усские республики потеснили символический статус русских как единственного великого народа в СССР: украинцы и белорусы в этих законах назывались так же. Но некоторые великие народы все же были “равнее” других. И потому Владимир Пичета, ректор Минского университета в 1920-х годах, арестованный в 1930 году и обвиненный одновременно в великорусском шовинизме и белорусском национализме, выйдя из тюрьмы, решил, что в новых условиях обвинение в шовинизме безопаснее, чем в национализме, и в брошюре, написанной для массового распространения, приветствовал аннексию Восточной Польши в духе дискурса дореволюционных времен как воссоединение исторических русских земель.
Если доверять сообщениям сталинских органов госбезопасности, вступление в войну население СССР по большей части встречало с восторгом. Молодое поколение, воспитанное в советской марксистской идеологии и пропитанное антифашистской риторикой, ошибочно приняло его за начало советско-германской войны, долгожданную битву коммунизма с фашизмом. Многие представители советской русской интеллигенции приветствовали это как возвращение “древнерусских земель” – повторялась имперская эйфория первых месяцев Первой мировой войны. Наконец, некоторые советские украинские и белорусские интеллектуалы приветствовали войну как воссоединение своей родины. Но официальной политике еще долго предстояло виться между сталинской догмой, господствующим русским национализмом и вновь востребованным украинским и белорусским национализмом.
Как всегда, украинцы стали основным вызовом режиму при формулировании новой национальной идеологии и в конечном итоге политики. Восстановление традиционного украинского нарратива, включавшего гордость казачьей историей Украины, началось за несколько лет до начала Второй мировой войны, в основном в рамках подготовки к войне. При этом в украинский нарратив вошли лишь те части украинской истории, которые соответствовали дореволюционной имперской концепции общерусской нации.
Важнейшим символом нового подхода к русским и украинским историческим нарративам стала фигура казачьего гетмана XVII века Богдана Хмельницкого, которого в советской литературе середины 1930-х годов клеймили “предателем и ярым врагом восставшего украинского крестьянства” и творцом “союза украинских феодалов с русскими”5. Во время коммунистических демонстраций власти загораживали дореволюционный памятник Хмельницкому в центре Киева и рассматривали вопрос его сноса. Но гетман был значимым героем русской имперской историографии, сделавшим вклад в “воссоединение Руси” и борьбу с Польшей. Это оказалось ключевым фактором его реабилитации в советском историческом дискурсе. Учитывая сложившиеся обстоятельства, “возвращение” Хмельницкого началось в Москве, а не в Киеве, и произошло это на самом высоком уровне.
В августе 1937 года советские газеты опубликовали постановление жюри правительственной комиссии, касавшееся новых учебников истории. В представленных на конкурс работах, как и раньше, роль гетмана оценивалась критически. В постановлении читаем: “Авторы не видят никакой положительной роли в действиях Хмельницкого в XVII веке, в его борьбе против оккупации Украины панской Польшей и султанской Турцией”6. Текст постановления написал сам Сталин. Далее он говорил, что присоединение Украины и Грузии к Российскому государству было “все же наименьшим злом”7 по сравнению с их захватом другими иностранными державами. Элементы традиционных украинских и грузинских нарративов, прославлявшие их объединение с Россией, теперь снова были в чести.
С изменением политики в Москве украинские писатели воспользовались возможностью восстановить хотя бы часть своего наследия. Молодой украинский драматург Александр Корнейчук быстро сочинил пьесу “Богдан Хмельницкий”, в которой превозносил казацкого гетмана за войну против Польши. Сторонники старого классового подхода к истории выступили против Корнейчука, но руководство партии в Москве поддержало политически проницательного автора. В 1939 году спектакль был поставлен в Малом театре в Москве, пьеса начала свое триумфальное шествие по театрам всего СССР. И пьеса, и фильм, поставленный по ней в 1941 году, получили Сталинскую премию – высшую награду в области литературы и искусства. Хмельницкий стал членом советского пантеона героев наравне с Александром Невским, Мининым и Пожарским.
Спектакль по произведению Корнейчука был в числе театральных постановок, привезенных во Львов и на запад Украины сразу после аннексии этих территорий. Сам Корнейчук служил полномочным представителем советской украинской культуры на недавно оккупированных территориях и играл важную роль в украинизации местного культурного пространства, где прежде не просто преобладали, но безраздельно властвовали поляки. Осенью 1939 года польские театральные и оперные постановки были срочно заменены украинскими и русскими.
Власти приступили к украинизации прессы и системы образования. Этнических поляков увольняли из административных, культурных и образовательных учреждений. Бывших польских политиков, военных и полицейских массово подвергали арестам, бросали в тюрьмы или ссылали в отдаленные районы Советского Союза. Одновременно местную украинскую интеллигенцию привлекли к участию в деполонизации и украинизации административного аппарата, системы образования и культуры региона. Однако ключевые должности сохранялись для кадров, приезжавших с востока, таких как Михаил Марченко, новый ректор Львовского университета. Он был переброшен на должность из Института истории Украины в Киеве, где заведовал сектором феодальной эпохи и работал над диссертацией об украинско-польских войнах второй половины XVII века. Под надзором Марченко в университете сняли с административных должностей польских профессоров, ввели курсы на украинском языке, было увеличено число студентов – этнических украинцев. В 1919–1939 годах университет носил имя Яна Казимира – короля, воевавшего против Богдана Хмельницкого в 1651 году, теперь же он получил имя Ивана Франко, крупного украинского писателя и публициста эпохи, предшествовавшей Первой мировой войне.
Польские профессоры, многие из которых потеряли не только свои административные должности, но и работу, ненавидели Марченко. Но вскоре оказалось, что сам Марченко находился под подозрением. Весной 1940 года его сняли с должности, после возвращения в Киев он был помещен под особый надзор. В июне 1941 года Марченко арестовали по обвинению в связях с украинским националистическим подпольем. Взлет и падение Марченко, стоявшего у руля Львовского университета, совпало со взлетом и падением украинизации на вновь присоединенных территориях. Хотя Москва предприняла мощный рывок украинизации с осени 1939 года до весны 1940-го, поддерживая местные украинские кадры и преследуя польскую “старую гвардию”, к лету политика изменилась. Поляков все еще преследовали, но кое в чем им шли навстречу, тогда как украинцев поддерживали в культурной политике, но пресекались любые реальные или мнимые проявления политического национализма. По мнению Москвы, от преданного партийного “украинизатора” до украинского националиста было рукой подать: требовалась постоянная бдительность, чтобы не уклониться от линии партии.
Одной из причин изменения национальной политики и расширения масштабов репрессий и депортаций стали ход войны и сталинские внешнеполитические расчеты. Падение Парижа в мае 1940 года застало Сталина врасплох: он ожидал затяжного конфликта на Западном фронте. Теперь Гитлер мог повернуть на восток и напасть на Советский Союз практически в любой момент. Советский диктатор, все еще полагая, что чем дальше на запад он переместит свои границы, тем безопаснее они будут, заявил претензии на свою часть добычи в соответствии с пактом Молотова – Риббентропа 1939 года, быстро оккупировал Прибалтику, затребовал Молдавию и этнически украинские территории Румынии. Также он начал войну с Финляндией, которая не пошла по пути Прибалтийских государств и решительно сопротивлялась, обескровив Красную армию и сведя к минимуму советские территориальные завоевания вдоль советско-финской границы. Но претензии на территорию были лишь частью расчетов Сталина. Другой важной задачей было обеспечить лояльность захваченных территорий перед лицом наступающего агрессора.
На кого Гитлер мог рассчитывать, если придет в Западную Украину и в Белоруссию? Это вопрос, на который Сталин и военная верхушка пытались ответить после падения Парижа. Поляки все еще были нелояльны, но немцев не любили, учитывая политику Германии в оккупированной Центральной и Западной Польше: казни тысяч польских политических, культурных и общественных деятелей проводились почти открыто, и в польских кругах о них прекрасно знали. Среди украинцев отношение было иным: многие из них немцев ждали. Старожилы с любовью вспоминали австрийское правление, давшее украинцам возможность самоутвердиться. Молодежь Западной Украины отвергала и польскую, и советскую власть и вступала Организацию украинских националистов (ОУН). Они возлагали большие надежды на то, что нацисты помогут им создать независимое украинское государство. Наряду с бывшими членами Компартии Западной Украины, которых подозревали в украинском национализме или нелояльности по отношению к Сталину, украинские националисты стали главной целью советских оккупационных властей.
Сочувствие, которое их лидеры проявляли к немцам, а впоследствии и сотрудничество с ними (в начале 1941 года ОУН сформировала два диверсионных батальона под руководством военной разведки Германии) было достаточной причиной, чтобы Советы начали с ними бороться. Более того, в этом ответвлении национализма делался акцент на полном несходстве украинцев и русских, что усиливало этническую напряженность, возникшую после того, как сталинский режим возродил русский национализм. Мало какие статистические данные позволяют понять повороты национальной политики на аннексированных территориях лучше, чем цифры депортации “неблагонадежных” политических элементов из этих областей. В феврале 1940 года во время первой волны депортаций около 140 тысяч поляков были вывезены из Западной Украины и Белоруссии в Сибирь и Среднюю Азию. Среди них были бывшие чиновники, полицейские чины, военнослужащие и члены их семей. Последующие депортации включали не только поляков, но также евреев, украинцев и белорусов. В мае 1941 года более и тысяч украинцев будут депортированы с бывших польских территорий вглубь Советского Союза.