Надежды и мечты русских “собирателей” разбились быстрее, чем успели возникнуть после побед над австро-венгерскими войсками. В мае 1915 года, всего через месяц после триумфального пребывания царя во Львове, немцы вывели свои дивизии на австрийский фронт и начали наступление на русские армии в Галиции, отбив у них Перемышль и Львов. К концу сентября русские войска потеряли большую часть Галиции, значительную часть Волыни, всю Польшу, запад Белоруссии и часть Прибалтики.
В августе 1915 года негодующий Николай II принял личное командование армией, желая поднять ее боевой дух, но и принимая на себя прямую ответственность за ведение войны. Неудачи на фронте продолжались, истощая экономику Российской империи и терпение народа. Летом 1915 года, вскоре после череды поражений русской армии в Галиции, русские националисты в Думе объединились с кадетами Милюкова и монархистами из Союза 17 октября и создали Прогрессивный блок. Совместно они начали требовать создания правительства, ответственного перед народом. Царь ответил отказом. Оставшиеся месяцы 1915-го и весь 1916-й, пока русская армия обескровливала себя и страну в позиционной войне с германским и австрийским противниками, царедворцы пребывали в постоянном конфликте с Думой.
В феврале 1917 года в столице уже не хватало продовольствия. Повсеместным явлением стали длинные очереди за хлебом и народные волнения, а в армии, которая отказалась подавлять восстания, начался мятеж. Социал-демократы и социалисты-революционеры создали Петроградский совет, который стал реальной властью в городе, оставив царское правительство не у дел. Предводители Думы сформировали собственное правительство, но не смогли ни успокоить массы, ни взять ситуацию под контроль и в конце концов сошлись на том, что спасти страну может только одно – отречение царя. Их поддержали генералы: они, как и депутаты Думы, и многие царедворцы, считали, что царь утратил связь с реальностью и превратился в марионетку в руках своей жены-немки Александры Федоровны, желавшей подписания мирного договора с Германией без участия Великобритании и Франции, союзников России по Антанте.
Генералы во главе с Михаилом Алексеевым, начальником штаба Верховного главнокомандующего, полагали, что подписание сепаратного мира не только нарушит союзнические обязательства России, но и приведет к распаду империи, так как значительная часть ее довоенной территории останется под контролем Германии. Их беспокоил и боевой дух армии, и вероятные восстания в тылу. Улицы бунтовали, в Петрограде вспыхнул солдатский мятеж. Военная верхушка осознала: Николай II должен уйти. Думские лидеры считали так же…
2 марта 1917 года Дума направила делегатов к Николаю, который находился на линии фронта. Им предстояла тяжкая миссия сообщить императору, что народ больше не желает видеть его на престоле. Миссию доверили Василию Шульгину и новоназначенному Думой министру армии и флота Александру Гучкову.
Николай II и его окружение, которых революционные события застали в ставке в белорусском Могилеве и которые отчаянно пытались вернуться в столицу по железной дороге через Псков, знали о предстоящем приезде думских посланников. Многие из близкого круга Николая II считали, что присутствие Шульгина – добрый знак и для царя, и для будущего монархии. Шульгин был известен как авторитетный идеолог русского национализма и преданный монархист, а монархия нуждалась в любой поддержке, на которую могла опереться.
Василий Шульгин окончил юридический факультет Киевского университета. Его отец, Виталий Шульгин, был редактором газеты “Киевлянин” – рупора общерусской партии на Украине. Однако вырос Шульгин в семье другого редактора той же газеты, Дмитрия Пихно[21]. С 1913 года уже сам Василий Шульгин стал заниматься изданием “Киевлянина”. Политический дебют Шульгина состоялся в конце 1906 года во время выборов во II Думу. В ней Шульгин стал одним из предводителей русских националистов и правых, а кроме того, возглавил Всероссийский национальный союз – массовую организацию, созданную в результате слияния ряда более мелких групп в начале 1910 года.
В марте 1917 года Шульгин добровольно вошел в состав думской делегации, отправившейся к царю. Он считал, что спасет монархию, попросив Николая II отречься от престола. Его спутник, Александр Гучков, разделял это мнение. Как и другие члены нового правительства, например Павел Милюков, министр иностранных дел, Гучков считал, что отречение царя от престола в пользу его сына и наследника, 13-летнего цесаревича Алексея, успокоит народ, позволит Думе и Временному правительству перехватить инициативу у Петроградского совета и монархия выживет ценой того, что станет конституционной.
2 марта поздним вечером Шульгин и Гучков прибыли в Псков, где находились Николай II и его свита. Делегаты попросили о встрече с генералом Николаем Рузским, командующим Северным фронтом. Михаил Алексеев, начальник штаба Верховного главнокомандующего, к тому времени уже переговорил с командующими фронтами и получил их одобрение на то, что можно назвать переворотом. Рузский, “хозяин” Пскова, должен был приложить все усилия, чтобы убедить царя отречься. Тесно связанный с думскими лидерами, Рузский, так же как и другие генералы в верховном командовании, желал ухода царя. С задачей он справился блестяще. Шульгин и Гучков, едва прибыв на псковский вокзал, тут же оказались в царском вагоне и не успели увидеться с Рузским – но когда тот присоединился к собранию, то шепнул Шульгину, что вопрос об отречении уже решен.
Николай II, как всегда спокойный и сдержанный, сообщил Шульгину и Гучкову, что уже принял решение об отречении, но, вопреки их ожиданиям, не в пользу своего сына Алексея – у того было слабое здоровье, и ему предстояло остаться с родителями. Николай II уступал власть брату Михаилу. После недолгих колебаний посланцы согласились. Шульгин даже решил, что это лучшее решение: несовершеннолетний Алексей по закону не мог присягнуть на верность конституции – это был важный элемент в том, как Шульгин видел будущее русской монархии, – а взрослый Михаил мог. Шульгин попросил царя внести в манифест об отречении “фразу о принесении всенародной присяги” в том, что новый монарх будет править в “нерушимом единении с представителями народа”, иными словами, с Думой. Николай согласился, но заменил слово “всенародная” на “ненарушимая”16. Он все еще не был уверен, каковы должны быть отношения между монархией и народом.
Народ – или по крайней мере его часть, восставшая в Петрограде, – уже определила свое отношение к монархии. Как обнаружили Шульгин и Гучков по возвращении в столицу, народ не хотел ни монархии, ни Николая II. Правительство, сформированное Думой, могло лишь следовать воле народа – как и наследник трона, Михаил Александрович. На следующий день после отречения Николая II великий князь Михаил подписал акт, в котором говорилось, что он примет трон только в том случае, “если такова будет воля народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, чрез представителей своих в Учредительном собрании, установить образ правления и новые основные Законы Государства Российского”17. Отказ Михаила Романова немеделенно вступить на трон развязал инициативу думцев. С согласия Петроградского совета думское правительство стало Временным правительством России, и ему поручили организовать выборы в Учредительное собрание. Правительство издало декларацию о прекращении политических преследований, введении демократических свобод и отмене “всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений”18, что означало равенство всех граждан перед законом. Теперь монархия исчезла совершенно – осталось только ее название.
Шульгин, его соратники в Думе и генералы были разочарованы, но им пришлось смириться с реальностью. Важнее было то, что Временное правительство в своей декларации ничего не сказало о мире с Германией, ни сепаратном, ни общем. Стало ясно, что правительство готово продолжить войну и восстановить территориальную целостность империи. Оно получило полную поддержку тех представителей политической и военной элиты, которые ставили единство и неделимость России превыше всего. Вскоре им предстояло узнать, что главная угроза единству империи и, по сути, реализации проекта “большой русской нации” исходила не столько от немецкой и австрийской армий, сколько от революционных сил внутри самой империи.
Крушение монархии и вакуум власти в Петрограде, возникший из-за соперничества либералов во Временном правительстве и социалистов в Петроградском совете, открыли дорогу предводителям национальных движений, которых заставили молчать с начала войны. Первыми новой революционной ситуацией воспользовались лидеры наций, которые в XIX веке уже имели опыт самоуправления. Финны, у которых была автономия с 1809 по 1899 год, тут же потребовали восстановления своей конституции. Временное правительство исполнило просьбу 20 марта 1917 года, менее чем через три недели после отречения Николая II. Через девять дней полякам было обещано независимое государство и военный союз с Россией. Окончательное решение польского и финского вопросов было отложено до созыва Учредительного собрания, хотя в случае с Польшей это было формальностью. “Признать независимость Польши все равно, что дать обещание Луне”19, – шутили в те дни в Петрограде. Она была оставлена летом 1915 года и находилась в немецкой оккупации; там теперь возникло Королевство Польское.
Если говорить о западных губерниях империи, то там польский вопрос никогда не существовал в безвоздушном пространстве. Каждое из польских восстаний, а также политические достижения поляков в Габсбургской монархии разрушали воображаемый монолит большого русского народа, побуждая украинцев и белорусов выдвигать собственные требования. Весной 1917 года украинцы и белорусы не ждали независимости – они стремились к культурной и затем к территориальной автономии, а также к переустройству Российского государства на федеративных началах, ведь, согласно деклараци