На улице апрельская ночь подтверждала статус весны, и ничего уже не напоминало о дневном солнышке и капели. Пальто грело, а вот нос и руки замёрзли сразу.
— Стой, кто идёт, — буквально в двух метрах выросли охранники с огромной немецкой овчаркой.
— Матильда Портнягина, — по-деловому представилась она и подмигнула красивой собаке, — я подруга вашей хозяйки, живу в гостевом доме, вас должны были предупредить.
Мужчины ничего не ответили, только что-то невнятно заговорили в рацию.
— Ребят, — начала объясняться Мотя, — мне надо в хозяйский дом на минуточку.
— Зачем вам туда? — услышала она вопрос, прозвучавший за спиной. Обернувшись, Матильда увидела заспанного Максима. Волосы его были взлохмачены, а рубашка застёгнута не на те пуговицы, куртку же и вовсе он держал в руках.
— Я не могу вам сказать, — ответила ему Мотя, потеряв интерес к охранникам с собакой, — тайна расследования, — шёпотом сказала она и старательно, чтоб он непременно заметил, подмигнула Максиму.
— Пойдёмте, — покорно махнул головой водитель, надевая на ходу свою кожаную куртку, — я отвечаю за вас головой, поэтому одну ночью отпустить не могу. Тут не так близко, как кажется на первый взгляд. — Он махнул рукой охранникам в знак того, что всё решит.
Моте стало жаль неуклюжего Максима за то, что вторглась в его сон, и попыталась разъяснить ситуацию водителю, пытавшемуся скинуть с себя последние остатки сна.
— Понимаешь, Максим, — говорила Мотя, — в расследовании иногда необходимо быстро принимать решения.
— Ну понятно, эт самое, я-то не против, вы только скажите, — покорно соглашался он.
— Ты прекрати говорить «эт самое». — Мотя быстро переходила с людьми на ты. — Знаешь, ещё два года назад я тоже считала это нормальным, но поверь, это загрязняет нашу речь. Её надо убирать так же, как ты убираешь квартиру. Ты же человек, не обезьяна, чтоб так изъясняться, — она повторяла слово в слово речь Алексея, при этом ощущая себя сейчас очень умной.
— Вот скажите, — видимо, и Максим почувствовал так же, потому что несмотря на Мотино «ты», продолжал обращаться к ней уважительно-почтенно, — вот то, что я Рыба, исправить уже нельзя, но ведь должен же быть хоть какой-то способ сгладить это, правда? — поинтересовался он осторожно, видимо, не надеясь на положительный ответ. Было видно, что это глубоко тронуло тонкую натуру водителя.
— Видишь, в чём дело, — по-деловому ответила Мотя, она уже озябла и куталась в пальто. Тропинка была обычной лесной, без покрытия и указателей. Максим освещал небольшое пространство впереди фонариком телефона, вокруг же царила тьма. Было слышно только поскрипывание столетних елей на небольшом балтийском ветру.
— Ведь лишь по знаку зодиака судить нельзя, — с полным ощущением погружения в материал говорила Матильда, — тут ещё имя много значит. Если оно героическое, то может помочь переломить нехорошую тенденцию, — вспомнила умное слова Мотя и очень погордилась этим. Не зря, значит, она ходила на курсы повышения ай-кью, что-то да осталось в памяти, которая, стоит добавить, у неё была очень изобретательна в выборе нужного и ненужного.
— А у меня оно героическое? — с надеждой спросил Макс, и Моте стало его нестерпимо жалко.
— Нет, но это не беда, — вдруг бодро сказала она.
— Правда? — оживился её проводник.
— Да, мы дадим тебе новое имя, и жизнь кардинально изменится, вот увидишь, — предложила свой рецепт Матильда.
— Спасибо. — Словно гора упала с плеч этого маленького и пухлого молодого человека. Он повеселел и как-то даже сделался выше ростом. — А какое имя взять?
— Ну это ты решай сам, — руки, в которых был драгоценный пакет с записками, околели и не слушались. — Вот кого ты считаешь героем? — спросила Мотя.
Но проводник не успел ответить, дом появился неожиданно, не дав рассказать Максиму о своих героях, словно вырос из-под земли. Он утопал уже во мраке, только редкие окна светились ночниками.
— Ты не знаешь, какие окна у моих друзей? — поинтересовалась Матильда, осознав, что, как всегда, в порыве чувств не продумала всё досконально. В час ночи она не могла зайти в дом. Позвонить тоже идея была запоздалая, выходя из дома ненадолго, она даже не подумала захватить с собой телефон. Как выяснилось, и у Максима, а он пока ещё был Максим, тоже его не оказалось с собой, только рация. По ней он и узнал от охраны, что гости живут в правой башне на втором этаже. Мотя не привыкла просто так ретироваться из сложных ситуаций, поэтому стояла и прикидывала, что же можно сделать. Второй этаж только так назывался вторым, по сути это был первый, слегка возвышаясь над цокольным.
— Может, камень бросить, — предложила она больше себе, чем Максу, тот был озадачен поиском нового имени и ничем ей не помогал.
— Нет, а вдруг ребята ошиблись, и вы кинете в комнату кому-нибудь другому, — возразил он, — охранники говорили, что услышали об этом в столовой, но ведь это не точно.
— Согласна, — разочарованно махнула головой Мотя — тогда переходим к акробатическим упражнениям, — и так вздохнула, что Максиму, который ещё не знал, что она задумала, почему-то стало очень страшно.
Только когда Матильда взобралась ему на плечи, он понял, что имела в виду. Но этого оказалось мало, чтоб достать до окна, на плечи пришлось встать. Опершись о стену, Матильда стала подниматься, потихоньку перебирая руками по красивым красным кирпичам.
— Матильда, не наступите мне на уши, — просил снизу Максим, — они у меня и так лопоухие, а я ещё жениться хочу.
— Уши в супружеской жизни дело десятое, — отвечала, запыхавшись, она, — но я буду с ними аккуратнее, — уверяла его Матильда. Когда она добралась до окна, то кровь ударила ей в голову и от картинки, что предстала перед глазами, стала задыхаться и жар покрыл её тело, заставив забыть о морозе. У Моти совсем вылетело из головы, что она стоит на чьих-то плечах, и, не в силах больше смотреть вглубь комнаты, девушка оттолкнулась от подоконника, намереваясь сделать шаг.
— Лёня Голиков! — крикнул Максим, приведя Мотю в чувства.
— Что, не поняла? — ища равновесия, спросила Мотя.
— Мой герой Лёня Голиков — пионер, он спасал людей, сопровождая обозы с продовольствием в блокадный Ленинград. Может, став Леонидом, я тоже смогу кого-нибудь спасти.
В этот момент Мотя, не найдя, что так искала, а именно равновесия, стала медленно падать, как в кино, успев по ходу полёта попрощаться со всеми. Максим же при всей своей неуклюжести увернулся и подхватил её на руки, но, не выдержав столь красивого падения, продолжил его вместе с Матильдой.
— Спасай меня, Лёня, — грустно простонала она, оказавшись на земле, тихо, будто она вмиг потеряла счастье.
— Хорошо, — прохрипел новоявленный Леонид, — только слезьте с моей головы, иначе я просто не успею им стать, и уши очень больно.
— Такое чувство, Лёня, — стараясь освободить своего спасителя, ворчала Мотя, — что уши — это ваша главная часть тела.
— Не главная, конечно, — пыхтел Леонид, — но они единственные и других не предвидится.
— Эх вы, — со слезами сказала Мотя, усевшись на сырую апрельскую землю. — Лёня, Лёня, не в ушах счастье.
Листки, что Мотя так бережно несла друзьям, рассыпались, как и её мечты, по чёрной холодной земле.
Глава 19Пушкин — наше всё
— А ведь они все хотели, а самое главное, могли организовать убийство своего отца, — сказал Алексей Зинке, когда они за полночь пришли в свою комнату.
— Да, при этом презирая неадекватную мать, — согласилась она.
Зина и Алексей опоздали к ужину. Собрание дилетантов затянулось, и потому, когда они вошли в столовую, вся семья уже была в сборе. Большой овальный стол накрыт по всем правилам. Во главе, где, видимо, обычно сидел глава семьи, стояли пустые столовые приборы. Словно он вышел на минуточку и непременно спустится к семейному тихому ужину. Пятеро человек чинно поглощали поданные деликатесы. Сама же хозяйка дома сидела за фортепьяно и, подыгрывая себе, пела. Такое чувство, что это было даже не для развлечения сидевших за столом домочадцев, она пела для себя.
— У зеркала стояла женщина,
Внимательно смотря на отражение.
У зеркала стояла женщина,
Ловя из Зазеркалья все движения.
Там отражались горы чёрной боли,
Которые ей удалось пройти,
Падения и отпечатки ран до крови,
Сплетённые в клубок пути.
В больших глазах любовь плескалась
И искренняя радость материнская.
Улыбка-ширма от отца досталась,
В которой сила духа исполинская
В том зеркале, словно в немом кино,
Мелькали люди, чувства, лица,
И это многогранное панно
Мечтало в пепел обратиться
Но в мир вернул простой вопрос:
Ты где, у нас билеты в бельэтаж.
Вмиг недовольно вздёрнув нос,
Сказала: — Поправляла макияж.
Зинка и Алексей не стали вторгаться в таинство музицирования и молча стояли в дверях.
— А, это вы, — грубо отреагировала Кристина на их поздний приход, закрыла крышку рояля и присела за стол.
— Это мои гости, прошу любить и жаловать, — представила их Кристина тихо. Зина обратила внимание, что её чистая тарелка блестела чистотой, видимо, подтверждая крайнее отчаянье хозяйки дома.
Присутствующие никак не отреагировали на это и продолжали ужинать. Никто и не подумал представляться или хоть как-то приветствовать. Казалось, домочадцев больше всего интересуют капрезе и утка в апельсинах, чем посторонние люди за столом. Даже отчим хозяина, неприятный дед, который из вредности так неприветливо сегодня днём их встретил, просто молчал, поглощая, судя по всему, вкусную еду.
— В общем, Зинаида, ситуация выходит из-под контроля, — неожиданно сказала Кристина, нарушая все их ранние договорённости. — Ко мне опять наведалась полиция, и они уже не скрывают, что я у них главный и единственный подозреваемый.