Понятия родины и отечества, полностью реабилитированные в Советском Союзе только в 1934 году, станут боевым кличем партийного руководства в надвигавшейся войне с Германией. После неудачи в битве за Британию осенью 1940 года Гитлер повернул на восток, и его армии атаковали СССР, их бывшего союзника, 22 июня 1941 года.
В тот день Сталин, слишком потрясенный, чтобы лично обратиться к населению, велел Вячеславу Молотову, своей правой руке, чья подпись стояла рядом с подписью Риббентропа на пакте, только что нарушенном Гитлером, зачитать текст обращения, отредактированного самим генсеком. Застигнутому врасплох советскому диктатору негде было искать утешения, ободрения и вдохновения, кроме как в истории. В обращении, которое зачитал Молотов, говорилось:
Не первый раз нашему народу приходится иметь дело с нападающим зазнавшимся врагом. В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил отечественной войной, и Наполеон потерпел поражение, пришел к своему краху. То же будет и с зазнавшимся Гитлером, объявившим новый поход против нашей страны. Красная армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за Родину, за честь, за свободу8.
Через несколько дней после выступления Молотова композитор Александр Александров, основатель Краснознаменного ансамбля красноармейской песни и пляски, и поэт Василий Лебедев-Кумач написали песню “Священная война”, ставшую символом борьбы. С нее каждое утро начиналось вещание советского радио с осени 1941 года. “Вставай, страна огромная, ⁄ Вставай на смертный бой” – эти слова, как и вся песня, относились к родине, а не к партии. Есть версия, что песню написал школьный учитель Александр Боде еще в 1916 году, в дни Первой мировой, а Лебедев-Кумач якобы заменил в ней несколько слов, написав “с фашистской силой темною, с проклятою ордой” вместо “германской силой темною, с тевтонскою ордой” и “за наш Союз большой” вместо “за русский край родной”.
Так это или нет, но песня возрождала часть словаря и символизма времен Первой мировой войны. Но были и отличия. Песня могла игнорировать партию, но должна была учитывать многонациональный состав СССР и укреплять патриотизм не только русского народа, но и других, особенно тех, которые оказались на острие гитлеровской агрессии.
Таким и был лейтмотив первой публичной речи Сталина о войне, произнесенной 3 июля 1941 года. Подавленный Сталин обратился к народу “Братья и сестры!”, пытаясь создать ощущение семьи и духовного, почти религиозного, братства советских народов. По словам Сталина, целью немецкого вторжения было “восстановление власти помещиков, восстановление царизма, разрушение национальной культуры и национальной государственности русских, украинцев, белорусов, литовцев, латышей, эстонцев, узбеков, татар, молдаван, грузин, армян, азербайджанцев и других свободных народов Советского Союза, их онемечивание, их превращение в рабов немецких князей и баронов”9.
Воззвание не могло немедленно сотворить чуда. Немецкие дивизии продвигались на восток, сокрушая сопротивление Красной армии. Рядовой состав армии был почти полностью укомплектован крестьянами, которые испытывали мало симпатии к режиму, ввергшему их в кошмар коллективизации и, в случае Украины и юга России, смертельный голод. Нерусские жители западных территорий, недавно аннексированных и быстро потерянных Советами, видели в немцах освободителей (вскоре они поймут, как ошибались). Осенью, отступив из Прибалтики и Белоруссии и потеряв боо тысяч бойцов, окруженных под Киевом, Красная армия воевала уже на русской территории. Почти все нерусские области на западе СССР были потеряны.
Возможно, это было одной из причин, почему 7 ноября 1941 года, в годовщину революции, Сталин, выступая на Красной площади перед войсками, идущими на фронт, полыхавший в нескольких сотнях километров от Москвы, упоминать нерусские народы не стал. Для него война была теперь делом почти исключительно русского народа. “Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая, – провозгласил он. – Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас непобедимое знамя великого Ленина!”10
Он не назвал ни одного имени нерусского героя, обращался только к образам имперских героев, которых советская пропаганда глумливо высмеивала всего несколько лет назад. Даже упоминание Ленина имело религиозную окраску: глагол “осенять” означает благословить или перекрестить. Сейчас, оказавшись в тяжелейшей ситуации, Сталин обращается к символам и авторитетам, прежде отвергнутым и оскверненным.
Обращение к русской имперской традиции при отказе от главенства марксистско-ленинской идеологии оказалось эффективной тактикой. Мобилизация русского патриотизма, наряду с другими факторами, помогла Сталину в декабре 1941 года удержать Москву и оттеснить немцев. В январе 1943 года, в разгар ожесточенной Сталинградской битвы, Сталин восстановил в армии ношение погон – хотя советская довоенная пропаганда всегда подчеркивала связь этих знаков с царским режимом. Внешняя политика, в которой стало меньше идеологии, позволила навести мосты с бывшими противниками, Великобританией и Соединенными Штатами, которые создали с Советским Союзом, как сказал британский премьер-министр Уинстон Черчилль, Великий альянс против Германии.
Западные союзники, в частности Соединенные Штаты, помогли спасти советский режим, предоставив оружие и технику по программе лендлиза, но Сталин хотел большего: второго фронта в Европе. Чтобы получить общественную поддержку на Западе, он должен был избавиться от образа безумного коммуниста-атеиста, зацикленного на идее мировой революции. В 1943 году, готовясь к Тегеранской конференции с западными лидерами, Сталин распустил Коминтерн, который общественное мнение на Западе считало организацией, которая занимается подготовкой переворотов и свержений демократических правительств по всему миру. Сталин также сделал важную уступку РГШ, разрешив избрание нового предстоятеля на патриарший престол, пустовавший с 1920-х годов, когда началась антирелигиозная кампания большевиков. С новым этапом в жизни церкви возвращался в общественное сознание важный элемент истории и идентичности Российской империи.
Идеологический и культурный возврат к имперским ценностям завершился тем, что Интернационал — гимн международного социалистического движения с конца XIX века – перестал быть государственным гимном Советского Союза. В декабре 1943 года Политбюро утвердило музыку нового гимна, написанного Александром Александровым, соавтором “Священной войны”. Его мелодия очень напоминала другое произведение Александрова – “Гимн партии большевиков” (1938). Но если в последнем, написанном на слова Василия Лебедева-Кумача, не было ни слова о России, то в новом советском гимне, написанном на слова Сергея Михалкова и Эль-Регистана, не упоминалась партия. Первые строки гимна таковы:
Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки великая Русь…
Сталин лично отредактировал и одобрил текст. Теперь нерусским республикам Союза предстояло сплотиться вокруг России в борьбе с внешним врагом.
В самые трудные первые месяцы и годы войны, когда центральная власть усиленно разжигала пламя русского патриотизма и национализма, их “коллегам” в других советских республиках, особенно оккупированных немцами, не только позволили, но даже помогали развивать местный патриотизм и национализм, чтобы мобилизовать сопротивление немцам за линией фронта и вдохновить их собратьев в рядах Красной армии.
Вскоре после речи Молотова 22 июня 1941 года, упоминавшего отечественную войну с Наполеоном, украинские писатели нашли в истории свою отечественную войну как источник вдохновения. Очевидно, войну с Наполеоном они своей не считали (на Украину его армия не заходила). В письме Сталину ведущие деятели украинской культуры утверждали, что украинские казаки вели патриотическую войну против поляков и немцев. Украинские историки и пропагандисты нашли своего Александра Невского в лице Даниила Галицкого, князя XIII века. По иронии судьбы, когда Невский воевал с западными соседями, Даниил сражался с монголами с помощью европейских союзников и даже принял от папы римского королевскую корону. Но такие исторические детали легко игнорировались в процессе подражания русскому “старшему брату” и содействия военной пропаганде.
Янка Купала, самый знаменитый белорусский поэт, тоже искал вдохновения в истории. Он превозносил борьбу “моего героического белорусского народа” под руководством Сталина против “людоеда и кровопийцы” Гитлера. Купала призывал к партизанской войне против захватчиков:
Партизаны, партизаны,
Белорусские сыны!
Бейте ворогов поганых,
Режьте свору окаянных,
Свору черных псов войны[30].
Штаб белорусских партизан в Москве обращался ко всем доступным символам советского белорусского национализма. Один из самых известных партизанских отрядов, действовавших на территории Белоруссии, назвали в честь Кастуся (Константина) Калиновского, превращенного советской белорусской историографией из лидера польского восстания против России в 1863 году в борца за белорусский народ. Ядро отряда состояло из сотрудников НКВД, десантировавшихся на запад Белоруссии весной 1943 года.
Хотя нерусских исторических героев признавали на местном уровне, в масштабе Союза их было почти не видно по сравнению с русскими “коллегами”. В середине 1942 года Сталин одобрил создание новых военных наград для офицеров Красной армии. Они были названы в честь князя Александра Невского и двух генерал-фельдмаршалов периода империи – Александра Суворова, в конце XVIII века разгромившего польское восстание во главе с Тадеушем Костюшко, и Михаила Кутузова, который в 1812 году сдал Наполеону Москву, но затем изгнал французского завоевателя из России. Все три военачальника были этническими русскими. Среди представителей других народов такого признания не получил даже Богдан Хмельницкий, который благодаря фильму, снятому о нем накануне войны, был столь же популярен среди солдат, как Александр Невский. Украинские деятели культуры чувствовали себя обиженными.