1. Видимо, Бутурлин одобрил такое новшество – довольно скоро царь и в собственных грамотах стал использовать оборот “Великия и Малыя России”[10].
Эти парные названия появились в первой половине XIV века, когда вследствие монгольского нашествия митрополия всея Руси была разделена и в украинском городе Галиче была учреждена митрополичья кафедра Малой Руси. Существовала она недолго, но в конце XVI века обозначения Великой и Малой России вновь возродились, главным образом благодаря ближневосточным иерархам, которые колесили по русским землям Польско-Литовского государства и заезжали к царю за милостыней. В новых обстоятельствах под Малой Русью понимались православные территории, управляемые из Киева, а Великой Русью были владения московского царя. Малой Русью именовали паству киевского митрополита, Великой Русью – московского. Ко времени Переяславского соглашения религиозная терминология перешла в политическую сферу.
В 1655 году в царский титул добавили “Белую Россию”. Такая перемена говорила об отходе от чисто церковной традиции и отражала новую военно-политическую обстановку в регионе. Малой Россией теперь называли уже не всю Киевскую митрополию, как раньше, а только Украину – или “польскую Русь”. Казаки контролировали эти земли либо претендовали на них. На них же распространялись пожалованные царем гетману особые права и вольности. Белорусские земли таких привилегий не получили, так как их жители населяли территории Великого княжества Литовского, которое было частью Речи Посполитой. Благодаря успешной военной кампании 1654–1655 годов белорусские земли стали владением московского царя, но особых прав их жители не приобрели. Даже общая вера не помогла белорусам получить такие права: приходы Белой России подчинили непосредственно московскому патриарху, украинские же оставались под управлением киевского митрополита. Тем не менее Никона стали титуловать патриархом “всея Великия, и Малыя, и Белыя России”.
На различении Великой, Малой и Белой России настаивали не только дьяки Алексея Михайловича. Украинские и белорусские авторы тоже доказывали, что их идентичность не совпадает с великорусской. Чаще всего это были питомцы Киевской коллегии времен Петра Могилы, которые относили себя к отдельной от Москвы Руси, или, в их терминологии, России. Подыскивая аргументы, они вышли за пределы конфессии и династической традиции, поскольку в их арсенале появилась новая идея – идея национального. По их мысли, все они принадлежали к единому народу. Как ни странно с точки зрения современности, они отказывали в принадлежности к этому народу как раз жителям Великороссии, предкам нынешних россиян.
5 июля 1656 года Симеон Полоцкий, знаменитый выпускник Киевской коллегии, в окружении своих учеников торжественно принимал высокого гостя. В Полоцк пожаловал сам царь и великий князь Алексей Михайлович. Посвященные царю стихи славили его как истинно православного государя и законного правителя Руси – наследника киевского князя Владимира. Но не человека того же народа. Один из “отроков” желал Алексею:
Жий, отчекиваная утехо народу,
В гонению подана росийскому роду.
Под “росийским родом” явно подразумевались те, кем еще недавно правил Ян Казимир. Другой пояснял, что их Русь состоит из двух частей:
Лобзает [царя] вся Росия, Белая з Малою,
Веры просветившися светом под тобою.
Для полоцких студентов Алексей был православным ⁄ “восточным царем”[11], пришедшим в их “Российскую страну” из-за границы:
Царь от востока прийде, царь сиверной страны…2
Едва ли монарха и его свиту сколько-нибудь волновало то, что жители Полоцка не считали их такими же русскими людьми, как они сами. Этническая принадлежность еще не имела того значения, какое она приобретет в эпоху национальных государств. Для московского мировоззрения важнейшими мерилами идентичности служили преданность государю, признание его наследственных прав и, все больше и больше, православная вера. Сквозь призму национального ее элита смотрела на себя довольно редко – и даже в таком случае не включала в русский народ бывших жителей Речи Посполитой. Украинская и белорусская элита, напротив, уже воспринимала понятие национальности, но пока не ощущала себя одним народом с “московитами”.
Обеим группам потребовалось время, чтобы перекроить свое мировоззрение сообразно новой политической реальности – увидеть под властью общего для них самодержца не только земли и народы, но и одну общую нацию раннего Нового времени. Этот процесс, как ничто другое, ускорила ожесточенная борьба за Украину и Белоруссию, которую Россия вела с Речью Посполитой и Османской империей – двумя главными противниками в Восточной Европе.
Земли Малой и Белой Руси оказалось намного легче захватить, чем удержать. Война 1654–1667 годов окончилась Андрусовским перемирием. Три года переговоров в деревне под Смоленском привели к потере Белой Руси. Вернулся к царям лишь Смоленск. Чернигов на северо-востоке Украины остался под властью Москвы, но не прямо, а как казачья территория Войска Запорожского, которое признавало верховную власть Романовых. В Москве рассчитывали получить управление Черниговом в свои руки, но эти пожелания натыкались на глухую стену: казаки чувствовали себя хозяевами Левобережной Украины. Часть сегодняшней Украины, включая Киевское воеводство, Волынь, Подолию, Галицию, с религиозной и политической точки зрения киевлян того времени, осталась у Речи Посполитой.
В опасном положении оказался Киев – древняя столица Рюриковичей и центр Руси (России), воображенной Симеоном Полоцким, его преподавателями и однокашниками по Могилянской коллегии. Городу не повезло с расположением на правом берегу Днепра. Царь и его советник были готовы сдать его, чтобы обеспечить мир с Варшавой. Андрусовское перемирие предусматривало, что Россия уступит его полякам через два года. Но делать этого не пришлось, несмотря на сложности с обороной киевского плацдарма. Сдачи города в немалой степени не допустило киевское православное духовенство, которое желало любой ценой остаться под властью православного царя.
В 1674 году угроза городу уже с турецкой стороны подвигла те же круги заявить о законности прав царя на Киев в историческом трактате под названием “Синопсис, или Краткое собрание от разных летописцев о начале славено-российского народа и первоначальных князей богоспасаемого града Киева, и о житии святого благоверного великого князя Киевского и всея России первейшего самодержца Владимира, и о наследниках благочестивыя державы его Российския даже до пресветлаго и благочестиваго государя нашего царя и великана князя Алексея Михайловича, всея Великия, Малыя и Белыя России самодержца”.
Книгу напечатали в типографии Киево-Печерской лавры. Приписывают ее обычно Иннокентию Гизелю, архимандриту того же монастыря. Книга вызвала большой читательский интерес, причем не только в Киеве. Второе и третье издания вышли в 1678 и 1680 годах. “Синопсис” стал своеобразным продолжением киевского летописания. Автора занимает история Киева, церковная история Руси, а также проблема национальности. “Синопсис” представлял киевоцентричное видение Руси и ее истории. Принципиальным является образ Москвы как второго Киева.
На страницах “Синопсиса” Киев предстает колыбелью русской династии, государства и церкви. Не менее важен статус древней столицы как родового гнезда “российского народа”. Глава о возникновении города носит название “О преславном верховном и всего народа российского главном граде Киеве и о начале его”3. Как представляет себе “российский народ” неизвестный автор? В “Синопсисе” “российский народ” назван также “славенороссийским”, то есть он принадлежит к славянам. Он явно включает и правителей Киева и Москвы, то есть предков сегодняшних украинцев и россиян. Таким образом, автор начал отходить от традиции предшественников по украинскому летописанию, которые вслед за польскими хронистами проводили четкое различие между народами Руси и Московии.
“Синопсис” стал первым учебником истории в Российской империи. В XIX веке число изданий достигло уже тридцати (не считая рукописных копий). Благодаря этой книге многие русские не только узнали основные события древенерусского минувшего, но и пришли к осознанию самих себя как народа-нации. При этом такой народ вовсе не был строго великорусским – ведь история Московского государства по “Синопсису” была неотделима от истории Киева и земель, именуемых тогда Малой и Белой Русью. Автор текста подталкивал читателя к тому, чтобы увидеть в завоеваниях Алексея Михайловича не столько оборону веры и утверждение династических прав, сколько объединение исторически единого народа. Это была революционная идея для того времени.
“Синопсис” пропагандировал не только образ русского народа, идущего из Киева, но и религиозную общность подданных Романовых и тех, кто еще недавно признавал власть королей-католиков. Далеко не все восприняли эту конструкцию благосклонно, учитывая, что единство предполагалось на основе киевского православия. Противовесом ему стала позиция старообрядцев – противников киевского влияния на московское православие, восставших против царя, который поддерживал нововведения. Протопоп Аввакум, один из вождей раскола, заклинал государя блюсти старинный русский уклад и не пренебрегать родной речью: “Ты ведь, Михайлович, русак, а не грек. Говори своим природным языком – не уничижай его и в церкви, и в дому, и в пословицах. Как нас Христос научил, так и подобает говорить. Любит нас Бог не меньше греков”4. Еще более пылко Аввакум обличал элементы католической практики, внедряемые в Москве киевскими интеллектуалами вроде Симеона Полоцкого. Тот переехал в столицу в 1664 году и стал одним из злейших врагов мятежного протопопа. “Ох, ох, бедная Русь, чего-то тебе захотелося немецких поступов и обычаев?!”5 – вопрошал Аввакум в одной из своих бесед.