Потом и другие разговорились со мной, и мне пришлось ещераз пересказать историю дуэли уже на русском языке. Кто-то подхватил эту тему и стал рассказывать, какие дуэли проводились раньше, и чем отличалась европейская дуэль от русской, которая не оставляла человеку никаких шансов на выживание, а иногда для обеих сторон заканчивалась смертью. Все это я уже читал, поэтому этот вопрос не очень-то интересовал меня.
– У нас все доходит до крайностей, – вмешался кто-то, за этим последовали и мнения других. В это время Хан и Мамия говорили между собой по-грузински, я сидел к ним вполоборота, но хорошо слышал о, чем они говорили. Мамия говорил: «Не ваш это парень, скорее, он наш.» – «А ты откуда знаешь?» – возразил ему «Хан.» – Знаю, из него хороший революционер получится. По нему видно, что он порядочный парень. – Ты что хочешь этим сказать, – заспорилс ним «Хан», – мы что, непорядочные, что ли… – Нет, вы тоже порядочные, но по-своему, по своим законам, я же говорю о другой порядочности.
– Брось ты такие разговоры!
– Чего ты хочешь? Записать этого человека в ряды паразитов, чтобы всю жизнь в чужой карман смотрел? Он рожден героем… – Мамия не успел закончить фразу, как его остановила поднятая рука «Хана».
– Хватит митинговать! Если нет склонности, то насильно никтоничего не добьется… Ты зря ораторствуешь.
Я ясно слышал этот разговор. Позже я узнал, что они оба былигурийцами и к тому же односельчанами, из села Леса.
На второй день, когда было время обедать, отворилась дверь, и вошел надзиратель, прочитал фамилии двенадцати человек навыход. Мою фамилию назвали последней, и я вышел. Когда я прощался с «Ханом», кто-то крикнул: «Я же сказал, что он из князей» – Меньше болтай! – сказал ему «Хан» и обратился ко мне: – «Сообщи, где будешь.» Я кивнул головой и вышел.
Мамия тоже попрощался со всеми и вышел последним. По камерам нас распределял дежурный помощник начальника караула (ДПНК – так его называли), Мамия стоял рядом со мной. Когданас осталось трое, он подошел к дежурному помощнику и сказал:
«Этого парня отправишь со мной, да в такую камеру, чтобы понормальней была.» Я увидел, как он положил ему что-тов карман.
– Может еще в Крым, на курорт?
– Столько нет с собой, а то, пожалуйста, – с улыбкой сказал Мамия. И действительно, нас всех троих вместе подняли на третийэтаж нового корпуса. Мамия сказал, что, по сравнению с другимикорпусами, это лучший, здесь все устроено: и вода, и отопление, и вентиляция. Сейчас самое главное в какую камеру нас поместят. Нас с Мамия привели в большую камеру, где стояло восемьдвухэтажных нар. Как только мы вошли, кто-то крикнул: «Мамия, это ты?» Он вскочил с койки и обнял Мамия. Он оказался революционером Петром Андращуком. Потом к нам подошли и другие. Меня они разглядывали с некоторым подозрением. Я был в шинели, и они никак не могли понять, кто я на самом деле. Мамияпредставил меня и сказал, что привел с собой курсанта-дуэлянта, после чего отношение ко мне несколько изменилось, они воспринимали меня уже по-другому. Их сомнения рассеялись. Мамия не отпускал меня ни на шаг. Он даже устроил так, чтобы моя койка оказалась над его и, к тому же, рядом с окном, и я мог смотреть как во двор, так и на улицу. Нары были расположены так, что политические жили вместе и, хотел я того или нет, мне все же приходилось выслушивать их разговоры. Честно говоря, я много чего не понимал из того, чего они хотели. Например, чем им не угодил царь, и почему они хотели свергнуть его? Им ненравилось ничего из того, что он делал ни во внешней, ни во внутренней политике. Благодаря своей памяти я сопоставил все сказанное ими ранее и теперь, и постепенно стал понимать, почемуони были недовольны царем и его политикой.
Те люди, которые встретили нас в камере, уже несколько месяцев сидели вместе в ожидании суда, и все хорошо знали друг друга. За все это время, в камере поменяли всего несколько заключенных. Такой состав камеры положительно оценивался всеми, так как по своему опыту все они хорошо знали, как трудно житьрядом с человеком с невыносимым характером. Они каким-то образом смогли добиться того, что те несколько человек, которыевызывали у них подозрение, были переведены из их камерыв другие места. Были и такие случаи, когда они сумели обеспечить перевод в другие камеры лиц, в отношении которых у нихвозникли подозрения по поводу того, что они были подсажены администрацией или полицией. Ни для кого не является секретом, что к политическим заключенным часто подсаживали таких людей. Их сразу можно было распознать: кто они, и на что способны в экстремальных ситуациях. Именно в тихих, спокойных условиях умные люди умеют выбирать и приближатьк себе такого человека, который в экстремальной ситуации поведет себя если не как герой, то хотя бы как мужчина. А человека, который мог бы стать их соратником, они вообще считают божьим даром. Как правило, заключенные избегали бывших военных и полицейских, так как они все же считались людьми, живущими по закону, и по уставу. Даже попав в тюрьму, они не меняют своих убеждений. Бывшие сотрудники или полицейские часто отбывали свой штраф пребыванием в тюрьме и искупали свою служебную вину или раскрытием какого либо важного преступления, или устройством какой-нибудь «красивой» провокации. После этого штраф с них снимался, и они уже с чистого листа продолжали свою служебную деятельность. Поэтому заключенные всегда сторонились «бывших». Как правило, их держали в отдельной камере, и никаких отношений с остальными у них не было.
После нескольких месяцев пребывания в камере, человеческиекачества каждого заключённого становились очевидными, таккак за такой срок невозможно хоть чем-то не выдать себя. Дажесамый порядочный человек, который попал в тюрьму чьими-либо стараниями или случайно, может проявить такие качества, о которых и сам никогда не подозревал. Здесь я имею в виду и положительные, и отрицательные качества. Сколько человек находится в камере – столько характеров. Особенно в большой камере, можно встретить людей всех типов, которые только существуютна свете. Часто случается, что, казалось бы, вполне нормальныйчеловек, с которым нетрудно было бы общаться за пределамитюрьмы, или даже дружить с ним, за долгое время совместногопребывания в камере настолько меняется, что жить вместе с нимстановится просто невозможно. Такая несовместимость можетпроявиться лишь в камере. Если человек не обладает большимтерпением, то ему будет трудно сохранить ровные отношенияс людьми разного характера, да еще и на долгое время. Некоторыеиз них, вместе со своим характером, могут проявить и такие личные качества, что общение с ними становится невыносимым. Кто-то неряшлив, и от него постоянно исходит дурной запах. Другой настолько жаден, что не оставит и одной крупицы ни своего, ни чужого хлеба. Он думает только о себе, и если ему придется поделиться с другим, то он возненавидит этого другого, и сотворенное им «добро» встанет поперек горла последнему. Третьи ленивы и готовы всю жизнь прожить за чужой счет. Всю тюремную жизнь они проводят в болтовне и хвастовстве. Иногда у них это проходит, конечно, но как правило, это трусливые люди и они совершенно непригодны в экстремальной ситуации. Эти люди, как правило, считают себя очень умными. Остальных, конечно же, они считают дураками, так как они сами могут приспособиться к любой ситуации, и ради этого пойти на всё. Поэтому в камере все стараются избавиться от таких. Одни любят говорить много, да к тому же так не к месту, что вызывают одновременно всеобщее удивление и раздражение. Как правило, они не обладают способностью выслушивать других. Некоторые такие лгуны, что своими выдуманными историями всем надоедают. Даже Мюнхгаузен не выдержал бы конкуренцию с ними, и бедняга второй раз умер бы от зависти, если бы их послушал. Вот ты попробуй и скажи такому, что он врет, тогда он пойдет на все, чтобы настоять на своем. Личное «Я» и эгоизм некоторых настолько велики, что их не интересует чужое мнение и, кроме своего личного интереса, они никого ни во что не ставят. Иные придирчивыс рождения, они часто играют роль похуже провокатора, когда на пустом месте могут создать такую проблему, которая навредит всем. Больше всех познают вкус тюрьмы и часто страдают от этого те люди, которые не умеют размеренно говорить. Рано или поздно их все же настигнет чей-либо гнев. К числу таких относятся «бакланы», они же «быки», которые пытаются установить свои силовые законы в камере, в которой живут. Минуя криминальный закон или трансформируя его, они пытаются с помощью физической силы приобрести такое положение, чтобы жить «на халяву». Обидев, напугав, унизив или избив кого-то у всех на глазах, они пытаются достичь особого положения. Какое-то время их терпят, и терпят их до тех пор, пока они не перейдут грань, и не коснуться порядочного человека, к которому большинство относится хорошо. В одно пасмурное утро такого «баклана» можно обнаружитьс выколотыми глазами, или с перерезанными сухожилиями наконечностях, или, что еще интереснее, – задушенным. Мне рассказывали, что бывали случаи, когда урка не пресекал такие действия «баклана» и закрывал глаза на происходящее. Это означало, что он не соблюдал воровского закона и тем самым потакал насилию. Такой урка был обречен, и, как правило, его портили, таккак если кто и должен требовать и поставить разнузданного человека в рамки тюремных законов, и добиться исполнения этого закона, так это урка, или пахан. В противном случае, они тоже переходят в категорию «бакланов», и их считают суками. В такомразнообразии нравов, обычаев и характеров всегда происходятмаленькие конфликты. Но некоторые из них сеют такое семя раздора, которое потом обязательно прорастает и взрывается своейнакопившейся отрицательной энергией. Администрация тюрьмывсегда старалась собрать вместе именно таких несовместимыхлюдей, чтобы в камере постоянно была напряженная обстановка. Особенно это хорошо получалось в больших камерах, чтобы заключенные создавали своего рода группировки, тогда управлятьими было намного легче. От заключенных, находящихся постоянном в противостоянии, да еще и с истрепанными нервами, можно не опасаться. Если в камере уголовников было большеостальных то они жили по своим законам, и других тоже заставляли жить так же. В этом случае в камере царил порядок и некоторое взаимопонимание, потому что все должны были катитьсяпо уже проложенным рельсам. Если же публика была очень пестрой и изначально поделенной на категории и не подчиняласьиерархии, то именно в такой ситуации и появлялся кто-нибудь изподсадных уток, который начинал мутить воду, чтобы пойматьрыбку в мутной воде. В камере, куда я попал, уже был пройден этот процесс брожения, и отношения там были более или менее улаженными. «Лишних» людей они либо заставили убраться оттуда, либо теубрались сами, и их переводили куда-то. Интересным был