За несколько дней до подписания Рижского мирного договора завершился X съезд РКП (б). На нем Сталин постарался утихомирить тех партийных чиновников, которые сомневались в существовании белорусской нации. Генсек ссылался на украинский пример и законы истории:
Здесь я имею записку о том, что мы, коммунисты, будто бы насаждаем белорусскую национальность искусственно. Это неверно, потому что существует белорусская национальность, у которой имеется свой язык, отличный от русского, ввиду чего поднять культуру белорусского народа можно лишь на родном его языке. Такие же речи раздавались лет пять тому назад об Украине, об украинской национальности. А недавно еще говорилось, что украинская республика и украинская национальность – выдумка немцев. Между тем ясно, что украинская национальность существует и развитие ее культуры составляет обязанность коммунистов. Нельзя идти против истории5.
Власти определили белорусскую нацию на основе исследований этнографов и лингвистов и составленных ими карт, в частности – этнографической карты Ефима Карского, впервые опубликованной в 1917 году. Согласно этой карте, белорусы в пределах советских границ населяли не только Минскую область, вошедшую в Советскую Белоруссию, но и районы Могилева, Витебска, Гомеля и Смоленска, ныне входившие в состав Российской Федерации. Карта Карского помогла советским нациестроителям определить новые границы Советской Белоруссии, которые, по мнению Москвы, требовалось расширить, чтобы заставить поляков отнестись к ним серьезно. Первые два региона были переданы Белорусской республике в 1924 году, таким образом население республики выросло с 1,5 миллиона человек до 3,5 миллиона. Гомельская область добавилась в 1926 году, однако Смоленск, входивший в состав Московского государства с 1654 года, остался в России.
Во многих случаях передача территорий совершалась не только без ведома местного населения, но даже против его воли. Многие жители на востоке Белоруссии связывали себя с Россией и русской идентичностью, следуя традиции антипольского проекта по созданию единой имперской нации. Руководство Витебского губ кома РКП (б) докладывало в Москву:
… Население Витебской губ. утратило бытовые белорусские черты, и белорусский язык не знаком большинству населения губернии, за исключением одиночек-стариков; таким образом, присоединение губернии к Белоруссии, неизбежно требующее проведения политики в сторону белорусификации, поведет к болезненной ломке в крестьянском населении, которое к вопросу о присоединении относится отрицательно6.
Если же говорить о внешнеполитических расчетах Москвы, то советско-белорусский проект никогда не был чисто оборонительным. В нем был сильный наступательный компонент – и касался он белорусских земель, вошедших в состав Польши по Рижскому договору. Как и в случае с Советской Украиной, большевики хотели представить Советскую Беларусь как маяк национального возрождения, чтобы привлечь белорусов с польской стороны границы. Политику белорусизации впервые внесли в партийную повестку дня в начале 1921 года, за несколько месяцев до подписания Рижского договора. В январе того же года группа из 32 белорусских коммунистов опубликовала призыв объединить белорусские земли в одно социалистическое государство и требовала всесторонней белорусизации образовательной и культурной жизни республики. На тот момент официальными языками республики были объявлены белорусский, русский, польский и идиш. Белорусский получил приоритет как язык самой большой в республике национальности, узаконившей создание и существование советского белорусского государства.
XII съезд РКП (б), прошедший в апреле 1923 года, усилил культурную белорусизацию, объявив коренизацию официальной политикой партии. Ключевой фигурой в кампании белорусизации был Всеволод Игнатовский, бывший член Белорусской партии социалистов-революционеров. Он вступил в партию большевиков в 1919 году, в 1920-м стал народным комиссаром просвещения Советской Белоруссии, с 1924 по 1926 год возглавлял отдел пропаганды в ЦК Компартии Белоруссии, а с 1928 года занимал пост президента Академии наук Белорусской ССР. Карьера Игнатовского до большевизма почти не отличалась от карьеры его украинского коллеги Александра Шумского, который также принадлежал к левому крылу партии эсеров и был одним из ведущих национал-коммунистов.
Белорусизация, продвигаемая Игнатовским и его союзниками среди белорусских национал-коммунистов, была похожа на украинизацию в соседней республике. И там, и там в институты нового режима привлекались местные кадры более успешно, чем происходило культурное “обращение” русскоязычного городского населения. С 1922 по 1927 год число этнических белорусов в Компартии Белоруссии увеличилось более чем в три раза. В значительной мере на белорусский и другие местные языки переходила официальная пропаганда. В 1927 году на белорусском начала выходить главная газета местных большевиков. Но белорусский язык и культура не стали главенствующими в печати: из девяти газет, издаваемых в то время в республике, четыре выпускались на русском, три – на белорусском и по одной на польском и идиш.
Сторонники коренизации и языковой белорусизации столкнулись с серьезными трудностями при осуществлении своих планов. Они касались не только рабочего класса и госаппарата, но и системы образования. Проблема была в том, что в городах было мало белорусов и людей, говоривших на белорусском языке. В 1922 году в белорусских университетах 60 % от всех студентов составляли евреи, а белорусы – только 31 %. Партийные чиновники решили улучшить языковую статистику, исключив студентов, не знавших белорусский язык, и увеличили число этнических белорусов среди студентов примерно до 60 %. Эта позитивная дискриминация белорусов означала негативную дискриминацию евреев, составлявших от 40 до 60 % городского населения Белоруссии и соответственно представленных в системе высшего образования. Насаждение белорусского языка вкупе с энергичной поддержкой студентов-белорусов, в большинстве своем приехавших из сельской местности, вызывали негативное отношение горожан, значительная часть которых изначально сомневалась в белорусском проекте.
В 1920-е годы, как и в эпоху революции, национальная политика правительства на западных окраинах бывшей империи определялась в основном как ответ на угрозу, исходящую от поляков. Но было и существенное отличие: если до 1917 года местное население мобилизовали против этой угрозы под знаменем русского имперского национализма, то теперь мобилизующей силой были силы украинского и белорусского национализма. Стратегии центральных властей предстояло сделать новый виток в конце 1920-х – начале 1930-х годов, когда местный национализм был отодвинут и частично заменен вариантом уже не имперского, а великорусского национализма.
В декабре 1925 года в одной из бесед с советскими противниками коренизации Василий Шульгин предложил общественно приемлемый и эффективный способ противодействовать этой политике. Шульгин позже вспоминал:
Я говорил о том, что на пути к интернационалу лежит деление на мелкие народности. Что чем большее количество людей и чем большая территория занята одним языком, тем легче переход к интернационализму. Что хотя временно партия согласилась на образование самостоятельных республик, в которой каждой предоставляется говорить своим языком, но это вовсе не есть идеальное положение, и что поэтому каждый истинный коммунист должен стараться восстановить бытовое господство русского языка, как главнейшего на всем пространстве СССР7.
Эту позицию в той или иной мере поддерживали многие партийные чиновники, выступавшие против коренизации. Национальный вопрос набирал вес во внутрипартийной борьбе, когда Григорий Зиновьев, лидер левой оппозиции, выступил против Сталина и его сторонников, обвинив их в том, что те слишком увлеклись украинизацией. Под покровительством Сталина коренизация в целом и украинизация в частности продолжались прежним темпом. Ни в 1925-м, ни в 1926 году политика не менялась. Не было и переоценки опасности великодержавного шовинизма по сравнению с местным национализмом – первый так и считался главной угрозой. Но спустя несколько лет политика начала меняться – все больше в соответствии с линией Зиновьева, критиковавшего коренизацию, чем Сталина, защищавшего ее. По иронии судьбы, изменения начались, как только Сталин устранил Зиновьева как политического соперника. Осенью 1927 года Зиновьев был исключен из партии одновременно с Троцким, Каменевым и их сторонниками по обвинению в антипартийной деятельности. В 1928 году Кагановича отозвали с Украины. Сталин счел, что благодаря усилиям Кагановича украинизация уже достигла своей цели.
Победа Сталина над противниками в Политбюро означала, что в будущем он не будет так же сильно нуждаться в поддержке национальных республик – а значит, уже незачем было потакать их руководителям новыми уступками в национальном вопросе. ГПУ приказали подготовить первый крупный судебный процесс над представителями дореволюционной интеллигенции, так называемыми “сменовеховцами”. Это были опытные специалисты, в основном национально ориентированные, которые использовали движение коренизации, чтобы влиться в культурную и научную деятельность на благо своих народов. А Сталин и его новые назначенцы в республиках действовали осторожно, всеми силами пытались создать впечатление, что в национальной политике они не следуют по стопам недавно побежденной оппозиции. Но в реальности темпы коренизации были замедлены и открыт новый фронт борьбы с местным национализмом.
Сдвиг в расстановке сил в партийном руководстве и победа Сталина над оппозицией стали одной из причин, приведших к смене национальной политики. Еще одна обнаруживалась за пределами советских границ. Если Ленин формулировал свою политику по национальному вопросу с учетом мировой революции и социалистического будущего европейских и азиатских государств, которым предстояло стать частью интернационального Советского Союза, то у Сталина к концу 1920-х годов таких иллюзий не было. Он в полной мере воспринял реальность нового времени: Советский Союз, окруженный враждебными буржуазными державами, чтобы выжить, должен был полагаться только на себя.