Мои действия привлекли немало зрителей, в числе которых Васкез и маленький мальчик (видимо, его сын), несколько человек из мормонского лагеря и разношерстная толпа неведомо откуда взявшихся трапперов, индейцев и мексиканцев.
Котелок на пробу поднимается на задние ноги и забирается на кобылу, но тут же слезает и отходит. Зрители вздыхают, а кобыла дергается, тянет морду к жеребцу и немного приседает.
– А ему не помешает, что все вокруг смотрят? – бормочет Уайатт, который по-прежнему держит кобылу за чумбур.
Боулз издает смешок, а я просто качаю головой.
– Терпение, – говорю я.
Целый час мы ждем, пока Котелок решит, что готов. Он то забирается на кобылу, то отступает. И снова. Я его не тороплю. Толпа устает ждать, а Боулз явно начинает сомневаться, что у меня получится, но я ни на кого не обращаю внимания. Наконец после нескольких неудачных попыток кобыла приседает с поднятым хвостом и намокшим задом, впечатленная объектом своего интереса, который красуется перед ней, а Котелок залезает на нее, попадает куда нужно, двигается и уже через тридцать секунд снова отходит. Дело сделано. Те, кто досмотрели до конца, аплодируют, а Боулз торжествующе подбрасывает шляпу в воздух и велит Хави увести жеребца и «отсыпать бедняге лишнюю миску овса».
Отвязав чумбур от кобылы, я выгоняю ее из стойла, надавив ладонью ей на грудь, и она не сопротивляется. Боулз уводит ее, вслух рассуждая о том, какого цвета получится мул. Мы с Уайаттом выбиваем гвозди из досок, чтобы открепить их от забора.
– А когда ваш осел будет готов повторить? – интересуется Васкез, закинув руки поверх забора. – Я никогда не вникал в разведение мулов. Теперь вижу, как много всего не знаю.
Сына с ним уже нет, зато рядом стоит человек с пышными усами и волосами до плеч.
– Завтра. Возможно. Я даже немного удивлен, что он все сделал. Он преодолел почти тысячу миль и очень устал.
– Для осла это и не работа вовсе, – заявляет мужчина с усами. – Так, игра.
Я предпочитаю не спорить. Если все делать правильно, это работа, а если неправильно – это просто жестокость. Мне всегда нравилось направлять природу в нужное мне русло, но я никогда не считал, что могу ее контролировать.
– Джон Лоури, это Джефферсон Джонс, наш кузнец. Говорит, что может помочь вам с повозкой.
Я откладываю доски и пожимаю руку усатому.
– На мормонском тракте есть гребень милях в десяти отсюда. Чертовски крутой. У подножия валяется полдюжины фургонов, – объясняет Джефферсон.
– Полдюжины разбитых фургонов, – вставляет Васкез.
– Да. Но любой фургон собирают из частей. У меня есть своя повозка, можно дотащить до форта все, что мы выберем. Полдня на дорогу туда, полдня обратно, но все, что нужно, мы найдем. Если оси погнуты, я их легко выпрямлю, главное – доставить сюда.
– Я заводчик мулов, а не мастер по ремонту колес и повозок. Сколько времени потребуется, чтобы все собрать? – спрашиваю я.
– Еще день. Я работал на Эри-канале, когда был примерно его возраста. – Он показывает на Уайатта. – Целыми днями чинил повозки. Могу собрать фургон с закрытыми глазами.
– Два дня?
– Один – на то, чтобы все привезти, еще один – на сборку. И все, можете отправляться, – говорит кузнец.
Я перевожу взгляд на Васкеза, не зная, можно ли верить этим обещаниям. Тот пожимает плечами.
– Ничего лучше вы не придумаете, – вздыхает Васкез.
– И что вы хотите за свои услуги? – спрашиваю я, снова поворачиваясь к Джефферсону.
– Вот этого осла.
Уайатт тихо ругается.
– Нет.
– Ну, значит, не так уж вам нужна эта повозка, – усмехается кузнец.
А вот мне не до смеха. Повозка мне нужна, и я не знаю, что мне, черт возьми, делать. Но я скорее готов тащить Наоми до самой Калифорнии на своем горбу, пока мистер Колдуэлл подгоняет меня палкой, чем продать Котелка. Я и так уже отдал одного осла, чтобы продолжить путешествие. Я не могу позволить себе потерять и второго.
– Вы слишком много просите. Предложите другую цену, – отвечаю я.
Кузнец вздыхает, будто перед ним капризный ребенок, и скрещивает руки на груди, похожей на бочку.
– Ну ладно. Осла не отдадите? Тогда я хочу мула. Вон того большого, черного.
Джефферсон показывает на моих животных, стоящих в загоне, но мне даже поворачиваться не надо. Он хочет Самсона. Я вижу, что Уайатт готов возразить. Он закусывает губу и часто моргает, но молчит. В разведении мулов самое тяжелое – это отдавать животных. Помедлив, я киваю. Учитывая, что я покину Форт-Бриджер с повозкой, припасами и женой, один мул – не такая уж высокая цена.
– Значит, договорились? – уточняет Джефферсон.
– Да, договорились. Когда я получу повозку, вы получите мула.
Наоми
Представить, насколько ты грязный и усталый, невозможно, пока не попадешь в чужую чистенькую гостиную. Снаружи дом не производил никакого особенного впечатления. Всего лишь двухэтажное бревенчатое здание, прилепленное сбоку от торгового поста, но внутри совсем другое дело. Пол покрыт ковром, на окнах бархатные занавески, на стенах обои с узором. На потолке, позвякивая, висит хрустальная люстра с двумя рядами свечей.
– Впечатляет, правда? – произносит Нарцисса Васкез, проследив за моим взглядом. Сияющая улыбка окрашивает ее голос теплотой и рисует ямочки на розовых щеках. – В прошлом году через нас проходил караван, и какой-то джентльмен обменял ее на две бутылки виски. Думаю, он был готов даже сам отдать пару бутылок, лишь бы сбыть с рук эту махину. Его жена скончалась вскоре после того, как они прошли Пасифик-Спрингс. Всю дорогу он ругался с ней из-за этой люстры. Но жена очень ею дорожила и отказывалась выбрасывать. – Она вздыхает. – Нам, женщинам, всегда хочется сделать мир ярче, верно? Даже если на каждом шагу приходится ругаться с собственными мужчинами.
– Спасибо, что пригласили нас в свой дом, – слабым голосом говорит мама.
Я знаю, что она изо всех сил сдерживает кашель, а дыхание вырывается из груди с хрипом. Мы обе не смеем двинуться с места, опасаясь что-нибудь запачкать. Стоит мне сделать шаг, и вокруг моих юбок образуется облако пыли.
Как только мы подъехали к форту и поставили фургоны в круг в полумиле от грубых стен, я начала готовиться к плохим новостям. Мы разбили лагерь и отпустили животных пастись, а я все высматривала Джона, ожидая, что нам придется отложить все планы. Но когда он наконец прибыл вместе с Уайаттом и мулами, ему удалось в очередной раз удивить меня. Джон сообщил пастору Кларку, что церемонию будет вести он, и пригласил весь караван присутствовать.
– На закате. За фортом. Миссис Васкез сказала, что будет даже торт! – воскликнул Уайатт.
Затем Джон велел мне идти с ним, захватив зеленое платье. Сказал, что найти мне новое не сумел, но обо всем остальном договорился. Маму он тоже попросил взять с собой. И вот мы стоим в красивой гостиной Нарциссы Васкез, словно два перекати-поля, попавшие в тропический рай.
– Да… Спасибо, что пригласили нас в свой дом, – повторяю я вслед за мамой как попугай.
У меня в горле стоит огромный ком. Я хочу выйти замуж за Джона. Я хочу этого больше всего на свете, но я вся грязи, валюсь с ног от усталости и впервые в жизни остро осознаю все свои недостатки.
– Для меня это большая честь и удовольствие. Мне здесь бывает одиноко, – признается Нарцисса.
Все в ней очаровательно – платье, прическа, фигура, улыбка, – и мне остается лишь смотреть на нее в растерянном восхищении. Она складывает ладони вместе и улыбается так, будто приготовила чудесный сюрприз.
– Итак. Следуйте за мной. Мы подогрели воду для ванны. Мужчины могут помыться и в ручье, но невеста заслуживает чего-то особенного. Как и ее мать.
Мама тут же качает головой. Ей не во что переодеться, а на руках у нее спит Ульф.
– Ох нет! Мы не можем…
– Можете, – настаивает Нарцисса. – Я подержу малыша. У меня есть множество платьев, выберете любое. Я немного коротышка, но без фижмы под юбкой подол будет длиннее. Есть одно, которое, по-моему, особенно хорошо подойдет. Я носила его, когда ждала младшего. Оно попросторнее.
Мама смотрит на нее разинув рот.
– А вы, Наоми, будете отлично смотреться в этом зеленом платье. Оно подходит под цвет глаз. Вы такая высокая и стройная. У меня есть немного кружева, можно будет обернуть вокруг шеи, если захотите. Или просто возьмете одно из моих платьев. Может, вам что-нибудь понравится.
Мы послушно следуем за ней, стараясь ни к чему не прикасаться. Она ведет нас в кухню, где мексиканка уже наполняет большую чугунную ванну горячей водой, от которой поднимается пар. Она несколько раз проводит рукой по воде, перемешивая горячую и холодную, и наконец одобрительно кивает. На столе стоят подносы с пирожными, покрытыми белой глазурью. Их так и хочется попробовать. В животе у меня начинает урчать, и Нарцисса подмигивает мне:
– Пирожные подождут до свадьбы. Но Мария приготовила для вас хлеб и масло. Еще есть сушеные яблоки и абрикосы. И сыр. Пожалуйста, угощайтесь.
– Но… – пытается возразить мама.
Я знаю, она беспокоится о мальчиках и о том, что они останутся голодными, пока мы объедаемся хлебом, сыром и абрикосами.
– Мы пока выйдем, чтобы вы помылись. Давайте мне малыша, – говорит Нарцисса, протягивая руки к Ульфу.
Ее энтузиазм заставляет маму умолкнуть, и она передает Ульфа Нарциссе. Та одаривает нас еще одной сияющей улыбкой и выплывает из кухни в сопровождении Марии. После их ухода мы с мамой несколько секунд изумленно молчим. А потом начинаем смеяться. Мы смеемся, схватившись за живот, смеемся, даже когда мама начинает кашлять, смеемся до слез. А потом еще немного плачем. Уже второй раз меньше чем за неделю к нам проявляют доброту незнакомые люди.
– Иди мыться первой, Наоми. Пусть тебе достанется вода почище, – настаивает мама, и я снова плачу, тронутая ее заботой.
Она пододвигает стул, как бывало, когда я, еще совсем маленькая, мылась в ванне субботним вечером. Я всегда мылась первой, до братьев, потому что от их мальчишеской грязи вода становилась мутной. Мама поливает мне