95 % граждан считают, что Россия должна защищать интересы русских и представителей других национальностей, проживающих в Крыму. А более 83 % полагают, что Россия должна это делать, даже если такая позиция осложнит наши отношения с некоторыми государствами. 86 % граждан нашей страны убеждены, что Крым до сих пор является российской территорией, российской землей8.
В речи об аннексии Крыма Владимир Путин не только обосновывал свою агрессию с исторической и этнокультурной точки зрения, но и заверял Россию, Украину и мир в том, что Крым – это особый случай и что Российская Федерация не будет претендовать на другие области Украины. “Хочу, чтобы вы меня услышали, дорогие друзья, – обратился он к гражданам страны, которую только что разделил. – Не верьте тем, кто пугает вас Россией, кричит о том, что за Крымом последуют другие регионы. Мы не хотим раздела Украины, нам этого не нужно”9.
В марте 2014 года Путин считал, что может достичь своей цели – удержать Украину в российской сфере влияния без дальнейших присвоений ее территории. Шок от потери Крыма, как предполагалось, должен был развернуть украинские элиты обратно к Москве, показав, что может случиться и с другими регионами страны. Российский министр иностранных дел Сергей Лавров потребовал федерализации Украины и предоставления отдельным регионам права вето в отношении украинской внешней политики. Киев отказался, и в апреле 2014 года русские спецслужбы начали дестабилизацию русскоязычных районов на востоке и юге Украины. Антикиевская пропаганда велась под знаменем защиты русского языка и русской идентичности от украинского национализма. Российские пропагандисты принесли на украинский Восток и Юг идею создания буферного государства, Новороссии, одноименной имперской губернии, некогда существовавшей в этих местах. Ссылки на русское имперское прошлое дополнялись риторикой, восходящей к Великой Отечественной войне – основополагающему историческому мифу путинского режима. Сторонники украинского правительства изображались не только как националисты и агенты упаднического Запада, но и как фашисты.
Идеологическая кампания, напитанная русской имперской мифологией и советской ностальгией, не смогла охватить всю спроектированную Новороссию. Но она оказала немалое влияние в Донбассе, восточном регионе Украины, – части советского промышленного пояса, граничащего с Российской Федерацией. Там доля этнических русских была больше, чем в любой области Украины, за исключением Крыма. Дестабилизация этого региона стала совместным проектом русских спецслужб и русских националистов – альянса, лицом которого стал Игорь Гиркин (псевдоним – Стрелков), русский разведчик, полковник в отставке и активный автор русских националистических СМИ, таких как националистическая газета “Завтра”. Позднее Гиркин утверждал, что именно благодаря его усилиям конфликт в Донбассе обострился и превратился в полномасштабную военную конфронтацию. И да, именно он и его группа, прибыв в Донбасс из Крыма, первыми открыли автоматный огонь, убив офицера украинских спецслужб и вызвав силовой ответ украинской стороны.
Гиркин и его сторонники, наводнившие Донбасс весной и летом 2014 года, принесли туда некую вариацию русского этнического национализма, согласно которой русскими считались не только этнически русские, но и носители русского языка любого этнического происхождения. Их взгляды лучше всего сформулировал Александр Проханов, редактор газеты “Завтра”, в которой печатался Стрелков. По словам Проханова, русскоязычным гражданам Восточной и Южной Украины угрожали геноцидом, и они имели право на восстание, а Россия была обязана их защищать. Он не видел будущего для русских, в таком широком понимании, в объединенной Украине, которая могла быть только антирусской и прозападной. И он утверждал, что единственный выход – это разделить Украину.
Эти идеи проникли на Украину из России задолго до событий 2014 года и вдохновили многих активистов “Русской весны” – так русские националисты назвали восстание в Донбассе, которое управлялось и финансировалось из России. Среди их представителей был Павел Губарев, тридцатилетний историк, ставший мелким предпринимателем. В юности он входил в ультранационалистическую и, по мнению некоторых экспертов, фашистскую организацию “Русское национальное единство”. В апреле 2014 года на собрании пары сотен активистов Губарева избрали “народным губернатором” Донецка, столицы Донбасса. Ни Губарев, ни Стрелков не думали о Донбассе как о будущей независимой республике. Они представляли его частью Новороссии, а Новороссию, в свою очередь, – частью Российской Федерации. Губарев, кроме того, считал конфликт этапом восстания против украинских олигархов, которые, подобно их российским “коллегам”, захватили контроль над самыми прибыльным отраслями экономики, став объектами для ненависти обедневшего народа постсоветского государства. Восстание, по мнению Губарева, было и частью более широкой борьбы “Русского мира” против развращенного Запада. “Русская церковь благословила нас на ту войну, которую мы ведем. Это война за Русский мир, за Новороссию”10, – заявил он в июне 2014 года, обращаясь к ополченцам Донбасса в разгар войны в регионе.
Весной 2014 года русские националисты, которые часто критиковали Путина за нерешительность, поддержали и его, и проводимую им политику. Путин, в свою очередь, охотно прибегнул к их услугам и выслал самых опасных радикалов из России, позволив им умереть на полях и в шахтерских городах Украины. Но зарождающийся союз правительства и радикальных националистов под знаменами Русского мира пошатнулся летом 2014 года, поскольку мечта о Новороссии не осуществилась и две самопровозглашенные республики Донбасса, одна с центром в Донецке, а другая в областном Луганске, оказались на грани краха.
Чтобы спасти положение, российское правительство увеличило поток наемников, добровольцев и оружия через украинскую границу. Среди прочего Россия отправила зенитноракетные комплексы. Один из таких комплексов, “Бук”, которым, предположительно, управлял русский расчет, сбил малайзийский “Боинг”, летевший рейсом МН17 из Амстердама в Куала-Лумпур; погибли все 283 пассажира, в том числе 80 детей и 15 членов экипажа. Объединенная следственная группа, в которую вошли представители Австралии, Бельгии, Малайзии, Нидерландов и Украины, смогла установить место запуска, тип ракеты и путь, по которому ракетный комплекс привезли из России в контролируемую повстанцами часть Украины и вернули в Россию после того, как самолет был сбит.
Тайной поддержки, которую оказывал мятежникам Кремль, не хватало на то, чтобы противостоять украинской армии. Как и в Крыму, для успеха “Русской весны” потребовалась военная операция. После недолгих колебаний российские власти в августе – сентябре 2014 года послали войска, чтобы спасти мятежные анклавы от неизбежного военного поражения. В первые месяцы 2015 года российские военные, якобы получившие увольнительные в своих подразделениях, вновь были брошены в бой, чтобы выбить украинцев из Дебальцева, стратегически важного железнодорожного узла, связывающего ключевые районы Донецкой и Луганской областей. Две мятежные республики были спасены. Но что было с ними делать? Они стали постоянной проблемой не только для российской экономики и внешней политики, но и для будущего российской политики в “ближнем зарубежье”.
Разочарование в Русском мире охватило и обе республики, Донецкую и Луганскую. Они были на грани экономического коллапса и не имели шансов ни присоединиться к России, ни выжить за счет своих сил. По сути, Кремль отказался от проекта “Новороссия” как от слишком затратного. “Истинных верующих”, таких как Губарев, отстранили от реальной власти в Донбассе, и регион перешел от русских националистов и их местных сторонников к людям без четкой идеологии, но совершенно лояльных Москве. Когда Губарев попытался оспорить власть назначенца Кремля, на него было совершено покушение, в котором ему посчастливилось выжить.
За один только 2015 год трое из самых заметных местных полевых командиров, решивших в предыдущем году выступить на стороне восставших, были убиты за то, что не соответствовали новой политике Кремля, который счел экономическое бремя поддержания Донбасса слишком тяжелым и пытался подтолкнуть регион обратно в состав Украины в статусе федеральной территории с правом вето во внешней политике страны. Губарев, переиначив старый лозунг, заявил, что Донбасе (как он сказал, “Новороссия”) – это факел, который поможет вернуть остальную Украину в Русский мир. Это была задача не из легких.
Аннексия Крыма и война в Донбассе, к концу 2016 года унесшая более десяти тысяч жизней, оставившая вдвое больше раненых, сотни тысяч человек лишившая крова, а миллионы беженцев вынудившая покинуть зону конфликта, загубили любую привлекательность Русского мира не только для Украины, но и для соседней Белоруссии. “А если есть некоторые тут «умники», считающие, что белорусская земля – это часть, как они говорят сейчас, Русского мира и чуть ли не России, – забудьте! Беларусь – это суверенное и независимое государство… – заявил в январе 2015 года белорусский президент Александр Лукашенко, известный своими пророссийскими настроениями. – Мы всегда были гостеприимны… Но заставим любого уважать наш суверенитет и независимость, кто помышляет о том, что нет такой страны – Беларусь. Не было – а сейчас есть! И с этим надо считаться. И мы свою землю никому не отдадим!”11
Теперь Русский мир ассоциировался не только с Пушкиным и русским языком, но и с захватом земель, которые стоили тысячам людей жизни и здоровья, и миллионам – разрушенной родины.
После аннексии Крыма и неудачи в Донбассе Владимир Путин все так же говорил о русских и украинцах как об одном народе. Однако эту риторику осудили не только за границей – ее все меньше поддерживали и в самой России. С ноября 2005 года по март 2015-го число граждан России, считавших, что оба народа являются одним, сократилось с 81 до 52 %. Хотя исторически сложилось так, что эти народы относились друг к другу с взаимной симпатией, к марту 2014 года – из-за того, как в российских медиа освещались события на Украине, – большинство граждан России стали отрицательно воспринимать украинцев.