Я недоверчиво уставилась на Кэти:
– Нуала была нашей бабушкой?
– Да, и мы ее никогда не видели, только однажды, на маминых похоронах. После ее рассказа я поняла, почему мы не встречались с ней. Мерри, что случилось? Ты сильно побледнела.
– Я… Кэти, много лет назад я получила ее дневник от человека… которого мы обе знали.
– От кого?
– Лучше я сейчас не буду говорить, иначе мы свернем в сторону, и…
– Ладно, я догадываюсь, кто дал тебе этот дневник. Почему ты мне не сказала?
– Во-первых, потому, что я сама прочитала его лишь несколько дней назад. Знаю, Кэти, это может показаться странным, но, когда я получила дневник, мне было всего лишь одиннадцать и я не интересовалась прошлым. А когда я повзрослела, то убрала его с глаз долой из-за того человека, который подарил его мне.
– Но ты сохранила его?
– Да. – Я вздохнула. – Только не спрашивай меня почему, поскольку я правда не знаю.
– Конечно, не буду. Но если ты читала дневник, то, полагаю, догадалась о родственной связи?
– Нет, потому что записи прекратились в 1920 году. Что-то произошло с Нуалой, и она перестала писать.
– Наверное, тебе стоит как-нибудь показать его мне. Я выслушала всю историю от начала до конца. Докуда ты дочитала, чтобы я не повторялась?
– Я… – Я откашлялась. – Это было после самоубийства Филиппа, того британского солдата.
– Ясно. Нуала все еще горевала об этом, хотя с тех пор произошло много всего, включая то, из-за чего она никогда не приезжала к нам после свадьбы наших родителей.
– Расскажи мне, Кэти, – нетерпеливо попросила я.
Кэти достала папку из своей шикарной сумки «Луи Виттон» и перелистала страницы.
– Я записала ее рассказ, чтобы ничего не забыть. Итак, ты уже знаешь о самоубийстве Филиппа?
– Да.
– Так вот, война за независимость продолжалась еще долго. Финн, муж Нуалы, был волонтером, и наступили темные времена, когда обе стороны перешли к насилию. Давай начнем с Ханны, сестры Нуалы, которая вышла за Райана вскоре после смерти Филиппа…
Нуала
Клогах, Западный Корк
Ирландское кольцо Кладдах
Свадьба Ханны Мерфи и Райана О’Рейли состоялась в клогахской церкви в совершенно иной атмосфере, чем у Нуалы и Финна. Ханна и Райан хотели провести более скромную церемонию, подобающую общей угрюмой атмосфере, повисшей в воздухе.
Церковь, украшенная остролистом, с горящими свечами во всех окнах, выглядела празднично, но Нуала присутствовала на свадьбе в горестном тумане, от которого не было утешения, да она и не искала его. Никто не должен был знать, как она безутешна после смерти Фи липпа.
Во время небольшого празднества Шан, одна из подруг Ханны, в магазине одежды наклонилась к Нуале:
– Ее муж не заинтересован в помощи нашему делу?
– Что ты имеешь в виду?
– Она была первой, к кому мы обращались для передачи сообщений. Теперь она говорит, что у нее нет времени.
– Сейчас она сосредоточена на своей свадьбе, Шан, – сказала Нуала. – Уверена, она займется делом, когда все успокоится.
– Может быть, но… – Шан приблизила губы к уху Нуалы и зашептала, перекрывая звуки маленького музыкального ансамбля: – Кажется, ее муж не хочет, чтобы она принимала участие в наших делах.
Через несколько секунд Шан пригласили на танец, а Нуала сидела, смотрела, как новобрачные занимают место в центре группы, и задавалась вопросом о слепоте любви. Как ни старалась, Нуала не могла понять, что особенного ее волевая и страстная сестра нашла в тихом пацифисте, за которого только что вышла замуж.
Наступил 1921 год, и следующие несколько месяцев храбрые волонтеры делали все возможное, чтобы нанести поражение британцам. Из уст в уста шепотом передавались слухи о победах ИРА, о постепенном перевесе в сторону восставших благодаря хитроумной тактике партизанской войны и знанию родной земли, но репрессии за потери среди британцев были суровыми. Нуала находила облегчение в регулярной передаче депеш и в помощи тем, чьи дома были перевернуты вверх дном или подожжены мстительными британцами. Многие пожилые пары были вынуждены жить в курятниках, слишком испуганные, чтобы выходить на улицу. Нуала обошла всех членов Куман-на-мБан, которых она знала, и однажды вечером они собрались на конспиративной квартире в Баллинаскарти, чтобы составить перечень распределения временного жилья среди бездомных. Встреча проходила в атмосфере бодрой решимости и надежды на скорое завершение конфликта, но их бригадный командир Ниам призывал к осторожности.
– Борьба еще не закончена, девушки, и мы не должны терять бдительности. Все мы потеряли близких и дорогих людей на этой войне; лучше не терять новых.
– Как быть с теми, кого бросили за решетку? – спросила Нуала. – Я слышала, что там ужасные условия, даже хуже, чем в тюрьме Маунт джой в Дублине. Есть ли план выручить наших ребят?
– Их держат под круглосуточной охраной, – сказал Ниам. – Для британцев они являются ценными заложниками; они знают, что наши добровольцы дважды подумают, прежде чем устроить засаду, памятуя о том, что в отместку могут расстрелять одного из пленных товарищей.
В эти дни Нуала стала почти нечувствительной к страшным новостям, но гибель Чарли Харли, ближайшего друга Финна, стала тяжким ударом для нее. Чарли застрелили в упор на ферме Хамфри Форда в Баллимерфи. Финн был безутешен, но он не мог долго горевать. Через несколько дней он перешел в глубокое подполье вместе с «летучей бригадой», и Нуала не знала, когда снова увидит своего мужа. Ей было известно, что женщины из Куман-на-мБан вынесли тело Чарли из морга исправительной тюрьмы в Бандоне. Его тайно похоронили ночью на клогахском кладбище, так что все волонтеры, которые знали и любили его как командира Третьей бригады Западного Корка, могли присутствовать при этом.
Мысль о тех, кого они с Финном потеряли в борьбе за независимость Ирландии, питала решимость Нуалы делать все возможное, чего нельзя было сказать о Ханне. Хотя Нуала старалась примириться с тем, что у Ханны не было иного выбора, кроме мирной позиции ее мужа, явный отказ сестры от любой связи с делом, которое она когда-то так страстно защищала, больно ранил душу. Когда Ханна рассказала Нуале, что Райан осуждает мужественную борьбу волонтеров из-за своих пацифистских взглядов, это вызвало глубокий разлад межу ними. Теперь, когда Нуала была в Тимолиге и видела свою сестру, выходившую из магазина одежды, она часто отворачивалась и быстро уходила в другую сторону.
Сельскохозяйственный сезон продолжался, несмотря на войну. От Финна по-прежнему не было никаких известий, кроме одного сообщения, полученного через Кристи, где говорилось, что он жив и шлет ей свою любовь. Нуала проводила время на ферме, где бралась за любую работу, которую ей поручали. В начале весны долина наполнилась золотистым утесником, в коровнике было полно новорожденных телят, а дни удлинились. Но посреди горя и страха, отбрасывавших тень на все вокруг, у Нуалы был особый секрет, даривший ей частицу ра дости.
– Скоро ты покажешься, и тогда будет невозможно скрыть это, – сказала она, глядя на свой живот. По ее оценке, она была беременна около двух месяцев, а роды ожидались во второй половине декабря. Теперь, после приступов тошноты и слабости, она ощущала новую энергию для победы в борьбе за их общего с Финном ребенка. Нуала никому не говорила об этом, желая, чтобы ее муж узнал первым, но была уверена, что мама уже догадалась о ее секрете.
Когда весна перешла в лето и на дорогах стало меньше британских конвоев, которые опасались засад повстанцев, Нуала ухаживала за раненными в бою или постарадавшими во время карательных рейдов на фермы.
Все эти люди и члены их семей выражали ей горячую благодарность и предлагали любую имевшуюся еду в качестве вознаграждения. Большинство ее пациентов были вчерашними подростками, чьи тела, а часто и жизни были принесены в жертву ради общего дела. Они и их семьи до глубины души трогали Нуалу.
«За прошлый год я больше узнала о работе медсестры, чем когда-либо выучила из книг», – подумала она однажды вечером, возвращаясь домой на велосипеде.
При таком обилии дел она легко засыпала по ночам. Ходили слухи, что британцы вернулись в свои казармы, еще не сожженные добровольцами. Она слышала от Кристи, что сам Майкл Коллинз прислал личное сообщение для «летучей бригады» Западного Корка. Когда Нуала в следующий раз увидела Ханну в городе, она пригласила ее посидеть вместе за ланчем. Нуале хотелось рассказать сестре о послании Коллинза, хотелось, чтобы Райан тоже узнал об этом.
– Подумать только! – мечтательно произнесла Ханна, пока они сидели на своей любимой скамье с видом на бухту Кортмашерри. – Послание от самого Большого Парня!
– Он стоит за нашими ребятами и за всем, что они делают, Ханна, – многозначительно добавила Нуала. – Надеюсь, ты расскажешь об этом Райану.
Ханна проигнорировала замечание сестры; вместо этого она доверительно сообщила, что беременна. Нуала тоже поделилась своей тайной, но взяла с Ханны обет молчания до тех пор, пока она сама не скажет об этом Финну. Этот откровенный обмен на короткое время возродил ощущение их прежней близости, сестры представляли своих детей, играющих перед ними.
Потом Нуала спросила, придут ли Ханна и Райан в Кросс-Фарм на воскресный ланч.
– Извини, мы не сможем. Райан берет меня на ночное бдение в Килбриттене. Мы будем молиться за мир.
– Ваши молитвы тоже понадобятся, чтобы эта война когда-нибудь закончилась, – пробормотала Нуала.
Нуала испекла бармбрэк для своей бедной соседки миссис Грэди, которая теперь была прикована к постели артритом. Стоял необычно знойный июльский день, и она смотрела на сухой, неухоженный участок земли за домом, где она так и не успела ничего сделать после новоселья. Она гадала, не стоит ли прибраться там и посадить какие-нибудь красивые цветы, когда кто-то вдруг похлопал ее по плечу.