расстоянии другот друга, да к тому же живущими рядом с болотами. Почему?
Выходит, что Серафим отец Насти? Как только увижу, обязательно спрошу…
– Не морочь себе голову, когда тебе станет лучше, он и сам тебевсе скажет.
Я уже не успевал удивляться ее ответам.
– Как может выйти пуля, если она застряла в моем теле?
– Вылезет. Серафим большой мастер этого дела. Он смазал тебямедвежьим жиром, который не только пулю, он что угодно вытащит из тебя. К тому же он прочитал молитву, и если даже ты незахочешь, эта пуля все равно уже не останется в твоем теле! – расхохоталась она. «Нет, это точно Настя. Но немного другая», – успел я подумать, пока она хохотала.
– Сейчас я натру тебя кедровым маслом, а потом мы уже вместе будем бороться с этой твоей пулей. Ведь Настя тоже натирала тебя?
– Вместе? Вместе с кем? – не понял я намек.
– Вместе с медведем, – со смехом сказала она.
Вечером она раздела меня, натерла кедровым маслом. Она сделала все точно также, как Настя. Мне все же было неловко. Аленахихикала по поводу каждой моей мысли. Мне даже думать былостыдно, она понимала все. Но, заставить мысли остановиться, дело нелегкое. Хочешь ты того или нет, они идут сами. Вот я иподумал: «В этой избе одна тахта, где же она будет спать? Навернопойдет к отцу на ночь.»
– Если хочешь, я вообще не буду спать. Я останусь здесь.
Боже мой, она и это поняла. Алена снова засмеялась звонкимголосом. Я случайно подумал и о том, кто из них красивей, Анастасия или Алена. Она лишь улыбнулась, не сказав ничего. Наши отношения походили уже на странную игру. В избе было очень жарко, топилась печь. Укрытый этой медвежьей шкурой я сгорал от жары. У меня был жар, и я задыхался.
Алена была одета легко, как и Настя, но и ей было жарко.
– Так надо, тебе должно быть жарко, сейчас станет еще жарче.
Она дала мне выпить что-то ужасное, такое горькое и вонючее, что у меня отнялся язык, потом разом раскалилось все лицо, и когда мои глаза наполнились слезами, и поневоле я по-грузинскивыругался, она звонко рассмеялась привычным красивымсмехом.
– Уф, как приятно, что наконец-то удалось заставить тебя заговорить на родном языке! Сейчас ты заслужил кое-что болеевкусное.
Она еще дала мне выпить какую-то настойку, и горечь прошламгновенно. Она подкинула дрова в печь, сняла с себя платье, под которым ничего не было одето. Вот тогда и обожгла она менясвоей красотой. Эта удивительная лесная женщина была шедевром природы. Она стала натирать себя маслом. Боже мой, ведь этовсе уже было… После того, как смазала себе ноги, она выпрямилась и стала смазывать маслом грудь. Она удивительно двигалась, все ее тело светилось на фоне пылающей печи, она не отводилаот меня своего чарующего взора. Я был потрясен, и не мог оторвать глаз от ее тела, забыв обо всем на свете. Такого красивого тела я раньше никогда не видел. В горле все пересохло, и я с трудом проглотил нахлынувшую от желания слюну. Наказала, наказала меня своей красотой, и только за то, что я сравнил еес Анастасией. Я и представить себе не мог, что стану жертвой такой мести. Я с трудом справился с собой, отвел глаза, и даже повернул голову в другую сторону.
– Разве Настя не научила тебя, что не надо отводить глаз. Как же ты узнаешь, кто из нас лучше? – Она опять засмеялась и легла рядом со мной на тахту.
Боже мой, в чем я провинился, такая девушка лежит рядом со мной тогда, когда мне плохо! – Я не мог справиться со своими мыслями, и почему-то стал думать по-грузински в надежде на то, что она не поймет меня. Когда она коснулась меня и нежно погладила рукой, тогда я и подумал: разве будет удивительно, еслия даже согрешу…
– Даже и не думай! Я девственница. Сейчас я лишь твое лекарство, а не любовница!
Она прижалась ко мне всем телом, долго ласкала и мучила.
Я совсем не чувствовал боли от моей раны. Она ласкала меня, ниразу не поцеловав, а я полностью потерял разум. Она усыпиламеня. Всю ночь во сне я видел Настю. Она говорила со мной и всехвалила свою сестру: «Если бы ты не был женат, мы бы уговорилиее стать матерью твоего ребенка. Я знаю, ты ей тоже нравишься, но она не может решиться.» Всю ночь я провел в таких сновидениях и в бреду. Кое-что из моего бреда я слышал и сам. Было еще темно, когда я проснулся. Алены уже не было рядом. Когда уже полностью рассвело, она вошла в избу совершенно голая. Она была совсем мокрая с головы до ног, и я подумал, чтоидет дождь. Оказалось, что она кружилась в тумане. Когда она немного обсохла, то оделась. Хотя, что это был за одежда, такуютонкую рубашку Тамара одевала на ночь.
– Ну, что Настя сказала тебе? Что ты мне нравишься?
– А ты откуда знаешь? – с изумлением спросил я, и устыдилсясвоего же вопроса.
Она засмеялась.
– Да, ты мне действительно нравишься, но ты из другого мира, у тебя будет другая жизнь. К тому же, у тебя жена, ребенок и… – потом замолчала, не стала продолжать. – Мы будем друзьями, не так ли, Сандро? – я без слов кивнул головой.
Когда я вспомнил о Тамаре и сыне, настроение у меня испортилось, и мысли унесли меня далеко. Где они сейчас, как они там, что с ними?
Она что-то налила в стакан и подошла ко мне.
– Ты не волнуйся, все будет хорошо. Они уже дома и ждут тебя.
– Дома?!
– Да, дома, на Украине.
От удивления я приподнялся, но почувствовал боль в груди, даеще такую сильную, что у меня вырвался стон.
– Вот, началось, скоро твоя пуля вылезет.
Всю ночь меня мучила страшная боль, она прекращалась лишьна короткое время, когда мне давали выпить эту страшную настойку. Пришел Серафим, снял повязку и снова смазал рану медвежьим жиром. Кроме того, он залил в рану какую-то черную густую жидкость, и от боли я чуть не потерял сознание.
Я спал, как убитый. Я даже не понял, что проспал до следующего дня и проснулся лишь после полудня. Серафим опять сменил мне повязку. Я и сам увидел, как основание пули чуть показалось над поверхностью груди. Он подержал клещи для гвоздейнад огнем печи, потом этими клещами ухватился за пулю от маузера и, вырвал ее как зуб. Вместе с пулей вышло много гноя и крови. Потом он очистил рану и перевязал ее.
– Вот и все. Хороший ты парень, молодец. Хороший у меня родится внук от тебя.
– Папа!
– Ну, ладно, ладно, не злись, это плохо отразится на Сандро.
Где ты еще найдешь такого молодца? А я внука хочу.
– Папа!
– Ну, что, папа, папа… – он подошел, погладил меня по лбу, с улыбкой подмигнул мне и вышел.
В тот день Алена не разговаривала со мной. Она как будто обиделась на нас обоих. Она делала все молча, без слов. Она накормила меня, напоила, дала лекарства, но ни разу не обмолвиласьни словом. Мне тоже было неловко. Впрочем, какое это имело значение, если она все равно понимала все, о чем я думал. Мной овладели странное чувство и мысли, такого со мной никогда не было. Во мне будто началась борьба. Я думал о Тамаре и ребенке, и в то же время, меня не покидала мысль о том, что у меняс Аленой будет ребенок. Почему-то я думал об этом с полной уверенностью. Я никак не мог прогнать эти мысли. Я ругал себя, заставлял не думать об этом, но у меня ничего не получалось.
В ту ночь она не осталась со мной, и пришла в избу лишь утром. Она все еще не говорила со мной. Я уже встал, и чувствовал себя хорошо, Алена стояла у кухонного стола и что-то делала. Я приблизился к ней, погладил по голове и вышел во двор.
Серафим сидел перед своей избой и ласкал собаку. Мне показалось, что она была слишком большая. Я видел ее со спины, ее голова лежала у ног Серафима. Я присмотрелся и поразился: это была медведица. Серафим подозвал меня рукой: мол, подойди. Я подошел. Он справился о моем здоровье, но это так, формально, он и без этого знал, как я себя чувствую. Потом он обратился к медведице: «Рыжая, а ну-ка поздоровайся с гостем!» Медведица встала на задние лапы и трижды отвесила поклон до земли.
«Молодец, ты хорошая девочка.» – Сказал он ей и повернулся ко мне:
– Вот видишь, Сандро, даже медведь у меня самка. Ни одного самца нет вокруг меня, – сказал он с улыбкой. И мне показалось, что улыбка его была грустной.
Из дневников Юрия Тонконогова
Опустив голову, я сидел в штабном вагоне командующего корпусом. Владимир Оскарович был явно не в духе и смотрел через окно в лес. «Много соратников и друзей потерял я в этой братоубийственной войне и никак не могу привыкнуть к этому… – с грустью в голосе сказал Каппель, даже не посмотрев в мою сторону. Я знал, что он тяжело переживал каждый подобный случай. – Навойне тяжелее всего переносится предательство и потеря друзей, а остальное… – он повернулся к столу, взял в руки сообщение и перечитал еще раз.
По полученной нами информации, часть той разведывательно-диверсионной группы, которой командовал Сандро Амиреджиби, оказалась в тылу у вражеского авангарда. Вторая часть успела отступить, после чего этот отряд ничего не знал о них. Задание, которое получил Сандро, было выполнено чрезвычайно точно: оба участка моста, объездная дорога и запасной путь железной дороги были выведены из строя. После взрыва этих объектов противник уже не мог быстро атаковать и форсировать реку Иртыш. Такая ситуация давала нам возможность организованного отступления в течение одного месяца.
Прошло пять дней, а мы ничего не знали о них. Разведка ничего утешительного не могла сообщить. Мы получили информацию лишь о том, что за отрядом, состоящим из шести человек, была устроена погоня и вроде бы по неопровержимой информации, все они погибли. Но эти данные были лишь о пяти членах отряда, среди них не было сведений о Сандро.
Он еще раз прочитал сообщение, бросил на стол и повернулся ко мне.
– Как Вы думаете, Юрий Юрьевич, оплакивать нам его уже, что ли? У Днестра мы один раз уже оплакали его, но через месяц он вернулся к нам вместе со своим другом. И в придачу, австрийского языка тоже прихватил с собой, не с пустыми же руками возвращаться, – по его лицу пробежала улыбка. – Я тоже цепляюсь за эту мысль, Владимир Оскарович. Быть может, ему, действительно, удалось скрыться. Если бы они убили Сандро, то в первую очередь они попытались бы добыть данные о нем, как о командире.