стру. Опять. Она посмотрела на Эдди: — По-твоему, я права? Это работа Уэйна? Может быть, Розмари пригрозила рассказать о том, что он с ней проделывал?
— Я тебе так скажу: это еще не причина для Уэйна убивать ее. Он знает, что ей никто не поверит, потому-то все его штучки ему и сходят с рук.
— А если у него была другая причина?
Эдди нахмурился.
— Например?
Она задумалась, затем ахнула, пораженная, отчего ей это не пришло в голову раньше:
— А может, у нее не было никакой операции. Может, она от него залетела.
— Ну, если Уэйн ее убил, он и тело перепрятал. Долго он пробыл с тобой в шестом, после того как они с Марлой отвели тебя туда?
— Задержался на сестринском посту поболтать с сестрой Вик, потом отвел меня в яму и держал, пока она меня колола. Руки мне связали, а что было потом, я не знаю. — Желудок скрутило спазмом. Сейдж и не подумала о том, что с ней случилось под наркотиком. Когда она проснулась, штаны по-прежнему были на ней, и, насколько можно судить, ее не подвергли насилию. Но как знать, что могло прийти в голову Уэйну, пока она валялась без сознания? — Не думаю, что сестра Вик оставила бы меня наедине с ним. Во всяком случае, надеюсь.
— Если это был Уэйн, ему потребовалось бы довольно много времени, чтобы добраться до Розмари и перепрятать ее до того, как спустились мы с Болдуином. К тому же, чтобы сестра Вик его не хватилась, ему пришлось бы оставить пациентов в дневном зале без надзора.
Сейдж кивнула:
— Это очень даже в его стиле.
Глава шестнадцатая
На следующий день Сейдж, терзаемая тревогой, сидела одна в кабинете доктора Болдуина. Утром Леонард отыскал ее в отделении и увел в туннели, отказываясь отвечать на вопросы о том, куда и зачем они направляются. Сначала она подумала, что он ведет ее в морг для опознания сестры, тело которой каким-то чудом все-таки нашлось. Но Леонард повернул в другую сторону, к главному зданию, и провел ее по лабиринту коридоров и лифтов до кабинета доктора Болдуина. Иви впустила их, и Леонард оставил Сейдж в кабинете, велев сидеть и ждать. Иви заперла дверь.
Когда они ушли, Сейдж спрыгнула со стула и подошла к окну, в которое сквозь желтоватую штору просачивался солнечный луч. Если открыть окно или разбить стекло, можно спрыгнуть вниз и пойти в полицию. Однако, отодвинув штору, Сейдж обнаружила, что под кабинетом еще как минимум пять этажей. До снегового покрова и расчищенной кирпичной дорожки внизу, казалось, сотня миль. Упав, она проломит себе череп или сломает ногу, и на этом побег закончится.
Она все равно попыталась приоткрыть окно, чтобы подышать свежим воздухом, но рама не поддавалась. Чертыхнувшись, Сейдж принялась мерить шагами комнату, проигрывая в мыслях самые разные сценарии. Она здесь, в кабинете доктора Болдуина, потому что нашлось тело Розмари? Алан собирается приехать за ней? Или ее накажут за попытку к бегству, отправив в больницу строгого режима?
Ее взгляд упал на стол доктора Болдуина. Никаких папок с делами на бюваре, никаких бумаг, ничего, что могло бы послужить подсказкой, почему она здесь. Сейдж торопливо уселась за стол и попробовала выдвинуть средний ящик. Заперт. Подергала другие: тоже на замке. Она встала и оглядела ряды черных каталожных шкафчиков. Ответа на то, почему она здесь, в них не найдется, но, может быть, обнаружится полезная информация о Розмари — если шкафчики не заперты. Разглядывая потрепанные наклейки, она нашла ящик с маркировкой «У» и потянула его к себе. К ее удивлению, он послушно выехал.
Продолговатый ящик был набит огромным множеством истрепанных папок так плотно, что казалось невозможным вытянуть одну из них, а уж запихнуть назад — и подавно. Пробежав глазами выцветшие ярлычки с именами, она отыскала папку с надписью «Уинтерз». При каждом звуке по ту сторону двери, при каждом скрипе стула и стуке ящика в приемной она задвигала ящик, подбегала к стулу и усаживалась, боясь, что доктор Болдуин застукает ее за этим занятием.
Наконец Сейдж нашла две папки с именем «Уинтерз» и потянула за первую, но ярлычок надорвался. Тогда она вытащила вторую, чуть выдававшуюся вверх, и открыла ее. На первой странице была прикреплена черно-белая фотография косоглазого малыша с заячьей губой. На стене у него за головой на белой табличке значились пять цифр. Под фотографией стояла дата: 3 ноября 1955 года, имя «Грегори Уинтерз» и слова, набранные жирным шрифтом: «Тяжелая умственная отсталость». На фотографии Грегори, казалось, смеется: обнаженные в улыбке десны с молочными зубами, сморщенный от удовольствия нос. Сейдж поперхнулась, гадая, жив ли еще мальчик. Закрыв его историю болезни, она достала другую, помеченную именем «Уинтерз», открыла обложку, и папка чуть не выпала у нее из рук.
На Сейдж смотрели испуганные глаза Розмари. Губы были сжаты, словно сестра изо всех сил сдерживала слезы. Под ее именем стояла подпись жирным шрифтом: «Маниакально-депрессивная шизофрения с раздвоением личности». Несмотря на ужас на лице, Розмари выглядела точно такой, какой ее помнила Сейдж: матовая кожа и светлые пряди, обрамляющие лицо изящной лепки. Сейдж словно смотрела на собственную фотографию. Смахнув слезы, она перевернула страницу и начала читать.
10 декабря 1965 года. Пациентка находится в хорошем физическом состоянии. В палате освоилась не сразу. Реакция на торазин удовлетворительная. После трех дней лечения больше не проявляет враждебности, однако галлюцинации и бред не прекращаются. Рекомендуется продолжать ежедневное лечение.
12 мая 1966 года. Пациентка довольно контактна, ест и спит хорошо. Жалоб от медперсонала нет. Рекомендуется продолжать ежедневное лечение.
Сейдж ахнула. Никто не проводил повторную оценку состояния Розмари в течение полугода после поступления? Невероятно. В приемной зазвонил телефон Иви, испугав Сейдж, и она лихорадочно пролистнула следующие несколько страниц.
2 июня 1967 года. Пациентка демонстрирует определенно параноидальный стиль мышления и продолжает страдать галлюцинациями. Появилась навязчивая идея в отношении другой пациентки, которую считает своей сестрой. Рекомендуется ежедневное лечение.
10 июля 1968 года. Пациентка продолжает проявлять признаки паранойи и бреда. Не исключено развитие раздвоения личности. На данный момент выявлено три отдельные личности: Трикси, Белинда и Сейдж. Персоналу даны указания не вступать в противоречия. Рекомендуется ежедневное лечение, а также проликсин по обстоятельствам.
1 сентября 1969 года. Наряду с продолжающейся паранойей, шизофренией и раздвоением личности пациентка обнаруживает склонность к насилию. После нарушения порядка в дневном зале (набросилась на санитара и нанесла травмы нескольким другим пациенткам) изолирована на четыре дня, чтобы купировать паранойю. Рекомендуется ежедневное лечение, а также проликсин по обстоятельствам.
6 сентября 1969 года. Изоляция не помогла обуздать агрессивные наклонности пациентки. Временно переведена в больницу строгого режима.
12 октября 1970 года. Пациентка пыталась сбежать. Помещена в изолятор на восемь дней. Рекомендуется ежедневное лечение, а также дополнительная доза проликсина по обстоятельствам.
6 января 1971 года. Пациентка пропала. Через два дня найдена в четырнадцатом блоке в полубессознательном состоянии и с сильной паранойей. Рекомендуется ежедневное лечение, дополнительная доза проликсина до улучшения состояния.
Сейдж уже знала, что пациентов крайне редко показывают врачам, но, увидев подтверждение этому на бумаге, пришла в еще большую ярость. Как можно было допустить, чтобы между обследованиями миновал целый год? Какая-то бесчеловечная дичь. Кому поможет Уиллоубрук подобными методами? Она пролистала последние страницы, ища хоть какую-то дельную информацию. Другие записи, сделанные десятками различных почерков, включали листы назначений, физические характеристики — рост и вес — и медицинские показания, заслуживающие внимания: открытый перелом, дизентерия, травма глаза, анализ на гепатит, суицидальные мысли.
У Сейдж сжалось горло. Розмари хотела покончить с собой? Это так на нее не похоже. Сестра всегда любила жизнь. Затем Сейдж вспомнила беспросветную тоску, охватившую ее саму, когда она думала, что до конца дней обречена на жизнь в Уиллоубруке, и в определенной мере ей стало понятно, почему сестра хотела покончить со своими страданиями.
Закрыв историю болезни Розмари, Сейдж засунула ее обратно в ящик вместе с папкой бедного маленького Грегори, не беспокоясь о том, что может помять или порвать бумаги. Задвинув ящик, она обошла стол и уселась в ожидании доктора Болдуина. Увы, обнаруженная ею история болезни Розмари лишь усилила тоску по утраченной сестре; теперь Сейдж еще горше оплакивала ее короткую трагическую жизнь. И теперь, в ближайшие несколько минут, ей предстояло узнать, выпустят ее или отправят в больницу строгого режима, и тогда саму Сейдж ждет та же страшная участь, что и Розмари.
Но нет: в отличие от сестры, у нее была возможность учиться в школе, заводить друзей, посещать музеи, танцевать и гонять мяч, познавать мир и людей этого мира. Она ходила в кино и тусила ночами на вечеринках; она смеялась и болтала с подружками. Она гуляла под полным заезд ночным небом, пила вино и чувствовала бездонную надежду жизни, богатом возможностями. Она влюбилась и занималась любовью с красивым мальчиком. Она жила куда более полной жизнью. чем любой из обитателей Уиллоубрука. И принимала все это как должное.
Она зажмурилась, подавляя слезы, и вытерла теки, твердо решив не думать о плохом. Если бы за ней приехали из больницы строгого режима, ее просто забрали бы прямо из палаты. Наверное, Леонард привел ее сюда потому, что доктор Болдуин хочет снова поговорить с ней. И очень важно выяснить о чем.
Прошло еще десять минут. Пятнадцать. Полчаса. Не выдержав, Сейдж встала и принялась стучать в дверь.
— Ау! Иви? Где доктор Болдуин?
Ответа не было, лишь приглушенное клацанье пишущей машинки.