— Здравствуйте, профессор! Мне доверили эти письма, якобы написанные Уильямом Мейтлендом Летингтонским. Я был бы безмерно вам признателен, если бы вы высказали мнение об их содержании.
Взяв письма, профессор Грэй принялся их читать.
— Гм-м, весьма интересно! — наконец сказал он. — Возможно, вам известно, что за свое коварство Уильям Мейтленд получил прозвище Макиуилли — от Макиавелли. Очень удачная игра слов! Он был замешан в заговоре с целью убийства Давида Риччо, личного секретаря королевы Марии и, по слухам, ее любовника. Несмотря на это, ему удалось вернуть себе расположение королевы, и позже он состоял при ней на важной государственной должности. Одно время Мейтленд был послом Марии в Англии и, несомненно, приобрел много знакомых среди тамошней знати. Судя по этим письмам, он служил и нашим и вашим.
Пока Холмс беседовал с профессором, я взглянул в сторону и заметил промелькнувший знакомый профиль.
— О, герр Шульдиг! — воскликнул я. — Какой сюрприз — увидеть вас здесь!
Шульдиг вздрогнул и резко остановился. Повернувшись ко мне, он сказал с угодливой улыбкой:
— Доктор Уотсон! — Его полные щеки блестели от пота. — Как приятно снова увидеть вас так скоро!
— Вы здесь по делам службы?
— Да-да, конечно! Компания «Сименс» проводит электричество и в этой библиотеке. Самая изумительная коллекция в мире! Это большая честь для нас. Однако прошу меня извинить, я тороплюсь по делу: в этом большом здании так много работы.
— Конечно.
Холмс заметил, что я беседую с немцем.
— Мы познакомились с герром Шульдигом сегодня в доме одного из наших клиентов, — сообщил он как бы невзначай профессору, когда толстяк поспешно удалился. — По-видимому, он хорошо знает свое дело.
— Безусловно. Бесценный специалист! Возможно, вы этого не помните, мистер Холмс, но десять лет назад в этой библиотеке было темно и мрачно. Всего один газовый фонарь горел под куполом, и в сумрачные и туманные дни мы не могли здесь работать. И, конечно, всегда существовала ужасная угроза пожара, который нанес бы немыслимый урон.
К счастью, теперь все это в прошлом. Электрический свет позволяет нам работать в любое время, и мы не зависим больше от капризов климата и времени года. Правда, читатели, привыкшие к газовому освещению, жалуются, как ни странно, на то, что электрический свет слишком яркий!
— Перемены поначалу даются трудно, — заметил Шерлок Холмс. — Позвольте выразить вам искреннюю благодарность за оказанную помощь. Ваша эрудиция всегда была потрясающей.
— Вы не торопитесь? Мне бы очень хотелось, пользуясь случаем, снять копии с этих писем. Конечно, если нет возражений.
— Полагаю, мой клиент не будет против, — любезно произнес Холмс.
А я, хоть и был настроен менее оптимистично, зная о собственническом отношении сэра Саймона к рукописям, счел за благо промолчать.
Пока профессор Грэй снимал копии, мы с Холмсом сидели на кожаном диванчике, переговариваясь вполголоса, чтобы не мешать читателям.
— Вы сделали какие-нибудь выводы? — осведомился я.
— Мне по-прежнему неясен мотив кражи, — пожаловался мой друг. — Если нападавший нуждался в относительно небольшой денежной сумме, почему просто не ограбил какого-нибудь богатого пьяницу на темной улице в Сохо, вытащив у него бумажник? Очевидно, нужно было именно это конкретное письмо. Однако вряд ли кого-то настолько интересуют письма елизаветинской эпохи, если только они не написаны одним из монархов того времени.
— Быть может, вся важность письма заключается в том, что написано на пергаменте? — предположил я. — Скажем, если украденное письмо проливало свет на бесчестный поступок, совершенный знатной особой того времени, то не исключено, что потомок захотел любой ценой защитить доброе имя своей семьи.
— Четыреста лет спустя? Сомневаюсь. Даже самый возмутительный скандал покрывается романтической патиной за столь долгое время. Герцог Сент-Олбенский спокойно заседает в палате лордов и не считает, что его достоинству вредит родство с прекрасной, но распутной Нелл Гвин[22].
— А как насчет теории сэра Саймона, что тут замешан его соперник, коллекционер из Далиджа?
— Я не принимаю это всерьез, Уотсон. Мания коллекционирования приобретает у людей различные формы. Интересы коллекционера из Далиджа лежат главным образом в области антропологии: он ценит экзотику. Сомневаюсь, чтобы его заинтересовал кусок пергамента елизаветинских времен, что бы на нем ни было написано. Кроме того, хотя коллекционеры и не разборчивы в средствах, когда охотятся за добычей, я сомневаюсь, чтобы он дошел до кражи.
Я подозреваю, что, скорее всего, письмо украли ради выкупа и скоро у сэра Саймона потребуют крупную сумму — вероятно, угрожая уничтожить письмо, если он не заплатит. В таком случае будет понятно, что это не случайная кража: негодяй прекрасно знал, что делает, и строил свой расчет на мании коллекционеров, которые заплатят сколько угодно, лишь бы собрать всю серию.
Минут через двадцать профессор Грэй вернулся с нашими оригиналами. Стороны обменялись благодарностями, и мы снова очутились в широком дворе музея.
— По-моему, у нас есть время перед чаем, чтобы посетить итальянца, — сказал Холмс. Он помахал своей тростью кэбу. — Саффрон-Хилл! — крикнул он кэбмену.
На Саффрон-Хилл, длинной и узкой грязной улице, отделяющей Холборн от Клеркенуэлла, с недавнего времени стали селиться итальянцы. Шарманщики, продавцы мороженого, музыканты, художники — словом, представители типично итальянских профессий нашли здесь приют.
Остановив кэб у давно не крашенной, облупившейся двери, мы постучались. Открыла нам молодая женщина, которая взглянула на нас с опасливым подозрением.
— Нам синьора Ладраццо, — пояснили мы.
Она не ответила — возможно, не говорила по-английски или понимала, но плохо. Однако фамилия Ладраццо ей все же что-то сказала, и, подойдя к подножию лестницы, женщина позвала:
— Луиджи!
Через пару минут дверь распахнулась и по лестнице спустился молодой человек. Он был красив в итальянском духе: голова молодого Давида и тугие кудри.
Ладраццо смерил нас подозрительным взглядом.
Холмс поклонился и спросил:
— Синьор Ладраццо, как я понимаю? Нас нанял сэр Саймон, чтобы мы разобрались с кражей его письма. Можно нам войти и задать вам несколько вопросов?
Похоже было, что итальянец с удовольствием отказал бы нам в этой просьбе, но не осмеливается.
— Пройдемте в мою комнату, — выговорил он не охотно и, повернувшись, направился туда первым.
Поднявшись по грязной деревянной лестнице на второй этаж, мы вошли в его комнату. Ладраццо указал на потрепанный диванчик, и мы уселись на него, сам же он устроился на кровати. Комната была невообразимо грязной и захламленной. Однако тут обнаруживались признаки ученых занятий или, по крайней мере, торговли антиквариатом: повсюду громоздились горы книг в кожаных переплетах и связки пергаментных рукописей.
— Могу я прежде всего спросить, синьор, — начал Шерлок Холмс, — когда вы начали работать на сэра Саймона?
— Наверно, год назад.
— И это всегда были рукописи елизаветинской эпохи?
— Нет. Вначале я принес ему инкунабулы[23]. Старые молитвенники из Германии.
— А когда вы предложили серию елизаветинских писем?
Ладраццо задумался и ответил после паузы:
— В январе.
— Значит, месяца три тому назад? — Да.
— А каков был источник этих документов?
Итальянец лукаво взглянул на Холмса:
— Если я вам скажу, вы сможете получить письма сами и перехватить у меня выгодную сделку. Это коммерческая тайна.
— Стало быть, вы никому больше не говорили о существовании этих писем?
— Нет, я хранил все в секрете.
— Грабитель знал, что при вас ценное письмо, и был осведомлен о времени, в которое вас ожидали на Чиниз-сквер. Кто бы это мог быть?
Ладраццо пожал плечами:
— Откуда же мне знать? Может быть, тут дело в женщине, в мисс Латимер? Женщины так болтливы.
— И она, и сэр Саймон заявляют, что никому ничего не говорили.
— Ну, тогда я не знаю, — упорствовал итальянец. Холмс продолжал задавать вопросы, но было ясно, что мы не вытянем из этого человека ничего существенного. В конце концов мой друг поднялся и поклонился:
— Благодарю вас за помощь, синьор Ладраццо. Надеюсь, нам не понадобится больше вас беспокоить. Могу заверить, что приложу все усилия, чтобы отдать в руки правосудия негодяя, напавшего на вас.
Возможно, это игра моего воображения, но мне показалось, что по лицу молодого человека пробежала тень тревоги.
Выйдя из дома, мы пошли по направлению к Клеркенуэлл-роуд в поисках кэба.
— Мы заслужили наш чай, Уотсон, — заметил мой друг. — Давайте вернемся на Бейкер-стрит и посмотрим, что нам может предложить миссис Хадсон.
Назавтра ранним утром мы получили еще одно безапелляционное послание от сэра Саймона, где говорилось, что у него требуют выкуп за украденное письмо.
У Холмса был довольный вид.
— Как я и предсказывал, Уотсон, письмо украли ради выкупа. Теперь дело может проясниться. Многое можно узнать из самой депеши с требованием выкупа, а при обмене денег на похищенные вещи есть немало возможностей схватить проходимца. Итак, вперед!
Когда мы прибыли, слуга, открывший дверь, сообщил, что сэр Саймон в своем кабинете и приглашает нас туда. Мы последовали за слугой вверх по лестнице — на этот раз на третий этаж. Путь с лестничной площадки лежал через арку с декоративной металлической решеткой, которая определенно когда-то охраняла вход в сераль великого калифа. Я на несколько минут опередил Холмса, который задержался на лестнице, рассматривая гравюры Хогарта.
Проходя вслед за лакеем под аркой, которая была довольно узкой, я случайно коснулся решетки. И сразу же всего меня пронзила ужасная боль, которая еще усилилась, когда моя рука непроизвольно сжала металл. Я попытался отдернуть руку, но мускулы мне не повиновались. Мое тело начало корчиться в конв