– Я не хочу расстраивать тебя, мама. На самом деле я решила выяснить свое происхождение только из-за потерянной сестры.
– Знаю, милая, и ты абсолютно не должна чувствовать себя виноватой передо мной.
– Хочешь сказать, ты не возражаешь?
– Я бы солгала, если бы сказала, что у меня нет неприятных мыслей по этому поводу. Но наши отношения всегда были особенными, и я должна доверять им. В сердце можно поместить много людей, если ты хочешь этого. Если твоя биологическая мама хочет стать частью твоей жизни, то уверена, что ты найдешь для нее место в своем сердце.
Дочь наконец посмотрела на меня:
– Мама, ты потрясающая женщина. Спасибо тебе.
– Пожалуйста, не благодари меня, Мэри-Кэт, в этом нет надобности. Так что было сказано в письме?
– Хочешь, я прочитаю его тебе?
– Просто перескажи его в общих чертах. – Я опустилась на стул. Несмотря на произнесенные слова, я лишь надеялась на то, что мое сердце окажется таким же щедрым, как речь. Джек вошел в комнату; очевидно, он ждал в коридоре, пока не улягутся наши эмоции. Он опустился на кровать рядом с сестрой, которая открыла свой ноутбук, чтобы найти электронное письмо.
– Вот. Ее зовут Мишель Макниш, и она родом из Шотландии, как и папа. Она живет в Крайстчерче, и ей было семнадцать лет, когда она забеременела мною. Если вкратце, она игнорировала свое состояние в первые несколько месяцев, потому что слишком боялась сказать родителям. В то время она собиралась поступить в университет и стать врачом… – Мэри-Кэт сверилась с письмом. – Она пишет: «В конце концов я все рассказала родителям, но поскольку они весьма религиозны, то вышел крупный скандал. В итоге они согласились оплачивать мою учебу в университете, если я сохраню ребенка и отдам его в приемную семью».
Дальше она говорит, что чувствовала себя не готовой родить ребенка в таком юном возрасте, особенно потому, что мой биологический отец, ее бойфренд, не был заинтересован заводить с ней семью. Вскоре они расстались; теперь он женат и работает менеджером компьютерного магазина в Крайстчерче. А Мишель стала хирургом. Она тоже замужем и имеет двух маленьких детей.
– И… что ты чувствуешь по этому поводу?
– Насчет того, что она отказалась от меня? Пока точно не знаю, но если бы такое случилось со мной в семнадцать лет, я тоже была бы не особенно довольна своей беременностью. Пожалуй, я понимаю, почему она это сделала. По крайней мере, она родила, – Мэри-Кэт пожала плечами, – хотя вполне могла бы избавиться от меня.
– Да, милая, и слава богу, что она этого не сделала. Она хочет встретиться с тобой?
– Она не сказала. Только спросила, могу ли я ответить на ее письмо и немного рассказать о себе. Но добавила, что не обидится, если я не отвечу.
– Ты собираешься написать ей?
– Наверное, да. В конце концов, интересно познакомиться с ней, хотя я не буду лезть из кожи ради этого. Но, судя по всему, это письмо означает, что я не являюсь потерянной сестрой, которую ищет Сиси вместе с остальными сестрами. Мишель определенно моя биологическая мать, а мой биологический отец живет по соседству с ней. По ее словам, в местной клинике есть записи о моем рождении. На самом деле мне даже немного жаль; я заразилась мыслью стать членом большой семьи, состоящей из приемных дочерей.
– Значит, ты не имеешь кровной связи с приемным отцом сестер, хотя они считали это возможным. Разумеется, ты права, вполне возможно, что этот Па Солт хотел удочерить и тебя, но мама с папой успели первыми. – Джек пожал плечами.
– Ты хочешь сказать, что агентство одобрило нас с Джоком, а его нет? – спросила я.
– Да, что-то вроде этого, – ответил Джек. – Но кто знает? Я близок к тому, чтобы спросить: какая разница? Это имело бы значение лишь в том случае, если бы этот Па Солт был настоящим родственником, верно?
– Верно. – Мэри-Кэт прикусила губу. – Но у меня теперь есть новые родственники… Как это странно!
– Лучше воспринимать такие вещи постепенно, – обратилась я к ней, приняв решение. – На самом деле я хочу кое-что рассказать тебе… обо мне самой. Только не беспокойся, но после того, что ты сказала, это может оказаться важным для тебя. Давайте спустимся вниз, и я все расскажу тебе за завтраком.
– Обожди минутку. – Вилка Мэри-Кэт с беконом и яйцом замерла на полпути между тарелкой и ртом. – Так ты говоришь, что тебя подкинули к двери священника через несколько часов после твоего появления на свет? Что этот священник и некий Амброз, чтобы спасти тебя от сиротского приюта, отдали тебя уборщице, чей ребенок только что умер?
– Да, примерно так. Кстати, меня назвали Мэри в честь той бедной малютки, которую я заменила.
– И они притворились, что ты – это она, – добавил Джек.
– Что на самом деле хорошо, иначе Амброз придумал бы для меня какое-нибудь непроизносимое древнегреческое имя, – улыбнулась я.
– И как после стольких лет ты справляешься с тем фактом, что твоя семья на самом деле не твоя? – спросила Мэри-Кэт.
– Сначала это было потрясением, – призналась я. – Но когда я снова встретилась с братом и сестрой, то оказалось, что кровное родство не имеет значения.
– Видишь, мама? Я всегда так думала.
– Да, и особенно потому, что я не имею понятия, впрочем как и Амброз, кто мои биологические родители.
Мэри-Кэт хихикнула и вытерла рот салфеткой.
– Извини, мама. Я понимаю, что это не смешно, но только посмотри, как все обернулось! Я теперь знаю своих биологических родителей, но как мы можем помочь тебе выяснить, кто ты такая на самом деле?
– Думаю, милая, что в пятьдесят девять лет я хорошо представляю, кто я такая. Генетика не имеет для меня особенного значения. Хотя теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что была другой. Когда я уехала в частную школу, а потом в университет, все в Западном Корке дразнили меня, называя потерянной сестрой, не из-за греческого мифа, как Бобби, а потому, что я очень редко бывала дома. А потом я действительно пропала на тридцать семь лет.
– Интересное совпадение, правда? – сказала Мэри-Кэт. – Я хочу сказать, твоя семья теперь считает меня своей родственницей, но на самом деле это ты была потерянной сестрой.
– Да, – вздохнула я. – Но пока что я предлагаю забыть о них. Давайте постараемся получить удовольствие от этой прекрасной страны и ее людей.
– Ты скажешь своим братьям и сестрам, как попала в их семью? – поинтересовался Джек.
– Нет, – ответила я с уверенностью, удивившей меня саму. – Не думаю.
Остаток дня мы провели в разъездах по побережью, а потом насладились поздним ланчем в баре Хейеса с видом на почти средиземноморскую бухту Гландор-Бэй. Мы вернулись через деревню Кастлефреке, где в густом лесу стояли руины старинного замка, и я припомнила истории о тамошних призраках, которые рассказывали мои родители. Пробираясь по проселкам вдоль побережья, мы нашли крошечную укромную бухту возле поселка Ардфилд; мои дети немедленно надели купальные костюмы и побежали к холодному морю.
– Давай сюда, мама! Вода изумительная!
Я лениво покачала головой, лежа на гальке и глядя на солнце, удостоившее нас своим редким появлением. Я никогда не рассказывала своим детям, что не умею плавать и страшно боюсь океана, как и многие ирландцы моего поколения. Но с тех пор появилось многое, чего не было раньше, и после сотен лет застоя возникало впечатление, что Ирландия перестраивается всевозможными способами. Массовая бедность и лишения, обычные во времена моего детства, вроде бы значительно сократились. Католическая церковь – огромная часть моего взросления и воспитания – утратила свою железную хватку, а жесткая граница между севером и югом исчезла после Белфастского соглашения Страстной Пятницы, подписанного в 1998 году. Ради этого соглашения был устроен референдум по всей Ирландии, и оно более или менее продержалось десять лет.
Я подняла гладкий камешек и села, сжимая его в руках. Кем бы я ни была на самом деле, оставалось мало сомнений, что я родилась на этой земле. К добру или к худу, значительная часть моей жизни навсегда осталась здесь, на этой прекрасной и беспокойной земле.
– Нужно узнать, что случилось с ним, – пробормотала я. Потом я увидела детей, бегущих ко мне, взяла полотенца и пошла им навстречу.
Когда мы вернулись в «Инчидони-Лодж» и дети пошли выпить горячего какао в пабе, я попросила секретаршу дать мне телефонный справочник. Я устроилась на одном из диванов и дрожащими руками открыла его на букве «Н».
Н-о… Н-о-б… Н-о-г… Н-о-й…
Мой палец уперся в единственную фамилию Нойро. Первой буквой в имени была «Э».
С сильно бьющимся сердцем я переписала номер и адрес. Название «Баллинхассиг» звучало знакомо. Вернув книгу на стойку регистрации, я спросила секретаршу, знает ли она, где находится Баллинхассиг.
– Да, это маленький поселок, вернее, даже не поселок, несколько домов рядом с аэропортом.
Женщина с именной табличкой «Джейн» достала карту Западного Корка и указала место.
– Больше спасибо.
Потом я пошла в паб, где присоединилась к детям с чашкой чая.
– Если ты не против, завтра утром мы с Эм-Кей отправимся в Корк-Сити, – сказал Джек. – Хочешь присоединиться?
– Возможно. Неподалеку оттуда живет подруга, которую я хотела бы посетить. Я позвоню ей, потом высажу вас в городе и отправлюсь к ней, ладно?
Оба кивнули, и мы поднялись в свои номера, чтобы освежиться перед ужином. Я достала из сумочки листок бумаги, опустилась на кровать и нервно положила его перед телефоном. Потом я взяла трубку, чтобы набрать номер Элен Нойро, и заметила, что у меня дрожат руки.
«Возможно, она даже не ответит», – сказала я себе. Но после двух гудков ответил женский голос:
– Алло?
– Здравствуйте. – Я пожалела, что не отрепетировала свои реплики заранее. – Это Элен?
– Да. А вы?
– Меня ховут Мэри Макдугал, но вы можете помнить меня как Мерри О’Рейли. Мы жили довольно близко, когда были детьми.