Университеты и школы, проникнутые польским духом, стали чем-то большим, чем образовательными учреждениями. Они популяризовали польскую культуру и распространяли антиимперские идеи, что стало очевидным в 1830 году, когда Виленский университет стал одним из оплотов польского восстания. В мае 1832 года Николай I своим указом упразднил Виленский учебный округ и закрыл университет (снова он откроется лишь после падения Романовых). Однако нельзя было ограничиться лишь запретами и роспусками. На месте польских школ должны были возникнуть русские. В ноябре 1833 года Николай по предложению Уварова основал новый университет в Киеве – городе, который несколькими годами раньше Пушкин призывал не отдавать мятежникам[16]. Если не считать Киево-Печерской лавры и православных церквей, Киев и вправду имел тогда скорее польский облик. На улицах польская речь заглушала русскую и украинскую. В губернии на 43 тысячи шляхтичей приходилось чуть больше тысячи русских дворян. Именно поляки определяли лицо Киева.
Первая попытка открыть русский университет в Киеве была предпринята в 1805 году. Тогда Петр Завадовский убеждал киевского митрополита преобразовать академию в современный университет. Архиерей принял эту идею холодно. Не лучше отнеслась к ней и польская знать, которая могла позволить себе меценатство. Тадеуш Чацкий, один из ведущих польских педагогов того времени, усердно собирал пожертвования шляхты на высшее учебное заведение. Чтобы избежать соперничества с Киевом, учебное заведение назвали гимназией, а не университетом, и открыли ее на Волыни – в Кременце. При поддержке попечителя Виленского учебного округа Адама Чарторыйского на средства польских аристократов Кременецкая школа начала работу в 1805 году. В 1814-м она была переименована в лицей. Во время восстания 1830 года лицей стал рассадником “мятежников”, поэтому немедленно был закрыт. Настало время Киева. Библиотека лицея (около 35 тысяч томов), химическая лаборатория и ботанический сад переехали в Киев, став частью нового университета. Некоторые преподаватели поступили так же.
История польского лицея закончилась, но началась история русского университета в Киеве. Храм науки был назван именем Св. Владимира, основавшего в X веке Древнерусское государство первого православного князя. Церемония открытия прошла 15 июля 1834 года, в день памяти святого. Император символически утверждал свои права на город равноапостольного пращура. В указе об открытии университета Николай I представил Киев как город, “драгоценный для всей России, некогда колыбель святой веры наших предков и, вместе с сим, первый свидетель гражданской их самобытности”13. Уваров же назвал новую жемчужину Киева “умственной крепостью”14. Ни для кого не было тайной, против кого возвели стены новой крепости и чей покой она оберегала. По словам министра просвещения, университету следовало “сглаживать те резкие характеристические черты, которыми польское юношество отличается от русского, и в особенности подавлять в нем мысль о частной народности, сближать его более и более с русскими понятиями и нравами, передавать ему общий дух русского народа”15.
Ректором стал Михаил Максимович, уроженец Гетманщины. В Киевский университет он перешел из Московского, где служил профессором ботаники. Человек разносторонних дарований, по просьбе Уварова он занял в Киеве кафедру политически намного более важную – русской словесности. Это назначение как нельзя лучше раскрывало стратегию, избранную в Петербурге для русификации системы образования в западных губерниях. Рядовыми на этом поле боя – а порой и командирами – выступали кадры из бывшей Гетманщины. Казалось, это хорошо продуманный ход. Такие люди владели местным наречием, понимали обстановку, умели обходиться с людьми. И неприязни к полякам им было не занимать.
Со временем, однако, власть поймет, что опора на малороссов порождает свои трудности. К концу 40-х годов XIX века коренные жители Украины выработают собственное видение национального развития и бросят империи неожиданный вызов. А пока выходцы из бывшей Гетманщины верно служили делу борьбы с польским влиянием.
Киев и его университет превратились в одну из тех площадок, на которых сооружали новую российскую идентичность. Русские интеллигенты и чиновники проложили маршрут туда уже в начале XIX века. Эти паломники хотели увидеть истоки русской истории, изображенные в летописях. Увы, к 1820-м годам от княжеского Киева мало что осталось – лишь несколько церквей и зданий. Энтузиасты взялись за археологические раскопки в попытках обнаружить утраченное прошлое города. В 1832–1833 годах Кондратий Лохвицкий, местный житель и археолог-любитель, проводил раскопки Золотых ворот – главного въезда в столицу Ярослава Мудрого, возведенного в первой половине XI века по примеру Золотых ворот Константинополя. Раскопки посетил сам император. Николай наградил Лохвицкого за труды и выделил средства на дальнейшие исследования.
Киев того времени населяли в основном поляки и евреи. Его русификация прорастала в буквальном смысле из-под земли – из раскопанных руин, справедливо или ошибочно отнесенных к домонгольским временам. Михаил Максимович помимо прочего служил и гидом по миру “русских древностей” множеству знатных гостей, начиная с Николая Гоголя и Михаила Пюгодина, профессора русской истории Московского университета, и заканчивая великим князем Александром Николаевичем, наследником престола. Компанию Александру составил Василий Жуковский, его наставник и поэт, чью славу затмил только Пушкин.
В 1853 году киевские сановники отметили важное событие в истории города – открытие памятника князю Владимиру. На воплощение этого замысла ушло двадцать лет. Памятник освятили в тот же день, что и Цепной мост между неблагонадежным правым берегом Днепра, на котором возвышался Киев, и давно умиротворенным левым. К тому времени в древней столице кроме университета работал и другой орган, задачей которого было обосновать притязания России на всю Правобережную Украину. В 1843 году при генерал-губернаторе учредили археографическую комиссию (Временную комиссию для разбора древних актов). Два года спустя она издала первый том документов, обнаруженных в местных архивах. Эти документы должны были доказать безусловную русскую идентичность региона. Пройдут десятилетия, выйдут десятки томов важнейших исторических источников, которые в итоге укрепят в образованных кругах Украины убеждение в том, что их идентичность отлична не только от польской, но и от русской.
После разгрома Ноябрьского восстания император вновь обратил пристальное внимание на униатскую церковь. Полтора миллиона ее прихожан обитали на территориях, аннексированных при втором разделе Речи Посполитой. На землях, перешедших к России в ходе первого раздела, большинство униатов при Екатерине II “вернули” в православие.
Призыв мятежной польской знати взяться за оружие нередко находил в униатском духовенстве западных губерний благосклонный отклик. Некоторые, особенно монахи, безоговорочно встали на сторону повстанцев. По оценке властей, две трети членов униатского ордена Св. Василия Великого (базилиан) в Литовской провинции на самом деле были католиками. Действительно, среди тех, кто ревностно поддержал восстание, оказались монахи-базилиане Почаевской обители на Волыни – твердыни православия, в начале XVIII века попавшей в руки униатов. Монастырская типография напечатала обращение к жителям Украины с призывом присоединяться к восстанию. В апреле 1831 года почаевские базилиане тепло встретили отряд инсургентов, причем восемь монахов даже вступили в их ряды. Они скакали в монашеском одеянии, с саблей на боку, заклиная народ выйти на бой за отчизну. Кроме них к повстанцам ушли сорок пять мещан из Почаева. На кону стояла верность империи крестьянских масс в западных губерниях, поэтому власти действовали без промедления. В сентябре 1831 года Николай I в ответ на обращение гражданских и военных властей распустил своим указом униатский монастырь. Здания передали православной церкви, которая основала там монастырь – нынешнюю Почаевскую лавру. Всего в Российской империи находилось около сотни униатских обителей – половину их закрыли после неудачи Ноябрьского восстания.
Сверх того, император стал заметно настойчивее подталкивать униатскую церковь к переходу в православие на объединительном соборе. Николай, как и многие представители имперской элиты, считал украинских и белорусских крестьян-униатов русскими людьми, которые из-за интриг поляков и под их давлением были вынуждены оставить свою исконную веру. Великий князь Николай Павлович еще до вступления на трон пребывал со своим полком в западных землях. Уже тогда его поразила бедность униатского духовенства и невзрачность храмов, которым не помогали ни государство, ни магнаты-католики. Некоторые из священников искали пути возвращения в православие еще до 1830 года. Идеальным кандидатом на роль вождя объединительной партии среди униатов стал Иосиф Семашко – молодой униатский священник и член Римско-католической духовной коллегии в Санкт-Петербурге. Этому учреждению был подчинен клир латинского и византийского обряда, то есть католики и униаты по всей Российской империи.
Семашко родился на Правобережной Украине через пять лет после аннексии этой территории Екатериной II при втором разделе Речи Посполитой. Его отец, священник-униат, отказался переходить в православие и потерял свой приход. Мальчиком Иосиф обычно ходил в православную церковь в родном селе – до костела идти было дальше, а униатских храмов в округе почти не осталось. Талантливого юношу отправили учиться в Немиров в Подолии, затем – в Главную духовную семинарию при Виленском университете (общую для римо- и грекокатоликов). Оба учебных заведения были центрами польской культуры и образования под покровительством Адама-Ежи Чарторыйского, бывшего попечителем Виленского учебного округа. Семашко пришлось выучить польский язык. Позднее он вспоминал о привилегированном положении детей шляхтичей в Немирове, насколько атмосфера в Вильно была насыщена польским патриотизмом и враждой к Российской империи. Его застали за чтением русского журнала на пару с другим студентом – это приравнивалось к предательству польской нации.