— Ничуть! — страстно заявила я. — Мне уже ведома истина, и, в какие бы учтивые слова он ни облек свое объяснение, это ничего бы не изменило. Правда в том, что он связан с другой. Он женится на ней, в этом нет сомнений. Что он может мне теперь предложить, кроме извинений и обещания дружбы — каковая совершенно невозможна после той глубокой привязанности, которую я испытывала? Нет, если мое сердце когда-нибудь и излечится, если мой разум когда-нибудь прояснится, я должна вернуться туда, где была до встречи с мистером Эшфордом, и изгнать его из своих мыслей.
— Рукоплещу твоей силе и решимости, дорогая, — сказала Кассандра, и лицо ее выражало доброту и сострадание, — но не думать о ком-то, к кому питала столь глубокие чувства, — это проще сказать, чем сделать.
Она была права, но что мне еще оставалось? Я села собирать несколько дюжин листов новой рукописи в своеобразную книгу и сшивать их, но, разумеется, не прошло и пяти минут, как голос мистера Эшфорда зазвучал у меня в голове: «Ваша книга прелестна, остроумна и романтична… в совершенно новой манере… я никогда не читал ничего подобного… Вы будете издаваться, вы обязаны».
«Неужто все это — никчемная лесть и ничего более?» — гадала я.
Он казался таким искренним в своих похвалах.
«Что ж, — подумала я с внезапным приступом ярости, — существует лишь один способ узнать правду».
Пройдет немало времени, прежде чем я закончу «Чувство и чувствительность», но у меня есть другая книга, которую должны были опубликовать много лет назад.
Я взяла перо, решив разобраться с вопросом, который давно терзал меня. Присвоив имя «миссис Эштон Деннис» для сохранения анонимности, я набросала следующее письмо издателю «Кросби и К°», Лондон:
Среда, 5 апреля 1809 г.
Господа!
Весною 1803 года р-сь романа в двух т., озаглавленная «Сьюзен», была продана вам джентльменом по фамилии Сеймур, за что тогда же выплатили сумму в 10 ф. С тех пор прошло шесть лет, но данная работа, в авторстве которой я признаюсь, насколько мне известно, так и не появилась в печати, хотя во время продажи оговаривалась ее скорая публикация. Подобную необычную ситуацию я могу списать лишь на то, что р-сь была утрачена вследствие некой небрежности; и если дело в этом, то я с удовольствием предоставлю вам копию, коли вы желаете воспользоваться ею и обещаете, что более задержек не будет. В связи с некоторыми обстоятельствами я обрету сию копию лишь в августе,[36] и если вы примете мое предложение, то сможете рассчитывать на ее получение тогда. Окажите любезность ответить мне в скорейшем же времени, поскольку мое пребывание здесь продлится не долее нескольких дней. Если же на данное письмо не обратят внимания, то я сочту возможным в целях публикации своей работы преподнести ее другим издателям. Искренне ваша, господа, и т. д. и т. д.
Инициалы выдуманной подписи составляли слово, которое замечательно отражало мои чувства и состояние духа в тот день.[37]
Ответ, который пришел в утро нашего отъезда, был следующим:
Суббота, 8 апреля 1809 г.
Мадам!
Мы признаем получение Вашего письма от 5-го текущ. Действительно, в упомянутое время мы приобрели у мистера Сеймура р-сь романа, озаглавленную «Сьюзен», и выплатили ему 10 ф. в качестве полной оплаты, о чем есть расписка с печатью, но никакого времени ее публикации оговорено не было, равно как и обязательства ее издать. Если Вы или кто-либо другой попробует ее опубликовать, мы предпримем меры, чтобы предотвратить сделку. Р-сь может стать Вашей за ту же сумму, которую Вы получили за нее.
От «Р. Кросби и К°» искренне Ваш и т. д.
Я была одновременно опечалена и разъярена данным посланием. Я нигде не могла раздобыть сумму, необходимую для выкупа книги. Я поняла, что «Сьюзен» мертва для меня. Чем скорее я закончу «Чувство и чувствительность», тем лучше.
Но я знала, что на какое-то время сочинительство придется отложить. Все наше имущество уже было упаковано и погружено на несколько повозок и сегодня утром отправилось в Стивентон, где ему надлежало храниться, пока не будет готов коттедж в Чотоне. С тяжелым сердцем я сознавала, что должна вновь надолго попрощаться с независимостью, уединением и творчеством.
Глава 15
— Милый, милый Стивентон, — сказала я, выглядывая из окна кареты брата Джеймса, когда мы повернули на изрезанную колеями дорогу к приходскому домику, в котором я провела счастливые дни юности.
Наша поездка через знакомые зеленые холмы и низины, поросшие вязами, на которых уже распустились крошечные новые листья, пробудила во мне столь необходимое ощущение мира и покоя.
— Как хорошо вновь вернуться домой!
— Стивентон больше не наш дом, — напомнила мне Кассандра. — Он принадлежит Джеймсу, и уже давно. Он, может, и рад видеть нас, но в любезном приеме Мэри я не столь уверена.
Вторая жена Джеймса, Мэри (похоже, мои братья приобрели привычку жениться на женщинах по имени Мэри), была сестрой нашей дорогой подруги Марты Ллойд и любимицей матушки, но после замужества показала себя не самой достойной женой и мачехой. В душе миссис Джеймс Остин, по-видимому, навеки оставили свой след оспа, изуродовавшая ее лицо, и сознание того, что Джеймс не только был женат прежде (его первая жена умерла, вручив его заботам прелестную дочурку Анну), но и некогда питал страсть к Элизе де Фейид, ныне супруге Генри.
Хотя Джеймс казался вполне довольным своим браком, полагаю, остальные члены семьи разделяли мое мнение, что ревнивая неуверенность Мэри сделала ее отвратительно бестактной, сварливой и властной и что она плохо относилась к бедняжке Анне, не говоря уж о ее величайшем проступке в моих глазах: она не доверяла книгам и почти не читала их. И все же, несмотря на жалобы матушки в последних письмах, я надеялась на радушный прием Мэри, учитывая, что матушка болела и мечтала отдохнуть и поправиться в доме, который принадлежал ей почти четыре десятка лет.
Однако, когда мы вышли из кареты, матушка выбежала из двери и встретила нас распахнутыми объятиями и мрачным предостережением.
— Какое счастье, что вы, девочки, наконец приехали! Я так по вам скучала!
Матушка по очереди обняла нас, утирая слезы радости. Она бросила взгляд за спину на открытую дверь.
— Не ожидайте сердечного приема от Мэри, — тихо добавила матушка. — Она весь месяц пребывает в крайне дурном расположении духа.
В этот миг со всей энергией, какой может обладать девятилетний мальчик, из двери вылетел мой юный племянник Эдвард.
— Тетя Джейн! Тетя Кассандра! — закричал он, бросаясь к нам в объятия. — Погодите, вот увидите крепость, которую я построил в саду! Она чудо, и место там замечательное. Вы ведь будете рассказывать мне истории, пока вы здесь, правда, тетя Джейн? На дереве за моим окном сидит птичка, какой я никогда раньше не видел. Пойдемте, тетя Джейн, вы скажете мне, что это за птичка.[38]
Я засмеялась, обещая рассказать историю и посмотреть на птичку, как только смогу. Мой брат Джеймс поприветствовал нас со своей обычной торжественностью, выразив озабоченность тем, не утомились ли мы за время поездки. Вскоре поздороваться с нами вышли остальные дети. Пятнадцатилетняя Анна была прелестной умной юной девушкой, я очень ее любила, а Каролина — робкой милой крошкой четырех лет от роду.
— Ба, и где нам все это хранить? — недовольно воскликнула Мэри, когда за нашими спинами выстроились повозки со скарбом.
— Придется потерпеть всего пару месяцев, дорогая, — ответил Джеймс. — Уверен, мы отыщем место в сарае или в амбаре.
После того как матушка выразила глубокую признательность за помощь, Мэри, нахмурившись, повернулась к нам с сестрой.
— Вам придется вместе поселиться в одной из чердачных комнат, — произнесла она, — поскольку ваша матушка уже заняла спальню Анны, а все остальные комнаты розданы.
— Не сомневаюсь, что мы удобно устроимся, — ответила я. — До чего нам повезло иметь семью, которая привечает нас столь радушно!
— Смотрите, что мы с тетей Джейн отыскали сегодня на лугу, — гордо провозгласил Эдвард за ужином и разжал кулачок, представив на обозрение три крошечные пустые скорлупки от яиц малиновки.
— Прекрасное пополнение твоей коллекции, сынок, — одобрил Джеймс.
— Немедленно убери эту гадость! — закричала Мэри, сморщив нос от отвращения. — Мы за столом! На прошлой неделе притащил дохлую мышь. Перед тем — совершенно нелепого жука. То, с чем маленькие мальчики готовы возиться, просто омерзительно.
Лицо Эдварда помрачнело, он быстро убрал недостойные игрушки в карман. Джеймс умолк и посвятил себя трапезе.
— Мальчик находит радость в природе, — сказала я, ободряюще улыбаясь племяннику.
— Он находит радость в том, чтобы изводить меня, — возразила Мэри и, повернувшись к падчерице, добавила: — Анна, прекрати хмуриться! И сиди прямо во время еды.
— Чтобы еще немного выпрямиться, — заявила матушка, — ей придется встать.
— Я только стараюсь воспитать из нее леди, что непросто, учитывая ее склонность к праздности и потаканию своим желаниям.
От подобного заявления лицо девушки залилось краской унижения, но прежде чем кто-либо из нас успел броситься ей на выручку (поскольку в действительности Анна была весьма почтительным ребенком и обладала благородным характером), Мэри повернулась к Эдварду, который как раз накладывал себе картофель с блюда.
— Одну картофелину, Эдвард! — строго прикрикнула она. — Не то на всех не хватит.
Картофеля было много. Эдвард заколебался, потом покорно вернул одну картофелину на блюдо, а Мэри с натянутой слащавой улыбкой повернулась к нам с матерью и сестрой.
— Как долго, леди, вы намерены у нас гостить?
— Я чувствовала себя нежеланным письмом, — сказала я вечером в уединении маминой комнаты.