Потерянное царство. Поход за имперским идеалом и сотворение русской нации [c 1470 года до наших дней] — страница 60 из 77

Однако в середине 1970-х годов руководство партии предпочло пожертвовать Яковлевым, чтобы примириться с растущим националистическим течением в русской интеллигенции и, что более важно, кооптировать мятежников и удержать их склонность к бунту под партийным контролем. Тех, кого нельзя было запугать и склонить к покорности – таким, к примеру, был Александр Солженицын, неформальный лидер русской националистической интеллигенции, – высылали из страны. Солженицына выслали в 1974-м. Другим, скажем, новому редактору журнала “Молодая гвардия” Анатолию Иванову, одному из ведущих авторов “деревенской прозы”, пришлось приспособить свою культурную программу к руководящим принципам, спущенным партией сверху.

Партии предстояло и впредь поддерживать русификацию советской политической и культурной жизни, оплачивать многомиллионные тиражи произведений Иванова и других русских писателей-националистов и поддерживать их культурные инициативы. Одной из них было празднование 600-летия битвы на Куликовом поле в 1980 году. Хотя эта битва закончилась поражением монголо-татар, агрессоров с Востока, в советских СМИ это событие перевернули с ног на голову, чтобы вдохновить в обществе антизападные настроения. Русификация окраин и антизападные настроения – эти два идеологических элемента удерживали советских аппаратчиков и русских писателей-националистов в единой связке на протяжении 1970-х и 1980-х годов.

Адаптировав умеренный русский национализм, Москва решительно выступала против проявлений нерусского национализма в республиках. Особенно это касалось Украины, где в 1960-х годах началось возрождение идей национал-коммунизма, согласно которым русификация под маской интернационализма была предательством политики ленинизма, а Украина может быть одновременно советской и украинской без малейшего противоречия. Ведущие деятели 1920-х годов, в том числе Николай Скрипник, в 1933 году обвиненный в националистическом уклоне и совершивший самоубийство, были реабилитированы в конце 50-х – начале 60-х. Крупные литературные и культурные деятели тех лет, в их числе поэт Павел Тычина и режиссер Александр Довженко, снова играли активную роль, вдохновляли, поддерживали и обеспечивали политическое прикрытие для нового поколения писателей и художников – “шестидесятников”.

Среди них были поэты Иван Драч, Лина Костенко и Василий Стус, позже арестованный и погибший в исправительном лагере. Это поколение культурных деятелей подчеркивало расцвет советских народов, а не их слияние. Ученые начали представлять партийным чиновникам свой анализ историографических тенденций и текущей ситуации в культуре. В этих обобщающих работах, которые в некотором смысле можно считать политическими документами, оспаривались и руссоцентричный подход к истории, представленный в “Тезисах о 300-летии воссоединения Украины и России” 1954 года, и русификация украинского образования, культуры и политической сферы как искажение ленинской национальной политики.

Украинское национальное возрождение закончилось в мае 1972 года, когда Петр Шелест, первый секретарь Коммунистической партии Украины, человек твердый и волевой, руководивший республикой почти десять лет, был снят с поста. Он не просто терпимо относился, но поддерживал развитие украинской культуры и идентичности. Убежденный национал-коммунист, Шелест получил большую степень автономии, даже независимости, от Москвы благодаря тому, что поддержал Леонида Брежнева в борьбе против многочисленных противников в Политбюро. В благодарность Брежнев предоставил ему свободу действий в экономических и культурных вопросах. Но как только Брежнев нейтрализовал своего главного конкурента в Политбюро, бывшего главу КГБ Александра Шелепина, дни Шелеста были сочтены.

Как и украинские партийные лидеры 1920-х годов, которые Сталину, устранившему противников, больше не были нужны, Шелест стал тем, кем можно пожертвовать. В обоих случаях после смещения руководителей украинской партии началось наступление на украинскую культуру, возрождавшуюся в период их пребывания у власти. Шелеста перевели в Москву, назначили на политически незначительную должность заместителя главы советского правительства. Его обвинили в идеализации украинского казачества и других националистических уклонах. В это время КГБ обрушил волну арестов на национально настроенную интеллигенцию и проводил чистку в украинских учреждениях. Под руководством Владимира Щербицкого, верного “брежневца”, Украина превратилась в образцовую советскую республику. Диссидентов отправили в лагеря, и уже ничто не могло остановить триумфальный марш советского нациестроительства. Для Украины это означало возрождение имперской модели общерусской нации в социалистическом облике.

Петр Машеров, руководитель Белоруссии, относился к тому типу партийных чиновников, которым не требовались особые указания, чтобы проводить национальную политику в духе брежневского СССР. Он правил республикой 15 долгих лет, с 1965 по 1980 год, когда погиб в автомобильной катастрофе. Советская Белоруссия, бывшее захолустье Польши и имперской России, стремительно развивала экономику. Под надзором Машерова в 1960-х и 1970-х годах лояльность советскому режиму стала главной частью новой белорусской идентичности. Есть основания полагать, что Машерова поддерживал советский премьер Алексей Косыгин, и он был не в ладах с Леонидом Брежневым и его приближенными. Но, в отличие от Шелеста, Машеров оставался в должности до своей неожиданной смерти. Он защищал экономические интересы республики, но никогда не воспринимал возрождение белорусского языка и культуры как цель. И, опять же в отличие от Шелеста, Машеров никогда не говорил публично на национальном языке республики и не проявлял интереса к древней истории этих земель.

В Отечественную он был партизаном; в 1944 году, в возрасте 26 лет, получил высшую советскую награду – звание Героя Советского Союза. Его интересовал только один вид истории – история Великой Отечественной войны.

Машеров построил памятники героям и жертвам войны, превратив феномен партизанского сопротивления нацистам в основополагающий миф о советской белорусской нации. В отличие от украинцев, с гордостью вспоминавших времена Киевской Руси и Гетманщины, белорусы не имели краеугольного камня своей истории и с готовностью принимали часть общесоветской мифологии Великой Отечественной войны.

У Машерова было мало проблем с местной интеллигенцией. Один из ее самых талантливых представителей, писатель Василь Быков, посвятил большую часть своих творений опыту Второй мировой войны – главному интересу Машерова и теме, благодаря которой возникла тесная связь белорусской и советской идентичности. И в то время, когда Россия и Украина массово порождали диссидентов-националистов, Белоруссия оставалась верной и благодарной режиму.

К началу 1980-х годов коммунизм, вопреки обещаниям Хрущева, не только не наступил – его даже не было видно на горизонте. Но один из его элементов – формирование единой политической нации, советского народа, – достиг реального прогресса. И яснее всего это проявилось в распространении русского языка, этого lingua franca СССР, формально обозначенного как язык межнационального общения. В 1970 году 76 % советского населения заявили, что свободно владеют русским языком. С 1970 по 1989 год число нерусских, утверждающих, что хорошо владеют русским языком, увеличилось с 42 до 69 миллионов человек. Это был большой успех, но прирост в основном приходился на восточнославянские области СССР.

Рост числа владеющих русским по всему СССР распределялся неравномерно. Из 290 миллионов советских граждан примерно 75 миллионов владели им слабо, и жили они преимущественно за пределами восточнославянского ядра Союза. Власти были особенно обеспокоены ситуацией в Центральной Азии и на Кавказе, где недостаточное знание русского языка препятствовало эффективной интеграции новобранцев в Советскую армию, в то время воевавшую в Афганистане. Нерусские в этих регионах продолжали жить в пределах своих этнических групп, причем смешанные браки были скорее исключением, чем правилом. Только восточные славяне и высокоурбанизированные евреи свободно вступали в браки с представителями другого народа. Из тех нерусских, которые заявляли переписчикам о свободном владении русским языком, большинство составляли украинцы, белорусы и евреи. Из 65 миллионов нерусских советских граждан, в 1989 году утверждавших, что в совершенстве знают русский язык, 55 миллионов были украинцами и белорусами.

В 1970-х и 1980-х годах русификация в восточнославянских республиках – Украине и Белоруссии – набирала обороты. Это привело не только к тому, что по-русски стали намного чаще говорить на предприятиях и в учебных заведениях в крупных городах (с заметным исключением Западной Украины), но и к тому, что снизилось национальное самосознание украинцев и белорусов, если определять его по указанию участниками переписи украинского или белорусского языка как родного. Число этнических украинцев, назвавших русский родным, увеличилось с 6 % в 1959 году до io % в 1979-м и 16 % в 1989-м. Еще более резким стал спад в Белоруссии, где за тот же период доля белорусов, считавших русский родным, возросла с 7 до 16 % и, наконец, до 20 %: иными словами, каждый пятый белорус считал себя русским, независимо от того, какая национальность была записана в его паспорте.

В то время как перспектива создания единого советского народа из славян и неславян явно была под угрозой, формирование советского, а на деле большого русского народа из восточных славян шло полным ходом. Казалось, ничто не мешало осуществить давнюю мечту имперских нациестроителей – создать общерусский народ. Их преемникам для завершения проекта требовалось только одно – время. Но к концу 1980-х годов его у строителей советского народа уже не осталось.

Часть VIНовая Россия

Глава 18Прощание с красным флагом

Всего за три неполных года скончались три генеральных секретаря партии. Леонид Брежнев, правивший страной 18 лет, умер в ноябре 1982 года. Его преемник, бывший глава КГБ Юрий Андропов, – в феврале 1984-го после долгой болезни. Константин Черненко, сменивший Андропова, – в марте 1985-го. В одряхлевшем Советском Союзе давно уже не было новых идей, а к середине 80-х годов в нем не осталось и руководителей, способных преданно следовать прежним моделям – и идеологическим, и экономическим, и социальным.