– Он был тяжело болен, леди Фицджеральд, и не хотел принимать соседей.
– Настолько болен, что вы каждый раз оставляли его одного ради восьмичасовой работы в нашем доме?
Вопрос несколько секунд висел в воздухе, прежде чем леди Фицджеральд заговорила снова:
– Это Ирландия, Нуала, и, хотя я родилась в Англии, она двадцать шесть лет была моим домом. Я прекрасно знаю, что ваши общины тесно связаны друг с другом. И молодая жена не оставляет тяжело больного мужа без родственников, которые могут позаботиться о нем. Кто-то должен был находиться с ним рядом, Нуала, или хотя бы регулярно приезжать к нему.
– Я…
– Я не собираюсь винить вас, вашу семью или вашего мужа в действиях, совершенных за пределами этого дома. В сущности, я предпочла бы не знать об этом, поскольку вы мне очень нравитесь, Нуала. И самое печальное, что вы нравитесь и моему сыну.
В глазах леди Фицджеральд заблестели слезы.
– Тем не менее с учетом новой информации и вчерашних опустошительных пожаров в Тимолиге я больше не могу вам доверять. Как и вашей семье.
– Но я едва знакома с Морин! Как вышло, что она так много знает о моих близких? Просто я никогда ей не нравилась.
– Полно вам, Нуала, к чему быть такой грубой? Это вам не подобает. Простая истина состоит в том, что я не могу рисковать, не могу допустить, чтобы мой дорогой доверчивый Филипп и дальше делился важной информацией с женщиной, которую он считает своей подругой. Поэтому я вынуждена уволить вас. Вы немедленно покинете этот дом. – Леди Фиц джеральд подошла к столу, открыла ящик и достала маленький коричневый конверт. – Вот ваше жалованье до конца этой недели.
Нуала встала, приоткрыв рот от ужаса.
– И я даже не смогу попрощаться с Филиппом?
– Лучше не надо. Я сообщила ему, что ваш муж тяжело болен и вы решили находиться дома и ухаживать за ним, как и подобает хорошей жене.
Нуала не смогла сдержать слезы.
– Пожалуйста… скажите ему, что мне будет не хватать его, и передайте огромную благодарность за то, что он научил меня играть в шахматы. Мне так и не удалось обыграть его, потому что он блестящий шахматист, и…
– Разумеется, я передам ему все это. И можете не сомневаться, что я ничего и никому не скажу о нашей сегодняшней беседе. Ваши тайны – если это тайны – останутся между нами, но знайте, что в других руках они не будут такими надежными. В жизни часто приходится делать тяжелый выбор, Нуала, и мы живем в трудные времена. Я понимаю, что ваша верность навсегда принадлежит вашему мужу и членам семьи.
У Нуалы так текло из носа, что она неуклюже вытерлась рукой.
– Простите меня, леди Фицджеральд. Вы были так добры ко мне…
Она почувствовала, как рука леди Фицджеральд легла ей на плечо.
– А вы были добры к Филиппу, и за это я благодарна вам.
Нуала вернулась домой и задернула занавески на всех окнах. Потом села на стул перед очагом и дала волю слезам.
– Ох, Филипп, мне так жаль, что я подвела тебя. В тебе не было ничего дурного, а теперь я больше не смогу ухаживать за тобой.
Выплакавшись и остро желая поговорить с кем-нибудь о последних событиях, она ополоснула лицо и привела в порядок волосы, перед тем как направиться в паб Кристи на другой стороне улицы. Никто не должен был знать, как сильно она на самом деле переживала из-за Филиппа, даже Финн, иначе завтра утром ее объявят предательницей.
– Заглянешь ко мне на стаканчик-другой после работы? – спросила она Кристи.
– Само собой; сегодня у нас мало посетителей.
Вернувшись в дом, Нуала заставила себя съесть немного хлеба с маслом, а потом достала из буфета бутылку виски и две чашки. Кристи пришел через двадцать минут, и она налила обоим понемногу.
– Начинаешь выпивать дома? – Кристи добродушно улыбнулся.
– После такого дня поневоле хочется выпить. Слушай.
Когда она рассказала кузену о том, что произошло в Большом Доме, он налил себе еще виски.
– Иисусе, – пробормотал он. – Думаешь, она может рассказать майору Персивалю о своих подозрениях? У нее нет причин отмалчиваться, Нуала.
– Нет, я так не думаю. Возможно, я наивна, но она по-доброму отнеслась ко мне, даже когда сказала, что вынуждена уволить меня. Как будто она понимала и даже немного сочувствовала мне.
– Ее муж и сын участвовали в двух войнах. Теперь они, так или иначе, оказались вовлеченными в третью войну. Судя по твоим словам, она из тех редких британцев, у которых есть сердце. Но опасность исходит от Морин. Что она за тварь, если смогла донести на тебя!
– Она с самого начала возненавидела меня. Ей не нравилось, что мы с Филиппом подружились и ей приходилось ежедневно подавать мне чай. – Сама мысль об этом заставила Нуалу улыбнуться.
– Похоже, она завидовала тебе.
– Моя подруга Люси рассказала, что Морин потеряла мужа и ребенка. Думаю, она просто ожесточилась на весь мир.
– Да, война делает с людьми и не такое. Послушай, мне нужно вернуться обратно. Потом я доеду верхом до Кросс-Фарм и расскажу семье, что случилось. Будем готовиться к худшему. Кстати, Финн скоро вернется из школы.
– А потом почти сразу уйдет и присоединится к «летучей бригаде». Кажется, они планируют совершить кое-что еще.
– Тебе нужно сохранять спокойствие, Нуала. Если понадоблюсь, я на другой стороне улицы. – Кристи встал и поцеловал ее в макушку. – До встречи, – добавил он и вышел из дома.
Следующие несколько дней семья провела как на иголках в ожидании услышать, что причина увольнения Нуалы из Аргидин-Хауса была доведена до сведения британских властей. Ко всеобщему облегчению, ни Кросс-Фарм, ни домик Нуалы и Финна не подверглись карательному рейду. Когда Нуала была в городе и забирала депешу от Ханны, которую следовало доставить руководительнице Куманн на-Маэн в Дарраре, она издалека увидела леди Фицджеральд. Несмотря на желание поблагодарить ее за сдержанное слово, Нуала отвернулась и пошла в другую сторону.
К счастью, школьные занятия прерывались на рождественские праздники, поэтому больше не было надобности придумывать оправдания, когда Финн объявил о своем намерении отбыть в новый, более отдаленный тренировочный лагерь «летучей бригады».
– Я точно не знаю, когда вернусь, дорогая. Мы подготовимся, а потом у нас запланирована очередная засада; отделения вспомогательных войск перебрасываются от замка Макрум и вторгаются дальше на нашу территорию, так что мы должны показать им, кто здесь хозяин. Пока меня не будет, тебе лучше перебраться на ферму, поближе к семье.
Тревога из-за отсутствия Финна немного смягчалась подготовкой к свадьбе ее сестры и к самому Рождеству. Нуала часто ездила на велосипеде в Тимолиг, где встречалась с Ханной во время обеда.
– Ты уже побывала в доме Райана? – спросила ее Нуала, когда они завтракали на скамье с видом на бухту.
– Да. Владелица дома – миссис О’Фланнаган, а Райан снимает мансарду.
– Там есть двуспальная кровать? – Нуала шутливо подтолкнула сестру.
– Только односпальная, но пока сойдет. Мы ищем другое место, потому что я хочу иметь собственную кухню и удобства. С нашей общей зарплатой мы можем себе это позволить, да только сейчас в городе нет ничего подходящего.
Коротая послеполуденные часы, которые она раньше проводила с Филиппом, Нуала взялась за изготовление стеганого лоскутного одеяла в качестве свадебного подарка, пуская в дело разные куски ткани, которые она накопила за последние годы. Не будучи швеей, как ее сестра, она испытывала немалые затруднения, но «ведь ценится не подарок, а намерение?» – спрашивала она себя, в сотый раз распуская очередной шов. По крайней мере, это занятие отвлекало ее от беспокойства о Филиппе (не забросил ли он тренировки?) и о Финне (все ли у него в порядке?). Возмездие за сожжение замка и бараков все еще продолжалось, и видения жутких пыток, испытываемых другими волонтерами от рук британцев, преследо вали ее.
«Если хоть какие-то из этих страданий были вызваны моей информацией…»
Она передернула плечами. Потом сказала себе, что беспокойство еще никому не помогало, скрипнула зубами и сосредоточилась на шитье.
Очередные плохие новости пришли через несколько дней, когда в графстве Корк было объявлено военное положение. Это означало, что любого мужчину могли остановить и обыскать; если при нем находили оружие или бое припасы, его немедленно арестовывали и подвергали военно-полевому суду. Признанных виновными часто расстреливали. Также по всему графству был введен комендантский час, и никому из ирландцев не разрешалось покидать свои дома между восемью вечера и шестью утра.
– Но что, если член семьи умирает в соседней деревне или даже на соседней улице? – спросила Нуала, показывая Финну газету «Корк экземинер», где были напечатаны новые распоряжения.
– Патруль немедленно арестует тебя. – Финн пожал плечами.
– Здесь говорится, что могут арестовать за укрывательство подозреваемого волонтера, за «праздношатание» или просто за руки, засунутые в карманы… – Нуала с отвращением покачала головой.
– Хорошая новость состоит в том, что все горожане и сельчане еще больше возненавидели британцев за эти новые постановления. По словам Кристи, к нему обратилось около сорока добровольцев, желавших записаться в ИРА. Мы победим в этой войне, Нуала, клянусь, так и будет.
Финн продолжал регулярно уходить после наступления темноты, несмотря на комендантский час, в течение которого «черно-коричневые» и эссекцы патрулировали улицы и терроризировали местных жителей. Настояв на том, что она останется дома, а не отправится на ферму, Нуала проводила вечера за работой над лоскутным одеялом для Ханны. По крайней мере, она знала, что здесь всегда может обратиться к Кристи, которому из-за комендантского часа приходилось ночевать в помещении над пабом. Но когда позволяло время, Нуала ездила на велосипеде к своей семье за поддерж кой и утешением.
– Иисусе! Ты видела это?! – Дэниэл хлопнул газетой по столу и указал мозолистым пальцем на заголовок. – Как он мог так поступить с нами, когда мы все сражаемся за освобождение его паствы от британской тирании?