– И ты полагаешь…
– Что, скорее всего, причина всех этих явлений одна и та же.
– Тогда, черт возьми, что нам с этим делать?
– Единственное, что мы можем предпринять… – начал Саксон. – Я говорю «мы», но подразумеваю себя, поскольку не понимаю, с какой стати нужно тебя в это втягивать… Единственное – это пойти в соседнюю комнату и высказать им все начистоту. Надо положить конец этой истории. Помимо того, какое напряжение испытывает миссис Парк, нужно принять во внимание детей. Поднимется жуткий скандал, возможно, кое-кому из нас предстоят бессонные ночи, но мы должны взять быка за рога. Пойдем и сделаем дело… Это все равно что ударить пожилую женщину, – добавил Саксон, помолчав. – Боже мой, Клинтон, я страшно жалею, что ты меня сюда позвал!
– И как вы все это объясните? – спросила мисс Корнелиус с улыбкой, когда все собрались в гостиной. – Я очень надеюсь, что вы рассеете все наши страхи.
Саксон взглянул на нее в упор. Он увидел фальшивую челку, морщины и глаза, темные, вызывающие, в которых таилась жестокость.
– Миссис Парк, – начал он, – мне трудно выразить, как я сожалею, и мне крайне неприятно это говорить, но я полагаю, что то, чему мы были свидетелями нынче вечером, прямо связано с мисс Корнелиус. Мисс Корнелиус, может быть, вы будете с нами откровенны? Все, что будет вами сказано, не выйдет за пределы этой комнаты.
Взгляды собравшихся обратились на мисс Корнелиус. Ее лицо сделалось изжелта-бледным, как старинная слоновая кость.
– Мэйзи, – произнесла она, – это возмутительно! Сегодня вечером этот человек дружески со мной беседовал, так по какому праву он вдруг меняет тон и принимается очернять меня в присутствии тех, с кем я близко знакома не первый год? Я понятия не имею, о чем он говорит. Я так же неповинна в обмане и жульничестве, как двое малышей, которые спят наверху.
– Прошу прощения, – вмешался Саксон, – но в интересах справедливости напомню всем, что мы договорились расследовать случившееся, невзирая на личности. Я предупредил, что буду относиться с подозрением к каждому, и таков и был мой принцип.
– Верно, – нехотя отозвался Парк, – но в чем вы обвиняете мисс Корнелиус?
– Я ни в чем ее не обвиняю, но утверждаю, что видел, как она подбросила перо. Несколько раз я почти ловил ее на том, что она кидала предметы. Добавлю, что явления, которые мы наблюдали сегодня вечером, – признаюсь, не всё я в данный момент могу объяснить, – неизменно происходили в присутствии мисс Корнелиус. Еще одно слово, и я закончу. Мне хотелось бы проявить мягкость и в словах, и в мыслях. Я не говорю, что мисс Корнелиус сознательно водила нас за нос. Думаю, что, вероятно, не отдавая себе в этом отчета, мисс Корнелиус развила у себя необычную ловкость рук, и благодаря ей мы испытали этим вечером приятный, живительный, исполненный напряженного ожидания азарт. А теперь, полагаю, мне пора.
– Он полагает, ему пора! – вскричала мисс Корнелиус с едва сдерживаемой яростью. – Он облил меня грязью и теперь думает, что может уносить ноги. Но позвольте мне сказать вам, мистер Саксон, как пожилой женщине сравнительно молодому человеку, что вы когда-нибудь пожалеете об этом дне. Вы узнаете, каково это – молиться задним числом, чтобы ваш язык скорее отсох, чем произнес то, что вы сегодня сказали.
– Вероятно, я был излишне резок, – сказал Саксон Клинтону на обратном пути к дому. – Жена говорит, что у меня нет такта, но мне показалось самым правильным сделать быстрый и глубокий разрез, не теряя времени на анестезию.
– Виноват я, – ответил Клинтон. – Зря я втянул тебя в эту историю. Парков мне жалко, но тебя жалко чуть ли не больше. Думаю, ты поступил правильно, и скажу тебе прямо, от меня было бы куда меньше толку.
Жена Саксона еще не ложилась и встретила его вопросом:
– И что, привидения оказались настоящими? Сгораю от нетерпения услышать твой подробный рассказ.
– Давай отложим его до завтра. Вечер оказался не самым приятным, и, боюсь, я нажил себе смертельного врага – мисс Корнелиус.
За завтраком Саксон подробно описал жене события предыдущего вечера.
– Не знаю, кому больше сочувствовать, – заметила миссис Саксон, – тебе или несчастной старой леди. Я всегда считала ее одной из тех мирных, безобидных, обаятельных старушек, благодаря которым в гостиных пансионов на Южном побережье царит такой уют. Как бы то ни было, я не хочу, чтобы ты об этом тревожился. Почему бы тебе не отправиться во Флинтон и провести весь уик-энд за игрой в гольф? Ты же собирался побыть там во время отпуска.
Саксон отнекивался и неуверенно подыскивал отговорки, но жена видела, что мысль пришлась ему по нраву, и к полудню проводила его в дорогу.
Это было в пятницу. Во Флинтоне было действительно очень весело. В Дорми-хаусе собралась обычная дружеская компания. Макалистер из Тринити прибыл вместе с молодым биохимиком из Кингз-колледжа, и по вечерам они отправлялись на поле для гольфа, где демонстрировали большие успехи. Сам Саксон тоже находился на пике форме. В понедельник утром пришло длинное письмо от жены.
«Дорогой старина Альфред, – писала она, – я совершенно уверена, что ты поступил правильно, уехав. Тучи рассеиваются (метафора). Ты не поверишь, когда я расскажу о том, что сделала. Я дернула за усы льва и взяла быка за рога. Иными словами, я повидалась с мисс Корнелиус и побеседовала с ней. Не называй меня глупой или опрометчивой, пока не услышишь, как все это произошло. Почему-то сегодня утром я не была расположена пойти в церковь (проповедь читал новый викарий, который ни рыба ни мясо) и вместо этого отправилась прогуляться вдоль реки. Вдали я увидела мисс Корнелиус на стульчике; выглядела она одинокой и удрученной, и, короче говоря, я подошла к ней и сказала, что очень сожалею обо всем случившемся. Поначалу я видела, что мисс Корнелиус меня не вполне понимает, но вскоре она начала если не расцветать, то по крайней мере пускать бутоны и проявила большую любезность. Она призналась, что была неоправданно груба с тобой, но рассчитывает на понимание, потому что ты сильно задел ее за живое. Мисс Корнелиус сказала, что не думала никого обманывать, и если подбросила перо, то не подозревала об этом. Она по-прежнему верит, что манифестации – это проявление полтергейста (не знаю, так ли ты пишешь это слово), и самое крайнее, что она допускает, – это что подобные вещи заразны и она, неведомо для себя самой, подверглась этой заразе. Как я понимаю, Парки держались очень благодушно и, поскольку ремонт в доме мисс Корнелиус, кроме наружной окраски, практически закончен, взаимно согласились (я правильно употребила слово „взаимно“, ты, старый педант?), что мисс Корнелиус вернется к себе. Она уже там, вот и все».
В письме был постскриптум: «Возвращайся не раньше среды, вдоволь играй в гольф и гуляй. Собственно говоря, вернуться раньше ты и не сможешь, потому что я затеваю генеральную уборку в кабинете. С этим непременно надо успеть до Пасхи. О твоих бумагах я позабочусь».
«В этом вся Молли, – подумал Саксон с любовью и гордостью. – Эдак преспокойно, без ведома мужа, берется расчищать его завалы».
В среду, когда, сполна насладившись отпускными днями, Саксон вернулся домой, события предшествующей недели выглядели до странности далекими. Получалось так, что, какими бы ни были его отношения с мисс Корнелиус в будущем, его жена в результате их неожиданной встречи завела новое знакомство.
– Я не только подергала льва за усы, как я тебе об этом писала, – сказала Молли, – но с тех пор я храбро навестила льва, а вернее, львицу в ее логове. Знаешь, Эндрю, это совершенно очаровательный старинный домик. Я и не думала, что Корнфорд может похвастаться таким уголком. У меня есть несколько фотографий, которые мне дала мисс Корнелиус. Смотришь и исходишь завистью, как от картинок в журнале «Кантри лайф» с объявлениями о продаже домов.
Следующая неделя прошла без происшествий. Однажды днем, когда Саксон отсутствовал, зашла мисс Корнелиус и принесла показать Молли новый стереоскопический фотоаппарат. Забавно, но старая леди была страстным фотографом (Саксон уже видел сделанный ею снимок пансиона Молли на Южном побережье) и предложила пофотографировать их дом. Миссис Саксон с радостью ухватилась за эту идею. Как славно будет послать эти фотографии – с жизнерадостной Молли на переднем плане – сестре в Новую Зеландию.
Снимки получились великолепно.
– Ну что ж, старина Альфред, если бы ты женился на актрисе, – сказала Молли, – мы могли бы честно заработать, предложив журналу статью, проиллюстрированную фотографиями. Я в саду – да, обожаю цветы; я в кабинете – не понимаю, как обходиться без моих книг; я на кухне – омлеты готовлю только по собственному рецепту; я у себя в будуаре – да, это старинное зеркало привезено из Испании!
– Дорогая моя, – отозвался Саксон, – это просто чудо, сколько дикой чуши ты способна наболтать!
Мисс Корнелиус прислала также несколько фотографий интерьера собственного жилища. Никто на свете не принял бы эти снимки за любительские, а если рассматривать их через стереоскоп, возникало ощущение осязаемости и глубины пространства, «как будто вы там, внутри», по словам миссис Саксон.
В конце августа, завершившегося неделей душного зноя с грозами, начали происходить вещи странные и бессмысленные и атмосфера в доме сделалась напряженной, чего раньше никогда не бывало. Поначалу, обнаружив на лестничной площадке решетку для тостов, супруги просто посмеялись. Потом как-то вечером спальню пересекли шлепанцы Молли и аккуратно устроились рядышком на пустой каминной решетке. В другом случае пижама Саксона исчезла из-под его подушки и после долгих поисков была обнаружена связанной в узел наверху гардероба. Бумаги в его кабинете пришли в беспорядок. Однажды утром джемпер, который вязала Молли, оказался в ящике с углем, распущенный, а шерстяные нитки затейливо опутывали ножки столов и стульев. Оба супруга ничего не могли понять.
– Похоже, – сказала Молли с натянутым смешком, – привидения стараются убедить нас, будто мы вынесли слишком поспешное суждение о мисс Корнелиус.