– В качестве мятежного студента, но не более того. Если бы он состоял в ИРА, то организация с гордостью взяла бы на себя ответственность за поджог протестантского дома в Дублине. Когда я приходила поддержать маму во время суда, то познакомилась с одним из его друзей из Юниверсити-колледжа. Мы побеседовали, и Кон сказал мне, что все знакомые Бобби беспокоились о его психическом состоянии. Он расстался со своей девушкой; теперь я понимаю, что он имел в виду тебя.
– Я… Наверное, он так говорил, Элен, но я никогда не была «его девушкой». То есть Бобби был моим другом детства. – Я вздохнула. – Куда бы я ни ходила, он непременно оказывался там. Моя подруга Бриджет называла его моей тенью.
– Да, это похоже на Бобби, – согласилась Элен. – У него были навязчивые идеи, поэтому он верил, что ты была его девушкой и что он был членом ИРА. Но все это происходило у него в голове, Мерри. По словам психиатров, с которыми я потом разговаривала, это было частью его маниакального помешательства.
– Клянусь, я никогда не давала ему понять, что увлечена им в романтическом смысле, – сказала я, глотая слезы. – Но для него не могло быть и речи об отказе. А когда он узнал о моем ухажере, который к тому же был протестантом, то заявил, что убьет нас и членов наших семей. Поэтому я покинула Ирландию и уехала за границу. С тех пор я жила в постоянном страхе, поскольку он сказал, что вместе со своими друзьями будет охотиться на меня по всему свету, где бы я ни прята лась.
– Пожалуй, отъезд был разумным решением, – кивнула Элен. – Без сомнения, Бобби был склонен к насилию, особенно во время маниакальных приступов. Но что касается его дружков-террористов из ИРА, которые стали бы охотиться на тебя, это полная чушь. Его друг Кон подтвердил это. Когда полиция допросила одного из настоящих членов ИРА по делу о поджоге, тот поклялся всеми святыми, что никогда не слышал о Бобби Нойро. – Она отпила кофе и сочувственно посмотрела на меня. – Значит, ты уехала, но что стало с твоим ухажером? Его протестантская вера для Бобби наверняка служила подобием красной тряпки для быка.
В моем животе снова как будто оказался холодный камень, и я едва могла говорить.
– Мы потеряли связь друг с другом, – наконец выдавила я. – Я вышла замуж за другого человека, и мы счастливо жили в Новой Зеландии.
– Хорошо, что ты нашла себе мужа и новый дом, – сказала Элен. – Мерри, ты имела все основания для расстройства, – продолжила она и потянулась, чтобы накрыть ладонью мою руку. – Бобби подверг тебя ужасным душевным страданиям, но он с самого начала был таким, правда? Помнишь, когда мы возвращались домой из школы, он каждый раз убегал вперед сломя голову, прятался в канаве, а когда мы проходили мимо, выскакивал наружу с криком: «Бах! Ты покойник!» Эта детская игра превратилась в одержимость, которую разжигала бабушка своими разговорами о войне. Я нечасто езжу к нему, но теперь, после маминой смерти, я получаю регулярные доклады из клиники. Он по-прежнему говорит о революции, как будто участвует в ней… – Она на мгновение прикрыла глаза, и я глубоко вздохнула, радуясь присутствию родственной души, глубоко понимавшей человека, который отравил мне жизнь своими болезненными фантазиями.
– Он обижал тебя, Элен?
– Слава богу, нет, но я с колыбели научилась быть невидимкой. Если у него начинался один из буйных припадков, я исчезала и пряталась. Мама тоже защищала меня. Какую ужасную жизнь она прожила – сначала полоумный отец, потом безумный сын. Я помню, как она сказала…
– Что?
– Как она была расстроена, когда твоя мама не пришла на отцовские похороны. В конце концов, он был ее братом, сыном Нуалы и Кристи. Полагаю, поэтому нам никогда не разрешали и близко подходить к Кросс-Фарм.
– Родственники, не приходившие на похороны, причинили немало горя нашей семье, – вздохнула я.
– Послушай, Мерри, – сказала Элен. – Мне нужно идти, моя смена в аэропорту начинается в час дня, но не могла бы ты еще раз посетить меня? Я буду рада ответить на любые вопросы, которые возникнут.
– Это очень любезно с твоей стороны, Элен. И я благодарна за то, что ты была так откровенна со мной.
– О чем тут лгать? Ты всю жизнь боялась, что за тобой охотятся настоящие террористы. Да, тогда Бобби представлял угрозу для тебя, но если бы ты только знала, что через год его заперли в камере и он не выйдет на свободу до конца своих дней…
– Да, для меня это было бы огромным облегчением. – Я слабо улыбнулась.
– Я не знала, что он преследовал тебя, но я тебя прекрасно понимаю. После маминой смерти я переехала в Корк-Сити, – сказала она. – Я хотела начать с чистого листа. Ты знаешь, как это бывает, – добавила она, пока мы шли к выходу.
– Да уж. Значит, ты живешь одна?
– Да, и это меня вполне устраивает. У меня была привычка выбирать плохих парней, но сейчас у меня есть работа, подруги и независимость. Береги себя, Мерри, и звони, если что-то понадобится.
Она быстро, но крепко обняла меня.
– Хорошо и огромное спасибо, Элен.
Я на нетвердых ногах подошла к автомобилю и тяжело опустилась на водительское место.
«Бобби надежно упрятан за решетку и больше не может причинить тебе вреда, – сказала я себе. – Он не мог этого сделать все эти годы, и все его угрозы были лишь плодом его воображения…»
Я выехала с подъездной дорожки и свернула на первую аллею, которую увидела. Остановив автомобиль между двумя большими полями, я перелезла через изгородь и быстро пошла между пасущимися коровами. Низко нависавшие серые тучи грозили дождем, но я опустилась в траву и зарыдала.
«Все закончилось, Мерри, действительно закончилось… Он больше не причинит тебе вреда. Ты в полной безопасности…»
Мне понадобилось много времени, чтобы выплакать напряжение, которое я держала в себе долгих тридцать семь лет. Я думала обо всем, что потеряла из-за этого…
– И обрела, – прошептала я, думая о своих дорогих детях и любимом Джоке, который взял меня в свои надежные объятия и окружил защитой и любовью.
Я посмотрела на часы и увидела, что опаздываю на встречу с детьми.
– Дети! – буркнула я, возвращаясь к автомобилю. – Ради всего святого, Джеку уже тридцать два года!
Решив, что он уже большой мальчик и вполне может доставить сестру в гостиницу на такси, я позвонила ему и сказала, что у меня разыгралась мигрень, что не было ложью, поскольку у меня гудела голова, и медленно поехала обратно в Клонакилти. Когда я проезжала Бандон, то увидела поворот на Тимолиг и направилась туда, повинуясь интуитивному побуждению. Мне хотелось побывать там.
Я проехала по знакомым извилистым улочкам и остановилась рядом с церковью. Здание выглядело огромным для крошечного поселка, и было что-то трогательное в крошечной протестантской церкви немного ниже по склону и в руинах францисканского монастыря, частично ушедших под воду.
– Сколько страданий из-за разницы в обрядах поклонения одному Богу, – сказала я вслух. Потом я вошла в церковь, где молилась, куда приходила на мессу каждое воскресенье и где видела свою маму лежавшей в гробу.
Прогулявшись по центральному проходу, я автоматически преклонила колени перед алтарем и повернулась направо, где горело множество свечек, мигавших на сквозняке, задувавшем через старые окна. Каждый раз, возвращаясь из частной школы, я находила утешение в том, чтобы зажечь свечку в память о своей матери. Сегодня я поступила так же, потом опустила несколько центов в короб для пожертвований и зажгла другую свечку за Бобби.
«Бобби Нойро, я прощаю тебя за все, что мне пришлось претерпеть. Я сожалею о твоем непрерывном страдании».
Потом я зажгла свечу в память о Джоке. Он был урожденным протестантом и происходил из семьи шотландских пресвитериан. Мы поженились в церкви Доброго Пастыря возле озера Текапо, у подножия величественной горы Текапо. Церковь была внеконфессиональной и принимала людей любого вероисповедания. Тогда я едва могла поверить в существование подобных вещей, но это делало наше бракосочетание еще восхитительнее. Мы пригласили небольшую группу друзей, добрых и приветливых членов семьи Джока, и церемония была простой, но прекрасной. Потом мы устроили вечеринку на веранде отеля «Эрмитаж», где впервые встрети лись.
Я села на одну из церковных скамей и склонила голову в молитве.
– Боже милосердный, дай мне сил больше не жить в страхе и быть честной со своими детьми…
Потом я вышла на церковное кладбище, где были похоронены поколения семьи, которую я считала своей. Я подошла к могиле матери и опустилась на колени. В вазе стоял букетик полевых цветов, принесенный кем-то из моих сестер или братьев. Надгробный камень на соседней отцовской могиле был не таким выцветшим.
– Мамочка, – прошептала я. – Я знаю все, что ты сделала для меня и как сильно ты любила меня, хотя я не была твоей кровной родней. Я тоскую по тебе.
Проходя между могилами, я увидела надгробие Ханны и ее мужа Райана, а потом и Нуалы. Моя бабушка была похоронена рядом с Кристи и остальными членами нашего клана, а не со своим любимым Финном в Клогахе. Я вознесла молитву, надеясь на то, что все они упокоились с миром.
Блуждая вокруг, я надеялась найти могилу отца О’Брайена, но не смогла найти ее. В конце концов я поехала домой, ощущая себя странно опустошенной и свободной от мыслей. Может быть, после признания душевной травмы со всеми ее физическими и психическими последствиями я наконец начала выздоравливать?
– Больше никаких секретов, Мерри, – пробормотала я, когда подъехала к отелю, припарковала автомобиль и вошла внутрь. Записка в моей ячейке извещала о том, что дети уже вернулись из Корка. Я поднялась в свой номер и налила себе виски. Настало время выпить. Я позвала к себе Джека и Мэри-Кэт и заперла дверь.
– В чем дело, мама? – осведомился Джек, когда я предложила им сесть. – Ты выглядищь крайне серьезной.
– Да, я чувствую это. Сегодня утром я встретилась со старой знакомой и после разговора с ней решила… в общем, я решила рассказать вам о моем прошлом немного больше.