ая рождественская обертка, а не простая коричневая бумага, которой ее родители пользовались для подарков.
– Ох! Амброз, я…
– Может, откроешь, чтобы твои братья и сестры не стали завидовать?
– Думаешь, можно, пока не пришел Санта?
– Разумеется, поскольку это мой рождественский подарок. Давай садись и открывай его.
Мерри подчинилась, дрожа от волнения и радостного предчувствия, хотя, судя по форме и ощущениям, ее догадка была верной. Она осторожно сняла ленту и обертку, поскольку хотела сохранить их для собственных подарков, с позволения Амброза. Мерри с интересом уперлась взглядом в название книги.
– Какая красивая, Амброз. Спасибо тебе.
– Ты можешь прочитать название?
– Э-э-э… я попробую.
– Пожалуйста.
– «Ми-фы и ле-генды о гре… греческих богах»! – Мерри вопросительно посмотрела на него.
– Превосходная попытка. Это действительно «Мифы и легенды о греческих богах». Мифы и легенды – это те же старинные ирландские истории, которые ты слышала от родителей. Это история о богах, которые давным-давно жили в Греции, на горе Олимп.
Мерри была зачарована обложкой. Она провела пальцами по золотым буквам. На рисунке был изображен мужчина с голой грудью, но у него хотя бы была повязка на бедрах, что придавало ему сходство с Иисусом на кресте. Зато у него были крылья за спиной, которых не было у Иисуса, потому что крылья принадлежали птицам и ангелам.
– Мне нужно домой. Наверное, я оставлю эту книжку здесь вместе с другими моими книгами и буду потихоньку читать ее во время будущих визитов. – Она нежно погладила обложку. – Спасибо, Амброз: это самая красивая книга, какую мне приходилось видеть.
– Я очень рад, Мэри. Счастливого Рождества.
Возвращаясь домой вместе с мамой, Мерри пыталась понять, что Амброз рассказывал ей о Боге. В сущности, ее разум был переполнен новыми идеями, которые предстояло обдумать.
– Ты что-то притихла, Мерри; это не похоже на тебя, – с улыбкой сказала мама. – Думаешь о своих рождественских подарках?
– Я думаю об Амброзе, который сказал, что он не верит в Бога, – выпалила она. – Значит ли это, что он отправится в ад?
– Я… он в самом деле так сказал?
Мерри видела, что мама потрясена.
– Думаю, да, только я не очень поняла.
– Уверена, что он имел в виду что-то другое.
– Я тоже. Амброз – хороший человек, мама, и он всегда так терпелив со мной. – Маме нравилось слово «терпеливый», потому что она постоянно говорила Мерри и Кэти о пользе терпения.
– Да, Мерри, и он был очень добр к тебе, когда учил читать и давал разные книги. Я знакома с мистером Листером с первых дней твоей жизни, и он очень хороший человек. Но помни, что он из Дублина, а в Дублине люди выдумывают очень странные и непривычные вещи. Но я уверена, что он хранит Бога в своем сердце.
– И я тоже, – кивнула Мерри, испытывая облегчение от того, что она сможет продолжать дружбу с Амброзом и не сердить Бога. Кроме того, ей очень хотелось дослушать окончание «Рождественской песни»…
– У милой маленькой Мэри были слезы на глазах, когда она смотрела на книгу. Она ласкала буквы, как будто они были из чистого золота. У меня самого навернулись слезы на глаза, правда, Джеймс.
Джеймс сидел напротив Амброза, баюкая в руках чашку чая, а Амброз пил виски. Это был долгий и трудный день, как всегда бывало в канун Рождества, и Джеймсу еще предстояло отслужить полуночную мессу. У него уже отяжелел живот от рождественских лакомств, наперебой предлагаемых добрыми прихожанами, он считал себя обязанным принимать эти дары с благодарностью и восхищаться замечательным вкусом.
– Все ли в порядке в семействе О’Рейли? – спросил Амброз. – После рассказа Мерри у меня создалось отчетливое впечатление, что ее родители далеко не счастливы. А ее бедная мать выглядит слишком худой и чрезвычайно изможденной.
– Как ты и советовал, я прислал к ним врача. Он сообщил, что усталость Мэгги О’Рейли возникла в результате слишком частого деторождения. Не знаю медицинских подробностей, но он сообщил им, что Пат будет их последним ребенком. Сомнительно, что Мэгги сможет пережить очередную беременность.
– Что это значит на практике?
– Я уверен, ты понимаешь, что это значит, Амброз. Таково наше католическое правило: ничто, кроме природы, не должно мешать появлению Божьих детей в мире.
– Иными словами, супружеские права превратились в тяжкое бремя?
– Да. Мэгги и Джон больше не могут предаваться естественным плотским утехам, поскольку очередной ребенок почти несомненно убьет ее. Они не могут и предохраняться. Ибо это противоречит воле Господа и их вере.
– Неудивительно, что даже шестилетняя девочка заметила, что ее отец стал чаще прикладываться к бутылке виски, – сказал Амброз. – Шесть лет назад Мэгги О’Рейли была прекрасной молодой женщиной, а ее муж был сильным и красивым мужчиной. Теперь она выглядит так, словно несет на плечах тяготы всего мира.
– Они оба так выглядят, – вздохнул Джеймс. – К сожалению, это лишь одна из многих молодых пар в моем приходе, которая сталкивается с подобной участью.
– Как думаешь, я мог бы оказать им какую-то поддержку? Если бы у семьи появилась дополнительная помощь по дому…
– Нет, Амброз. Никто, кроме богатейших фермеров, торговцев и меня как священника, не может иметь домашнюю прислугу. Это было бы гораздо выше статуса О’Рейли и вызвало бы кривотолки в местной общине.
– Значит, мы ничего не можем сделать?
– Сейчас мне нужно подготовиться к рождественской мессе. Поговорим позже, когда я вернусь, но я не думаю, что это возможно.
Джеймс вышел из комнаты, чтобы подготовиться к одной из самых священных ночей в христианском календарном году. Джеймс говорил, что большинство его прихожан были обеспечены еще хуже, чем семья О’Рейли. Надежда на небесное блаженство после жизненных тягот была удобным мифом для проповедей перед бедняками.
Но как насчет самого Амброза? Не играл ли он со своей добротой в «бога» перед Мэри?
В детстве ему подарили первую книжку греческих мифов, почти такую же, как он теперь подарил Мэри. Он запоем прочитал ее, и можно было сказать, что она привела его к теперешнему статусу, к должности старшего научного сотрудника кафедры античной литературы в дублинском Тринити-коллледже.
Тогда он представлял богов на вершине Олимпа как опытных кукольников: каждый из них отвечал за несколько миллионов людей, роившихся, как муравьи, далеко на земле.
– Игры богов, – пробормотал Амброз, наливая себе очередной бокал виски. Но теперь он был божеством среди людей, способным воспользоваться деньгами, чтобы изменить жизнь одного маленького ребенка. Он все больше укреплялся в вере, что Мэри имеет блестящее научное будущее, но, возможно, подобно всем родителям, хотя он и не являлся ее кровным родственником, он пытался вылепить Мэри по своему образу и подобию?
Греческие философы могли бы многое сказать по этому поводу. Но Амброз для разнообразия решил подумать сам.
Когда часы пробили полночь, Амброз принял решение поступить по-своему. Джеймс был прав: нужно верить, что семья О’Рейли окажется надежной и прочной колыбелью для Мэри до тех пор, пока она не повзрослеет. А если судьба приложит свою руку, то Амброз сможет вмешаться и раньше.
Июнь 1960
(Пять лет спустя)
– Мне хотелось бы жить во времена войны за независимость против Британии, – сказал Бобби, когда они с Мерри возвращались домой через поля Клогаха. Ее младший брат Билл, который прошлой осенью пошел в школу, топал сзади, уцепившись за руку Элен, младшей сестры Бобби, тихой и застенчивой в отличие от брата.
– Тогда тебя бы застрелили, Бобби Нойро, – отозвалась Мерри, когда он вдруг остановился. Его последней игрой было метание камней из пращи, он изображал из себя волонтера.
– Однажды я покажу тебе револьвер, из которого мой дед убивал британских колонистов, – сказал он, поравнявшись с ней.
– Кто такие колонисты? – спросила она просто для проверки.
– Британцы, которые присваивали целые страны в свою собственность. Так говорила моя бабушка, – с важным видом добавил он.
Мерри вздохнула и покачала головой. По мере взросления агрессивность Бобби и его ненависть к британцам только возрастала. И хотя Мерри знала, что Амброз происходил из британской семьи, прибывшей в Ирландию сотни лет назад, что фактически делало его ирландцем, ей не нравилось, когда Бобби так злобно говорил о британцах.
– Банг! – внезапно крикнул он. – Есть!
Мерри с ужасом наблюдала, как он прицельно бросал куски грязи в коров на поле О’Ханлонов.
– Прекрати, Бобби!
– Это всего лишь стрелковая практика, – возразил он, когда она оттянула его в сторону от коров, мычавших и ложившихся в замешательстве.
Элен начала плакать и испугалась не на шутку.
– Их все равно скоро поведут на скотобойню.
– Нельзя вредить живым существам ради забавы, – упрекнула Мерри, подхватив Элен и взяв Билла за руку. – Нет никакой причины для этого.
– У британцев тоже не было причин убивать нас, – мрачно пробормотал Бобби, но отвернулся от коров и пошел рядом с ней.
Мерри знала, что лучше не разговаривать с ним, когда он в таком состоянии. За годы, проведенные в школе, она усвоила, что его настроение может меняться молниеносно. Хотя другие одноклассники сторонились его, особенно из-за вспышек ярости, случавшихся и во время игры в футбол, где его манеру игры считали агрессивной и «грязной», Мерри видела другую сторону его характера, когда они оставались наедине. На уроках Бобби был единственным, кто мог читать наравне с ней и интересовался миром за пределами маленькой фермерской общины. Бобби хотел учиться, как она, и это обстоятельство, наряду со знанием другой, более мягкой стороны его натуры, давало Мерри надежду, что однажды он перерастет свое дурное поведение. Кроме того, она жалела Бобби, потому что у него не было друзей, не было отца и ему приходилось быть главным мужчиной в семье.