, мужские вопли под баскетбол по телевизору, приглушенный телефонный разговор — все просачивалось сквозь штукатурку вместе с запахом чужой стряпни. Любой предлог смыться был подходящим. Или, может, ею просто двигала ненависть к Алану.
На цыпочках, стараясь не споткнуться о барахло, она пробралась мимо семейных портретов в пластиковых рамках на обшитых панелями стенах: они с Розмари в одинаковых платьях с оборками; Алан, обнимающий их мать, когда она еще была похожа на Элизабет Тейлор: идеально уложенные черные волосы, сияющие счастьем серебристо-синие глаза. Алан на снимке тоже улыбался: человек с заурядной внешностью, с совершенно ординарными чертами, довольный, влюбленный в жену. Но глаза его оставались холодными и бесстрастными. Глаза, скрывавшие тайну. Сейдж знала, что фотографии, как и люди, могут быть обманчивы: в момент, запечатленный на пленке, под щелчок фотоаппарата все такие счастливые и безупречные, а через минуту уже ссорятся и с топотом выскакивают из комнаты. Или вопят, собачатся и дерутся.
Не доходя до гостиной, она еще раз проверила карман куртки: на месте ли остаток денег, взятых из тумбочки Алана. Обычно она таскала его чаевые только по выходным, когда собиралась оторваться, но сейчас были рождественские каникулы, а Хэзер и Дон тащили ее на новую дискотеку в Каслтон-Корнерз, потому что у Хэзер был там один знакомый вышибала и они могли пройти без проверки. В дверях гостиной Сейдж остановилась и прислушалась, молясь, чтобы Алан, залив глаза, как обычно, отрубился перед телевизором. Телевизор и впрямь был включен, но, к большому ее разочарованию, Алан с кем-то разговаривал — судя по всему, с Ларри, его приятелем по охотничьим делам. Подойдя ближе, она заглянула в дверной проем.
Как и вся квартира, гостиная была завалена хламом; вытертый оранжевый ворс ковра лоснился, мебель потускнела под слоем пыли. Алан, голый по пояс, примостившись на краешке клетчатого кресла, поднимал гантели; его грудь и лицо блестели от пота. Ларри сидел на диване, курил и пил пиво, положив ноги на журнальный столик; похоже, сегодня он хотя бы сподобился помыться. По телевизору передавали баскетбол, но звук был приглушен. Надеясь, что ее не заметят, Сейдж приготовилась проскользнуть в дверь. И тут Ларри сказал такое, отчего беглянка замерла на месте.
— Давно она пропала?
— Да дня три, — ответил Алан, перемежая слова натужными вдохами, с которыми поднимал гантели.
Сейдж нахмурилась. Ох, черт, только не это. Опять кто-то пропал.
— А чего они так тянули, почему сразу тебе не позвонили? — спросил Ларри.
— Без понятия. Может, хотели сперва найти ее. Надо было номер телефона сменить, не пришлось бы сейчас возиться со всей этой хренью.
— Да уж, не шибко они торопились тебя известить. По мне, так чего-то странно.
— Блин, да че тут странного, — возразил Алан. — Ты хоть понимаешь, какая там огромная территория? Тот тип по телефону сказал, что они сорок зданий проверили. Сорок! Сначала думали, может, она куда пошла да заблудилась или в другое отделение забрела, но теперь лес прочесывают. Он сказал, что под Уиллоубруком триста пятьдесят акров. Прикинь, сколько у них там даунов. Это ж кучу времени надо, чтобы все обыскать.
Сейдж судорожно пыталась сообразить, кто там у них, в Уиллоубруке. Об этом месте она знала лишь одно: оно предназначено для умственно отсталых и увечных детей. Родители грозились отправить туда своих отпрысков, если те не будут слушаться; хозяин магазина мог припугнуть малолетних хулиганов, сказав, что позвонил в Уиллоубрук и сейчас за ними приедут. Девочкам внушали, что у рано забеременевших ребенок рождается с недоразвитым мозгом и его забирают и увозят в Уиллоубрук. Но Сейдж никогда не слышала, чтобы туда действительно кого-нибудь отправили. И если кто-то в самом деле пропал там, в Уиллоубруке, да хоть где бы то ни было еще — с какой стати извещать Алана? Он-то как может помочь?
— Копы при делах? — спросил Ларри.
— Вряд ли, — ответил Алан. — Во всяком случае, пока нет. Парень, с которым я говорил, сказал, что он один из тех мозгоправов, которых туда нагнали. Думается мне, доктора пока не стали тормошить копов, потому что не хотят сеять панику.
— Так с какого перепугу они тебе-то позвонили? — проворчал Ларри. — Ты-то, на хрен, что можешь сделать?
— Они обязаны были мне позвонить, — объяснил отчим. — Я официальный опекун Розмари.
Сейдж похолодела. Что за пургу Алан несет? Ее сестра мертва. Шесть лет назад она умерла от воспаления легких, за пятнадцать дней до Рождества, через две ночи после того, как сестры написали письма Санте с просьбой о подарках, которых так и не получат.
Сейдж никогда не забудет момент, когда услышала ту новость. Никогда не забудет, как из легких исчез воздух, как взорвалась острая боль в груди, словно кто-то всадил туда раскаленный нож. Никогда не забудет, как кричала, пока не начала задыхаться. У нее в жизни не было ничего страшнее, чем утрата сестры, — разве что уход отца. Но смерть Розмари оставила в ее сердце и душе дыру, которую уже ничто не сможет заполнить.
Так как же Розмари могла «пропасть»? Мертвые не пропадают. Мать уже развеяла ее прах над рекой Гудзон; соседи натаскали пирогов и запеканок. Как-то это все не складывалось.
Она почувствовала, как глубоко в ней что-то сдвинулось; Сейдж словно смотрела старые домашние кинопленки, но никого не узнавала. Казалось, из нее вырвали все воспоминания, а взамен напихали невесть что. Она почувствовала в груди уплотнение, затвердение, давление, и ей стало трудно дышать. Сейдж прижала ладонь к животу, глубоко вдохнула, хватая ртом воздух, и попыталась взять себя в руки. Может быть, она ослышалась. Может быть, не так поняла. Может быть, телевизор исказил слова Алана.
Ну уж нет. Что слышала, то слышала. Алан сказал, что Розмари все это время жила в Уиллоубруке и три дня назад пропала. Это казалось невозможным. Невероятным. Ненормальным.
Собравшись с духом, она вошла в гостиную. Увидев ее, Алан опустил гантели и встал.
— Какого черта? Разве тебе не надо утром в школу?
— Не надо, — ответила она. — У нас еще каникулы.
— И чего ты хочешь?
— Я хочу знать, что ты говорил о Розмари.
Алан метнул нервный взгляд на Ларри, затем снова посмотрел на падчерицу, мрачно скривив рот. Ларри с деланым безразличием убрал ноги со столика и наклонился, не отрывая взгляда от телевизора, чтобы раздавить сигарету в переполненной пепельнице.
— Подслушивала наш разговор? — Теперь отчим обратился к Сейдж другим, слишком хорошо знакомым ей голосом. Это был голос власти, назиданий, насаждаемых правил.
— Нет, — ответила она.
— Не виляй. Признавайся, ты подслушивала.
— Нет. Я…
— Опять куда-то намылилась?
Она покачала головой.
— Тогда какого черта куртку напялила?
Сейдж вспыхнула. Совсем забыла, что на ней куртка, забыла, что собиралась уйти к подругам.
— Расскажи мне, что ты говорил о Розмари, — повторила она.
— Ничего я о ней не говорил, — заявил Алан. — Тебе надо бы сходить уши проверить. — Хмуро хохотнув, он глянул на приятеля, надеясь на его поддержку, но Ларри, не обратив внимания, потянулся за пивом.
Сейдж обожгло гневом. Он врал, как врал всегда и обо всем: о том, что заплатил за квартиру, о том, что ходил на родительское собрание, о том, где проводил те ночи, когда не являлся домой.
— Нет, говорил, — огрызнулась она. — Я слышала. Тебе звонили из Уиллоубрука и сказали, что Розмари пропала. И что они обязаны были позвонить тебе, потому что ты ее официальный опекун.
Алан как-то мерзко хрюкнул, как свинья, роющая землю, вытер ладонью лоб и рявкнул:
— Ну, значит, послышалось тебе. А теперь отцепись от меня. Катись, нажирайся, гуляй с парнями, или чем ты еще там занимаешься со своими шлюховатыми подружками. Мне до лампочки; главное, ко мне не лезь.
— Нет, — сказала Сейдж. — Розмари моя сестра. Я имею право знать, что происходит.
Отчим бросил на нее разъяренный взгляд.
— Ты? Имеешь право?
— Да. Ты должен мне сказать.
— А то что?
— А то я сообщу твоему боссу, что ты пьешь на работе. Я-то знаю, какой такой кофеек ты каждое утро наливаешь в термос.
Алан подступил ближе: лицо, перекошенное от ярости, стиснутые кулаки; на нее пахнуло мерзкой смесью вони пива и пота, окутавшей ее плотным облаком.
— Ты что же, девчонка, угрожаешь мне?
— Говори правду, не то я…
Прежде чем она успела хоть что-то добавить, отчим наотмашь ударил ее по лицу. Ее голова мотнулась вбок, клацнули зубы. Прижав к щеке ладонь, Сейдж уставилась на него, сдерживая слезы потрясения и гнева. В последний раз он ударил ее несколько месяцев назад, когда обнаружил на диване в расстегнутых джинсах: она спала, и от нее несло пивом. Она тогда пришла домой, наведалась в сортир и, не застегнувшись, свалилась на диван перед теликом. Но Алан решил, что она занималась чем-то другим, поэтому врезал ей и обозвал шлюхой, а потом прогнал по коридору и пихнул через всю спальню на кровать. В тот раз она была слишком потрясена и слишком пьяна, чтобы защищаться, но все же решила: если он ударит ее еще раз, она вызовет полицию.
Ларри отставил пиво и поднялся.
— Пойду-ка я лучше, — сказал он.
— Нет, — жестко возразил Алан. — Я хочу, чтобы ты был свидетелем. Тогда она не сможет сказать, будто я привираю.
Ларри снова уселся. Было заметно, что ему очень хочется убраться отсюда. Алан схватил с кресла футболку и натянул ее.
— Я понял, почему твоя мать не хотела тогда говорить тебе, но теперь ты уже большая и сможешь помалкивать.
Не отрывая от отчима наполненных слезами глаз, она затаила дыхание, страстно желая услышать то, что он собирался сказать, и в то же время страшась этого.
— Помалкивать о чем? — спросила она. У нее подкашивались ноги.
— Последние шесть лет Розмари училась в государственной школе Уиллоубрук, — проговорил он. — Врачи сказали, что там ей будет лучше всего.
Комната закружилась вокруг Сейдж. Ей очень хотелось сесть, но она не собиралась давать Алану преимущество.