– Что бы это ни было, не волнуйся, мама, мы поймем, – сказала Мэри-Кэт. – Правда, Джеки?
– Разумеется. – Джек ободряюще улыбнулся. – Давай, мама, рассказывай.
Я рассказала им про Бобби Нойро и про то, как он приехал в Дублин, когда я училась в Тринити-колледже.
– Тринити-колледж был и остается протестантским университетом, а Юниверсити-колледж был католическим, – объяснила я. – Разумеется, теперь это не имеет значения, но тогда, в преддверии так называемой дублинской смуты, это многое значило. Особенно для людей вроде Бобби Нойро, которые выросли с изначальной ненавистью к британцам и к тому, что многие ирландские республиканцы рассматривали как отторжение Северной Ирландии с ее протестантским населением. Католики, застрявшие по эту сторону границы, часто сталкивались с дурным обращением и всегда оказывались последними в очереди на новое жилье и новую работу. – Я помедлила, стараясь упростить эту долгую и очень болезненную историю. – Так или иначе, я отлично вписалась в университетскую жизнь и полюбила ее, тем более что Амброз преподавал античную литературу, а я изучала тот же предмет и, естественно, шла по его стопам. Но Бобби не одобрял этого. Думаю, Джек, я рассказывала о нем в своей истории о детстве в Западном Корке.
– Да. Он показался мне действительно странным парнишкой.
Я рассказала им о том, что произошло в Дублине.
– Всю жизнь я прожила в страхе перед тем, что он найдет меня или пришлет своих друзей из ИРА, чтобы покончить со мной. Понимаю, что это звучит нелепо, но я была в ужасе. – Я сглотнула. – В конце концов его заключили в тюрьму за поджог протестантского дома. Вот поэтому я покинула Ирландию и оказалась в Новой Зеландии.
Мэри-Кэт подошла и села рядом со мной на краю кровати, обняв меня.
– Наверное, ужасно было думать о том, что он преследовал тебя все эти годы? Но теперь все закончилось, мама. Он же больше не может причинить тебе вред, верно?
– Нет, не может. Но я узнала об этом только сегодня.
– Почему ты ничего не говорила раньше? – спросил Джек.
– Давай начистоту: даже если бы я и сказала, вам было бы интересно слушать? Разве дети когда-либо интересовались историями о прошлом их родителей? Мне было противно, когда Бобби рассказывал об ирландской революции и пел песни фениев. Мои родители никогда не говорили о своем прошлом из-за разлада в семье.
– Что за разлад? – тут же спросил Джек.
Но я уже слишком устала.
– Это долгая история, но, если вам интересно, я однажды расскажу ее. А завтра утром я собираюсь отправить вас обоих в Центр Майкла Коллинза в Катлвью. По крайней мере, вы узнаете о местном герое, который освободил Ирландию от британского ига.
Мэри-Кэт закатила глаза, и я улыбнулась.
– Вот видите? – сказала я. – Вам не интересно. Но поскольку он оказал большое влияние на мое воспитание и дальнейшую жизнь, вам придется потратить на это несколько драгоценных часов.
– Этот Майкл Коллинз был героем для Бобби Нойро?
– В сущности, Джек, как раз наоборот. А теперь давайте поедим, хорошо? Я проголодалась.
Когда я вернулась в номер, то увидела сообщение, мигавшее на экране телефона. Кэти спрашивала, как мои дела и как продвигаются поиски «моего друга». Я набрала ее номер, и она ответила после второго гудка.
– Ну? – спросила она.
– Расскажу при встрече, но хорошая новость состоит в том, что, хотя Бобби и не умер, он больше никогда не придет за мной.
– Тогда я рада за тебя, Мерри. Должно быть, большой груз упал с твоих плеч.
– Да, Кэти это правда. И хочу сказать, что я заглянула в церковь в Тимолиге и обошла семейные могилы. Потом хотела найти могилу отца О’Брайена, но ее не оказалось. Тебе известно, что с ним случилось?
– Да, Мерри. По правде говоря, я встречалась с ним сегодня днем.
– Что? Каким образом?
– Он живет в доме для престарелых в Клонакилти, где я работаю. Он никогда не изменял своему приходу в Тимолиге, хотя мне известно, что ему не раз предлагали повышение по службе. Так или иначе, он решил, что пустил слишком длинные корни в этих краях, и отошел от дел пять лет назад, когда ему стукнуло восемьдесят. Ты хотела бы встретиться с ним?
– Да, Кэти, конечно же! Он… он в здравом уме?
– Хочешь знать, не растерял ли он свои шарики? Он вполне нормален, но тело подводит его. Ревматический артрит, что неудивительно после сквозняков в его старом доме. Для следующего священника построили новый.
– Тогда я хочу встретиться с ним завтра утром.
– Отлично. Я сейчас вместе с Джоном и Шинейд занимаюсь выпечкой для семейного сборища в воскресенье.
– Пожалуйста, Кэти, нет надобности так стараться ради нас.
– Никаких проблем. В любом случае нам давно уже надо было собраться, и здесь много места, чтобы дети могли побегать на улице.
– Завтра обещают дождь.
– Да ладно, это будет теплый дождь.
– Кстати, я хотела спросить: можно пригласить Элен Нойро на нашу вечеринку? Она все-таки наша родственница, и…
– Отличная мысль, Мерри. А теперь пока, мне нужно проверить пирог.
Я подошла к окну, чтобы задернуть занавески, и услышала гневный рев моря снаружи. Дождь уже барабанил по подоконнику. В постели я постаралась отрешиться от всего, что узнала сегодня, но так устала, что сразу заснула.
Дом престарелых оказался светлым и просторным, хотя характерный больничный запах висел в воздухе. В приемной я спросила Кэти, и через минуту она с улыбкой обняла меня.
– Сейчас он в солярии, и, знаешь, я не сказала, кто будет его посетителем. Сказала только, что это большой сюрприз. Готова? – спросила она перед дверью.
– Готова.
Мы пробрались между стульями, занятыми пожилыми мужчинами и женщинами, которые беседовали друг с другом или играли в настольные игры. Кэти указала на человека, глядевшего в окно.
– Видишь, он сидит в кресле-каталке? Я отвезла его в угол, чтобы у вас было некоторое уединение.
Я разглядывала отца О’Брайена, пока шла к нему. Он всегда был симпатичным мужчиной, о чем моя мама часто шепталась с другими молодыми женщинами. Его густые темные волосы побелели и немного поредели, но большую часть ему удалось сохранить. Глубокие морщины, избороздившие его лицо, придавали дополнительную солидность.
– Отец, вот ваша посетительница, – сказала Кэти, пропустив меня вперед. – Возможно, вы ее помните.
По-прежнему ясные и блестящие глаза отца О’Брайена смерили меня взглядом. Безучастное выражение на его лице сменилось озадаченностью, потом изумлением.
– Мерри О’Рейли, это ты? – Он покачал головой, как будто ему привиделось. – Не может быть, – пробормотал он, отворачиваясь от меня.
– Это я, отец. Бывшая Мерри О’Рейли, теперь миссис Макдугал.
Я опустилась на корточки, чтобы смотреть на него снизу вверх, как в детстве, когда визиты в его дом так много значили для меня.
– Это на самом деле я. – Я улыбнулась и взяла его за руку.
– Мерри… Мерри О’Рейли, – прошептал он и обхватил мою руку теплыми ладонями.
– Я оставлю вас наедине, – сказала Кэти.
Я встала, не выпуская его руки:
– Извините, если нечаянно напугала вас.
– Ты определенно заставила мое сердце биться быстрее, чем раньше. – Он улыбнулся, отпустил мои руки и указал на легкий пластиковый стул. – Садись поближе ко мне.
Я так и сделала, глотая слезы и ощущая удивительное спокойствие и на дежность, исходившие от него. Это напоминало мои ощущения от присутствия Джока, когда я чувствовала себя надежно защищенной.
– Так что привело тебя в наши края после стольких лет, Мерри?
– Пришла пора вернуться домой, отец.
– Да.
Он продолжал смотреть на меня, и я чувствовала, что он уже знает все, что необходимо знать обо мне. Наверное, он так долго размышлял о человеческой душе и ее сложных эмоциях, что мог читать меня, как открытую книгу.
– Незавершенные дела? – спросил он, подтвердив мою догадку.
– Да. И я очень рада видеть вас, отец. Вы хорошо выглядите.
– Спасибо, и можно добавить, что я нахожусь в добром здравии. – Он обвел рукой просторную комнату. – К сожалению, большинство из этих милых людей не имеют понятия, какой сейчас год, 1948-й или 2008-й, что не располагает к нормальному разговору, но здесь замечательный персонал, который заботится обо всех наших потребностях, – добавил он.
Последовало долгое молчание, пока мы оба размышляли о том, что еще можно сказать. Я не знала, имею ли для него такое же значение, какое он всегда имел для меня.
– Почему ты не возвращалась, Мерри? Я знаю, ты училась в Дублине, но часто посещала свою семью на ферме Кросс-Фарм. А потом ты вдруг исчезла.
– Я уехала, отец.
– Куда?
– В Новую Зеландию.
– Это и впрямь далеко. – Он задумчиво кивнул. – Ты уехала, потому что влюбилась?
– Примерно так, но это долгая история.
– Долгие истории обычно самые лучшие, и, можешь поверить, я выслушал множество таких историй в исповедальне. Но, разумеется, я ничего не разглашал, – добавил он и подмигнул мне.
– Судя по словам Кэт, вас очень любили в здешних местах.
– Спасибо за добрые слова. Многие прихожане до сих пор навещают меня здесь, хотя это не то, что у меня дома. Но я не должен жаловаться.
– Вы не жалуетесь, отец. Я все понимаю.
– Мне некуда поместить мои книги, и я скучаю по ним. Они были нашей общей любовью с моим другом Амброзом. Ты помнишь его?
Он посмотрел на меня, и мое сердце едва не разорвалось пополам от невысказанной тоски в его взгляде.
– Да, отец, разумеется. Где ваши книги?
– Лежат на складе в Корке. Но ничего, у меня всегда есть под рукой одна хорошая книга. – Он указал на низкий столик между нами, и я узнала маленькую Библию в кожаном переплете, которую он всегда носил при себе. – Так расскажи мне, ты вышла замуж? У тебя есть дети?
– Да, и они тоже приехали сюда. Я отправила обоих в центр Майкла Коллинза; им пора кое-что узнать о родине своей матери.