Я и Юрий Юрьевич служили в штабе корпуса, он – заместителем начальника штаба, а я начальником отдела разведки и специальных операций. В ноябре Каппель признал адмирала Колчака, как Верховного правителя. Не прошло и месяца, как Каппелю было присвоено звание генерал-майора. Я стал капитаном. В 1919 году заново началось формирование нашего Волжского корпуса, которое продлилось до весны. К нашему корпусу были присоединены и разрозненные отряды. По приказу Верховного главнокомандующего к нам присоединили уральскую дивизию, и еще несколько полков, а также бронированныеи авиационные дивизионы. Обновленный корпус вошел в состав волжской группировки Третьей армии. Но реально комплектация армии не была завершена, для ее штатного состава недоставало, по меньшей мере, тридцати процентов. В результате атак Красной Армии летом и осенью мы понесли большие потерив боях под Уралом. Но, несмотря на это, мы сумели задержать красных. Потом мы организованно отступили в направлении Омска. Наши основные силы следовали вдоль Транссибирской магистрали, кавалерия контролировала фланги. При отступлении из Омска надо было подготовить несколько объектов для взрыва. Этот вопрос был настолько важным, что в случае его провала отступление без потерь было бы невозможным. Я, и без того не любил только кабинетную работу, поэтому я сам пошел во главе диверсионнойгруппы, чтобы все посмотреть на месте. В сентябре-октябре основные части начали отходить из Омска. Уже было достаточно холодно. Я со своим отрядом заминировал мост, два участка железной дороги и объездную дорогу. Пришлось немного задержаться. Пока все уладили, одна группа бойцов оставалась рассеянной по обе стороны железной дороги, по левому берегу Иртыша. Мы уже закончили дела, но оказались в окружении авангарда красных. Наш отряд, состоящий из шести человек, скрылся в лесу. Впереди мы наткнулись на эскадрон, который по объездной дороге приближался к железнодорожному мосту. Мы подождали, пока они прошли, и обошли их сзади. Видимо, они получили информацию о том, что часть диверсионной группы оказалась у них в тылу, и их взвод, вместе с другими преследующими, пошел в погоню за нами. Они оставили нам путь только на север. Погоня настигла нас, но мы оказали сопротивление, и пока ониостановились на какое-то время, мы вновь смогли оторваться. Впереди к северу у Иртыша имелось ответвление и маленький приток, пересечь который мы вряд ли смогли бы. Между лесом и рекой на десять-пятнадцать верст простирались болота, поэтому мы могли оказаться в ловушке. Преследующие обошли нас с двух сторон, и возобновилась перестрелка. И мы, и они укрывались за деревьями, но потери были с обеих сторон. У нас было двое убитых и один раненый. Несколько человек противника тоже остались на поле боя. Однако, оказывать сопротивление с четырьмя солдатами было практически невозможно. Мы взяли курс на запад, другого пути у нас не было. Мы шли по лесу, уходя все дальше от Иртыша. Они вновь обошли нас и открыли огонь. Они гнались за нами целый день. День уже клонился к вечеру, и чтобы уйти от погони, надо было как-нибудь продержаться до наступления ночи. Они тоже знали, что ночью у нас было больше шансов спастись, поэтому и спешили. Еще двух моих бойцов убили в перестрелке, да и мой раненый боец дышал с трудом и еле держался в седле, я не мог его оставить. Оставались два пути: либо сдаться, что было бы равносильно расстрелу, либо идтив болота, что с большой вероятностью означало идти на смерть. Погруженный в такие мысли, я верхом на лошади стоял за вековым деревом, как вдруг раздался выстрел. Я пошатнулся, но не упал с лошади. По всему телу пробежал холод, левое плечо поникло, потом я одновременно почувствовал тепло крови и боль в груди. Один за другим последовали выстрелы, мой раненный боец повис на лошади. Времени на раздумья не было, я рванул к болотам, звуки выстрелов остались где-то вдалеке. Еще немного, и я влетел в болота. Лес стал редким, почти стемнело. Я продвигался к реке, лошадь сама находила дорогу. Очень далеко раздались два взрыва. Эти звуки я встретил с радостью, так как понял, что взорвались две части моста, а это означало, что красные не смогут перейти Иртыш, и наши успеют отойти назад: по меньшей мере, у них на это был целый месяц. Моя лошадь уже с трудом продвигалась вперед, она медленно погружалась в воду. Немножко, совсем немножко и я уже буду у реки. А потом?.. Потом я спущусь по ответвлению к Иртышу, и может быть там… У меня кружилась голова, в глазах потемнело, река была уже рядом, но я не выдержал и положил голову на холку лошади. В голове гудели слова: не останавливайся, не останавливайся, не останавливайся. Когда я открыл глаза, было уже утро. Надо мной суетился пожилой человек. Это был настолько красивый белобородый мужчина, что я подумал, не нахожусь ли я в раю. – О-о-о, ты жив! Это хорошо, хорошо. А ну-ка, может, ты встанешь? – я все отчетливо слышал, – Ты можешь встать? – я не мог даже сдвинуться с места.
Он обошел меня со стороны головы и просунул руку под мое правое плечо. Я присел и застонал от страшной боли, слабость не давала мне возможности встать. Он помог мне, я встал на ноги, мою правую руку он положил на свое плечо: «Хорошо, хорошо, молодец, – подбадривал старик. – А ну-ка потихоньку следуй за мной.» Я пошел. И только сейчас я услышал фырканье лошади, вспомнил о ее существовании и попытался повернуться к ней.
– Идет, идет, никуда она не уйдет, хорошая лошадь.
Мы добрались до реки. Он уложил меня в лодку, и мы поплыли, лошадь плыла за нами. Мы скоро достигли другого берега, тамтоже были болота, я почувствовал это по запаху. Он помог мнесесть на лошадь, сам тоже сел на свою, которая была привязанав лесу к дереву. Мы углубились в лес, миновали болота, потоммаленький подъем и мы вошли в кедровый лес. После долгогопути мы вышли на поляну, здесь стояли две избы и конюшня. У меня опять потемнело в глазах, и я не помню, как очутилсяв избе. От странного запаха я пришел в себя. То мне казался знакомымэтот запах, то незнакомым. Но я чувствовал еще и другой, болеерезкий запах. Я лежал на топчане, укрытый медвежьей шкурой, моя грудь и плечо были перевязаны до шеи, а тот старик суетилсяв избе.
– О-о-о, привет тебе и здоровье! – весело обратился он ко мне. – Сильный ты парень, сильный, молодец, молодец.
Почему я был сильным, почему он хвалил меня, я не знаю. Наверное, он просто подбадривал меня. Я почувствовал сильнуюболь в груди, такую, что мне хотелось кричать и выть, но что-тозаставляло меня терпеть.
– Твоя пуля скоро вылезет, она долго не сможет оставаться там. Немного поболит, потом перестанет, – он так говорил со мной, будто напевал. – Вот скоро и дочка моя придет, потом она присмотрит за тобой.
Я все слышал, но никак не мог понять, что вылезет, откуда вылезет? Если пуля находится в груди, то как она может вылезтиоттуда?
– Меня зовут Серафим. А тебя Сандро, да? Хорошее имя.
– Я-а-а, да, я Сандро…
– …Д-а-а, знаю, хорошо, что ты понял меня.
– А вы откуда знаете? – спросил я, едва шевеля языком.
– О-о-о, я много чего знаю, – захихикал он от удовольствия, – а ну-ка давай выпей сейчас вот это… Немножко невкусно, затополезно.
Он дал мне выпить что-то горькое, я еле смог проглотить.
– Хорошо, сейчас немного присядь и покушай вот это. – он положил мне на колени маленькую миску с кашей.
– Кушай, кушай, это полезно, это придаст тебе силы, вот посмотришь! Тебе сейчас силы нужны, чтобы эту пулю выгнать оттуда.
Странным и веселым был этот человек, еще более страннойбыла его манера разговаривать. Если такой человек скажет тебечто-нибудь плохое, то все равно не обидишься.
– А ну-ка, выпей сейчас чай из шиповника, и тебе станет совсемхорошо, и цвет твой улучшится, да и дочке моей ты больше понравишься. Я с улыбкой посмотрел на него.
– Не удивляйся, ей никто не нравится, а у тебя есть шанс ей понравиться, поэтому мы оба должны постараться.
Я не знаю, сколько лет было этому старику, он так бодро разговаривал и передвигался, что если бы я не видел его лица, то далбы ему лет пятьдесят, никак не больше, но он был намного старше, быть может, лет семидесяти пяти-восьмидесяти, а то и больше. Чай действительно был превосходным, было очень приятнопить его, а в ушах звучали последние слова старика: «Мы должны оба постараться, чтобы ты понравился моей дочке». Что это значит? Думая об этом, я закрыл глаза и вскоре заснул.
Я видел свой любимый сон. Мой сын лежал у меня на грудии разговаривал со мной. Я был удивлен, что он, такой маленький, мог говорить. «Ты же не бросишь нас, не оставишь и не забудешь?» – спрашивал он. После каждого слова он становился всетяжелее. Вскоре я почувствовал тяжесть и боль, уже и на плечах, что и заставило меня проснуться. Открыв глаза, я встретилсяс озаренным лицом девушки. Она стояла надо мной, сверху смотрела на меня, и улыбалась, обе руки она держала на моейгруди.
– Настя! – воскликнул я в изумлении.
Она рассмеялась, очень красиво рассмеялась.
– Я Алена. Настя моя сестра, но если хочешь, я тоже буду Настей.
«Господи, боже мой! Опять сон?!» – не успел я подумать, какона ответила:
– Нет, это вовсе не сон.
Я как будто немногопривык к чудесам Алены, хотямногого изтого, что вокруг происходило я конечно же не понимал. Но то, что каждый день вокруг нее происходили какие-то чудные вещи, уже казалось мне привычным.
– Когда ты поправишься, я тебе все объясню. Сейчас я дам тебевыпить кое-что хорошее, тебе понравится. – Она говорила сомной, как с ребенком, а ведь она была младше меня, ей было, наверное, лет восемнадцать-девятнадцать, а может быть и меньше.
– А где Серафим? – Он в своей избе. Отец уже сделал главноедело, а сейчас я позабочусь о тебе.
Она была очень похожа на Анастасию, мне трудно было найтиразличия между ними. Обе они были белокурые и голубоглазые, Алена моложе и нежнее, но я никак не мог поверить, что Анастасиябыла ее сестрой: где я встретился с той, а где с этой. Между нимибыло расстояние в несколько тысяч верст. Ведь это было невозможно, встретиться с двумя сестрами на таком