглядом по озабоченной физиономии белокожего и громко шмыгнула носом.
– Ты, дитятко, будто белым камнем одурманена, – проговорила она. – Только нету его у меня, а на королеву ты не больно похожа, чтоб с собой таскать.
Я раздраженно фыркнула: то дурой назвала, теперь говорит, что выгляжу плохо. А эльфам, между прочим, нравится.
Пригляделась, в зеленых глазах мерцают золотые искорки, в уголках собрались крохотные морщины, не считая тех, что от старости расползлись по всему лицу, край губ подрагивает – ну точно издевается.
Я надула щеки.
– У короля Эолума был камень. Пришлось позаимствовать, на время. А этот, – я кивнула на рыжего, – выкинул его, когда откачивал после отката.
Карга приподняла и без того изогнутую бровь, уголки губ растянулись в удивленной улыбке. Она странно захихикала и покосилась на Лисгарда.
– Стало быть, камня у вас нет? – спросила карга весело.
Я развела руками:
– Глупо получилось, согласна.
Карга снова засмеялась, все больше походя на старую ворону, и покачала головой.
– Чудная, ты, серая, ох чудная. Чутья много, а простых вещей не видишь. – Она снова глянула на белокожего. – Воровка, значит?
Я уперла руки в бока и выпалила:
– Ничего подобного!
Ведьма махнула рукой и запричитала:
– Где ж голова твоя была, желтоглазое дитятко, когда крала? Хотя чего уж, молодец.
Я тоскливо вздохнула, вспоминая, как красиво переливался гаюин всеми гранями, словно внутрь поместили крошечный костер, расплескивая радужный свет.
– Голова моя была там же, где и сейчас, – сказала я и сердито посмотрела на старуху.
– То-то и оно…
– Я не сделала ничего дурного.
– Угу…
Ведьма сунула в ноздрю костлявый палец, сосредоточенно поковыряла, затем вытащила оттуда здорового жука с блестящей спинкой и швырнула в траву.
– Вот окаянный, все время заводится. Чего только не делала – поганками травила, паука подсаживала, затыкала на ночь пробкой, чтоб задохся. Так он через другую ноздрю лезет.
Послышалось брезгливое фырканье белокожего. Солнечный эльф взращен на красоте и эстетике, а сморщенная ведьма с жуком в носу никак не вписывается в рамки прекрасного.
Варда все еще стоит рядом со скрещенными руками. Немного расслабился, видя, что старуха настроена дружелюбно.
– Ты маслом намазать попробуй, – посоветовал он. – Лапки соскользнут, жук сам и вывалится.
Старуха посмотрела на него, как на говорящего единорога.
– Мда? Попробоваю вечерком, – сказала она, затем глянула на меня. – Вот что, дитятко, хворый он, камешек энтот. Людям безвредно, а у эльфов ум и силы забирает. Померла б ты от него, коли с собой носить стала.
Варда глянул на меня и нехотя согласился:
– Это точно, бабуля. Серую еле откачали, когда свалилась с помутнением. Глаза закатились, лицо побледнело, вот как сейчас.
Я с опозданием обнаружила знакомый холод в конечностях и огненных муравьев под кожей. С ужасом поняла – приступ повторяется, наверное, потому, что не пила ледяного молока после первого раза.
Уши начало медленно закладывать, меня пошатнуло и повело в сторону. Варда успел подхватить под локоть и удержать на ногах.
Лисгард встрепенулся и проговорил в панике:
– О, сияющий источник! Это я виноват!
Варда скривился и отмахнулся от высокородного:
– Что ты несешь? Отойди!
Ведьма вздохнула, как сытый кот, которому принесли еще одну порцию сметаны и с надеждой ждут, чтоб съел. Оттолкнула в сторону белокожего, который успел подскочить и заглядывает мне в глаза. Затем хлопнула в ладоши и произнесла какую-то неразбериху на чужом языке. В воздухе возникла деревянная посудина и зависла на месте.
Ведьма взяла чашку и приказала Варде:
– А ну-ка, милок, подержи голову желтоглазой, не в то горло потечет – задохнется ж.
Рыжий с сомнением посмотрел на старуху, но указания выполнил – крепко сжал мне лицо и надавил на щеки, чтоб не смогла закрыть рот.
Ведьма шагнула, спина скрючилась, она одним движением влила в меня содержимое чашки.
Язык сковало диким холодом, жидкий лед потек в горло, обжигая внутренности, словно проглотила саму зиму, затем упал в желудок. Холод из центра солнечного сплетения расползся по телу, разум сковало, и я подумала, что еще немного – и рассыплюсь, как хрустальная ваза Эолума, если стукнуть чем-то твердым.