Мамия спросил меня: «Ну что, как нам быть? Говорить Андращуку обо всем или нет? Должны же мы решить, кто будет участвовать в этом деле, и кто уходит с нами.» – Я согласился лишь с тем условием, что только мы втроем будем знать об этом.
Андращук остолбенел от изумления, видимо им овладело то же чувство, как и тогда в Тбилиси, но он быстро пришел в себя.
Некоторое время он думал, а потом сказал: «Во-первых, много нас не может уйти. Во вторых, кроме нас никто не должен знать, что это придумал и сделал ты. Будет лучше, если все эти действия будут приписаны «Хану», так как если мы кого-нибудь не возьмем, а мы действительно не сможем взять многих, они плохо отнесутся к нам, и это может быть использовано против нас же самих. И наконец, сейчас нельзя говорить ни о чем. Я знаю, кто пойдет с нами, а кто нет. Взять с собой более двух человек – дело нелегкое, так как нас уже четверо. Наверное, и «Хан» возьмет кого-нибудь, а может даже и двоих. Когда много людей – это опасно. Если кто-нибудь из тех, кого выпустят из камер, сможет сбежать, это будет чудом, но в этом случае у нас больше шансов, так как по твоему плану на эту массу будет перенесено основное внимание. Мы скажем им об этом только тогда, когда откроются двери. Из политических мы возьмем лишь одного, Сашу Макеева, остальных мы не сможем переправить через стену, они могут упасть и увлечь нас за собой. Я сказал: «Может, мы возьмем с собой Габро?» Они задумались. «Габро один не пойдет без «Костлявого» и «Интеллигента» – сказал Андращук и был прав.
На второй день мы ждали ответа от Хана, Мамия волновался, я волновался тоже. Он еще раз написал записку и убедил меня переслать ее. Лишь на следующий день мы получили короткий ответ: «Ждите.» На второй день после этого мы получили еще одно письмо. Он коротко писал: «Проверил, все на месте. Свяжусь с вами в воскресенье. Надеюсь, у вас все в порядке.» Мы вздохнули с облегчением, но нас волновало и кое-что другое. Был четверг, и надо было ждать еще целых три дня. Эти три дня казались вечностью, но надо было перетерпеть.
В будние дни, на каждом этаже дежурили два надзирателя, в воскресенье – только один, так как в этот день не было свидании и посещения адвокатов… Но в следующее после шмона воскресенье надзирателей было уже двое. Наверное, и в намеченное планом воскресенье их опять будет двое, что, конечно же, осложняло дело.
Настал воскресный день. Нам казалось, что он тянулся бесконечно. Во время разговоров мыслями я был в другом месте. Наверное, Мамия и Петр переживали то же самое. Наконец, вечером нас позвали на вечернюю оправку. Когда мы вернулись, было около половины десятого. Вскоре послышался шум. Я догадался, что сделать дело тихо, а это было крайне важным на первом этапе, не удалось. Чем больше открывали камер и выпускали людей, тем сильнее становился шум. Уже через пятнадцать минут сотрясалась вся тюрьма. Надзиратель заглянул к нам в камеру именнов тот момент, когда «Костлявый» через окно пытался переговорить с кем-то из другой камеры и не мог сделать этого из-за сильного шума. Мы почти все сидели спокойно. В это время мы услышали, как толпа ворвалась на наш этаж. Надзиратель закричал:
«Не убивайте, ребята! Мужики…», вскоре послышалось и щелканье замка. Когда отворилась дверь, я уже стоял в шинели. Своих вещей я не взял. Кто-то крикнул: «Мужики! Кто не трус, выходи!
«Хан» дарит вам свободу!» Я посмотрел на Габро, он изменился в лице. Несколько человек тут же вышли. Я, Мамия и Андращук не спешили, Мамия остановил и Сашу Макеева: мол, не торопись. Габро тоже не спешил, он ждал нас. Потом он пристально посмотрел на меня, наши глаза встретились, и он почему-то улыбнулся:
«Ну, вы черти. Почему «Хан» не предупредил?» Ни одного из его людей в камере уже не было. Я посмотрел на него и не мог понять, оставили они его, или что. Он спокойно оделся, мы все еще не спешили, мы ждали, когда он возьмет свои вещи. – Ну, говорите, чего надо делать? – и подмигнул мне, я ответил тем же. Я пошел вперед, и все последовали за мной.
В коридоре несколько человек подбежали к Габро, – что происходит, Габро, чтонам делать? – спрашивали они его в растерянности.
Всегда уверенный в себе урка сказал им: «Следуйте за остальными, где будут наши, там и разберемся, что происходит, там же на месте выясним и решим, что делать.» Что еще он мог сказать? Им нужен был предводитель, вот и был он у них в лице урки, но в той ситуации они и сами не знали, что будет дальше, поэтому Габро временно отказался быть вожаком.
Десятки заключенных на этажах сталкивались между собой, они не знали, что им делать, куда бежать. Под конец они последовали за общим потоком. Часть их оказалась во дворе хозяйственной части, а вторая их часть – во дворе для прогулок. Из четырехдворов, которые окружали крестовый корпус, они могли выйти лишь в эти два, все остальные двери были закрыты. Одна группа взломала дверь хозяйственной части. Они нашли там ящики, лопаты и рукоятки от них, для уборки снега. Кто-то нашел доски. Вооружившись всем этим, они стали штурмовать ограду. Часть из них поднялась на крышу здания хозяйственной части и оттуда старалась проложить доски до ограды, некоторые складывали ящики у забора, чтобы подняться по ним. Все сотрудники тюрьмы, которые оказались не запертыми, кинулись к этим двум дворам с другой стороны, чтобы поймать тех, кто собирался перепрыгнуть через ограду.
Раздался предупредительный выстрел, но люди не собирались отступать. Они бросали камни – ведь до желанной свободы оставалось всего два шага, упускать такую возможность не хотел никто.
Мы стояли в соединительном круге. На улицешел снег, едва дыша, ворвался Костлявый, его голова была покрыта снегом. «Чего вы стоите? – крикнул он – В том дворе уже приставили ящики к стенам, вот оттуда и сможем удрать.» – Мы все посмотрели в ту сторону, там было столько народу, что яблоку было негде упасть, и стоял страшный гул. Габро взял его за руку и велел успокоиться. Когда в круге стало меньше народа, я подошел к двери и постучал три раза. Дверь отворилась. Я тут же вышел, и все пятеро последовали за мной, как только вышли дверь тут же закрыли. Во дворе было темно, лишь несколько окон здания больницы были освещены. Наши глаза быстро привыкли к темноте, так как снег освещал двор. Но снег валил такими хлопьями, что ничего не было видно. «Хан» шепотом сказал нам, что с крыши строящегося дома можно было легко спуститься на Арсенальную набережную. «Там нас увидит часовой на вышке, будет лучше, если мы выйдемв церковный двор.» – возразил ему Габро. Тут я вмешался: «У меня другой план.»
– И какой же? – спросили они в один голос.
– Следуйте за мной до административного здания, надо будетпробраться незаметно, – сказал я и пошел вперед вдоль корпуса «А» в сторону церкви. Я дошел до угла корпуса. В узком проходемежду стеной и церковной оградой было темно. Я двинулся дальше, все следовали за мной. Когда я подошел к углу, то увидел, что около пятидесяти человек в форме бежали к корпусу «Б». Наверное, был вызван вспомогательный отряд. В темноте я с трудом разглядел железную дверь, встроенную в кирпичную стену. Но до нее было около двадцати метров, а местность была совершенно открытой. Я сказал, чтобы меня подождали. Действовал я только по интуиции, возможно и наобум, так как если бы оказалось, что замок сменили, то нам пришлось бы возвращаться обратно. Я шел вдоль стены к калитке, там уже было светло, но, я еле нащупал замок. «Господи помоги мне! прошептал я и вставил ключ в замочную скважину. Как только я повернул ключ, замок поддался. Я тут же вернулся обратно, так как увидел, что кто-то быстрым шагом шел от корпуса «Б» в сторону администрации, и он мог заметить меня. «Ты что, с ума сошел, почему вернулся?» – спросил Мамия. Все они вжались в стену, их даже не было видно. «Я открыл дверь, надо подождать,» – сказал я, и действительно, какой-то человек в форме прошел быстрым шагом в сторону административного корпуса. Как только он скрылся, я еще раз оглянулся по сторонам и позвал: «За мной, быстро!» – Как только мы выбежали через калитку, я закрыл ее с обратной стороны. Все ждали меня. Я пошел обходить церковь с тыльной стороны. «Нет, надо идти прямо, так мы не выйдем отсюда», – сказал Хан.
– Во дворе, на открытой местности нас увидит часовой на вышке, – сказал я, и пошел позади церкви. Все последовали за мной. Мы обошли церковь сзади и через подсобные помещения или кельи пошли к набережной. Мы оказались между одноэтажным зданием и арочной стеной. Я перескочил ее первым, остальные – за мной. Вдали, со стороны Арсенальной в нашем направлении двигались несколько экипажей, возможно, на помощь вызвали охрану Арсенала. Выстрелы слышались все чаще. Справа стояла фура, я подбежал к ней и крикнул: «Хосро, это ты?» «Да! запрыгиваете скорее,» – последовал ответ. Я посмотрел в сторону тюремной стены, и мне показалось, что кто-то спускается по веревке, у больничной ограды послышались крики и звуки выстрелов. Кто-то упал.
В фуре нас было восемь человек. Лошади еле смогли тронуться с места, но потом они быстро набрали скорость на заснеженнойулице. На Нижегородской улице мы свернули направо, так как перейти через Александровский мост мы не могли: это показалось нам опасным. Потом мы выехали на Большой Самсоновский проспект, а оттуда свернули направо в выборгском направлении, а дальше на Батенинскую улицу, и через некоторое время – на Полюстровский проспект. Практически мы возвращались обратно в объезд. Это решение мы, а точнее Андращук, Хан и Габро, приняли уже на ходу. Никто лучше них не разбирался, куда надо было двигаться, и что надо было делать, поэтому было решено ехать в Рублевики к близкому человеку Хана. Лошади плелись уже с трудом, да к тому же лежал глубокий снег, и лишь центральные улицы и проспекты были частично очищены от снега. Мы вроде бы выбрались из опасной зоны, но нервы у всех были на пределе, что было не удивительно.
Всю дорогу я думал, прокручивал в уме увиденнуюкартину в тюрьме, за несколько минут до нашего побега. Когда мы вышли из камеры в коридор, то увидели огромное количество людейнаходящихся в растерянности. По их лицам можно было заметить, что в них было больше страха, нежели желания быть свободн