Мамия, действительно, знал меня понаслышке. Зато я знал его близко, хотя сам он не подозревал об этом. Я знал о нем с того периода, когда в 1905 году ему удалось ускользнуть от нас в Батуми, тогда мы взяли много эсеров и социал-демократов. Одно время он был в контакте с Музой, потом потерялся. Молодец. Что я могу сказать кроме благодарности, коли он спас мою семью? Когда я нашел Сандро после побега из «Крестов», то это только благодаря тому, что я знал, где у них с «Ханом» было укрытие. Поэтому было легко определить, куда они направились бы после побега. Какая у меня странная жизнь! Что бы не происходило вокруг меня или моей семьи, все связано или с Музой, или с Сандро. Видно, Мамия стал большим человеком у большевиков, если уж у него свой вагон. И в скольких «эксах» он принимал участие, тоже не сосчитать. «Хан» был в Петрограде и в ночь октябрьского переворота, на той конспиративной квартире, куда привели нас. Это тоже не было случайностью. Ведь у него большая группа бандитов, неужели и они каким-нибудь образом были включены в дело переворота? Нельзя исключать и этого.
Я еще раз проверил конверт, не вскрывал ли его кто-нибудь, но следов вскрытия я не нашел. Потом я подумал и о том, не прочитал ли его кто-нибудь. Если это так, то он обязательно дождался бы моей реакции, как я буду действовать. Неужели проверяют?! Наконец я выяснил, как это письмо попало ко мне, но это не прояснило дело. Кто-то незаметно положил письмо на стол сотрудника моего отдела, а он принес его ко мне в кабинет. Нельзя было сильно углубляться в это дело, чтобы не вызвать каких-либо подозрений. Я его попросил лишь выяснить, кто в тот день принес почту, и составить список тех, кто входил в тот день в эту комнату до того, как он обнаружил это письмо на своем столе.
Ох, как мне нужен был Сандро, чтобы он увидел это письмо. Какая-то теплая дрожь пробежала по моему телу, и я почему-то подумал, что он жив и в эту минуту думает обо мне. Мною овладело странное, обнадеживающее чувство, которое подсказывало мне – жди!
Сандро Амиреджиби
Несмотря на свой возраст, Серафим был красивым мужчинойс белоснежными бородой и волосами. Увидев его, человек обязательно подумал бы о каком-нибудь библейском святом. Мне всеказалось в нем странным: образ жизни, необычная речь и поведение, несвойственная его возрасту ловкость. Но самым страннымбыли его уникальные способности, которые он передал и своимдочерям. Я все время думал: были ли эти способности даны емуот природы, или он научился всему этому сам? Видимо, пока он играл с медведицей, мои мысли, против моейволи были направлены на него, и они потревожили его. Он услышал их, именно услышал, так как он не то что понимал, а именнослышал мои мысли слово в слово. Он встал и попросил зайтик нему. До того я не бывал в его доме. Это была точно такая жеизба, как и у Алены. Там стояла такая же кушетка, стол, и печь, только на стенах висели книжные полки, на которых лежало множество древних фолиантов. На столе и полках стояло несколькостеклянных керосиновых ламп. Все это придавало избе совершенно иной вид, что очень удивило меня. Когда я связал его внешность с этими книгами, то Серафим предстал передо мной совершенно другим человеком. Почему-то мне не давала покоя мысльо том, что Серафим был не просто странным лесным человеком, а древним ученым, который по какой-то причине ушел по дальшеот властей, и цивилизованной жизни. Мне и без того нравилсяэтот старик, я был очень благодарен ему за то, что он подарил мнежизнь, но сейчас у меня появилось к нему особое почтение и глубокое уважение. Я еще раз осмотрел все вокруг и встретился с егоулыбкой. Наверное, эта улыбка была вызвана моими мыслямии реакцией.
– Все приходит с учебой, но еще более дорогим является, есличеловек вспомнит, что ему даровано Богом. Если ты останешьсяздесь, то я помогу тебе, и ты многому научишься и вспомнишь.
Но я знаю, что ты человек другого мира, и к тому же неугомоннойдушой. Ты талантлив, но долго на одном месте ты не сможешьудержаться. Ты не белый и не красный, ты свободной души человек, как и твой отец.
Я ничего не ответил и даже не удивился тому, что он сказал.
– Знаю, тебе интересно, почему мы живем здесь, или как мысюда попали, кто мы и откуда пришли сюда. Знаю я и о том, чтопосле того, как я сказал, что хочу внука, в тебе идет внутренняяборьба. Я знаю, что ты порядочный и справедливый человек, сындостойного человека. Именно от такого мужчины иметь внука является добром, а иначе, разве самцы перевелись на этом свете?
Когда знаешь, что весь труд и знания, которые ты вложишь в него, сроднятся с ним, он найдет всему применение и оправдает твоинадежды, тогда не жалко времени, и не пропадет даром затраченный труд. Наверное, ты не знаешь, что еще с незапамятных временженщины просили богов иметь от нихдетей, что являлось гарантом того, что у них будет умное и родовитое потомство.
Услышав эти слова, я с удивлением посмотрел на него. Он засмеялся. «Я же сказал тебе, что все идет от учения. Вот ты не училэтого, оттого и удивляешься. И сколько таких вещей ты еще незнаешь.»
Мы вышли во двор, на лавке сидела Алена, она играла с медведицей. Я обрадовался, увидев ее, она с улыбкой взглянула на меня, потом будто постеснялась и вновь повернулась к медведице.
Серафим заметил ее смущение и что-то довольно пробормоталпро себя. Потом он обратился ко мне: «Она к тебе пришла. Тыдумаешь, она со мной помирилась? Она хочет покормить тебя.
Иди с ней, поешь, а потом поговорим.»
Алена встала, взяла меня за руку и пошла вперед. Медведицаосталась недовольна, что Алена перенесла свое внимание на меня.
Она выпрямилась и заревела. Я такого не ожидал.
– Рыжая! – только и крикнул Серафим, и зверь тут же замолчал, как стоял, так и остался стоять на двух ногах. Алена повернулась, пригрозила ей пальцем, и в тот день я больше не слышал голосмедведицы.
Мы вместе пообедали, как всегда, легкой растительной пищей.
Я удивлялся тому, что такого рода еда могла насытить меня. Вовремя обеда мы обменялись всего несколькими словами. Онабыла в хорошем настроении, смеялась, но почему-то старалась несмотреть на меня. Скажу правду, мне было очень приятно находиться рядом с ней, но я старался не давать своим мыслям такое направление и больше думать о других вещах, чтобы не вызвать в ней какие-либо эмоции. Наверное, она оттого и улыбалась, что угадывала мои старания. Я был в ожидании беседы с Серафимом, поэтому, после того, как мы пообедали, я уловил момент и поцеловал ее руку. Это очень удивило ее, она улыбнулась и отвернулась. Я же отправился к Серафиму.
Он сидел во дворе и ждал меня. Как только я подошел к нему, он рукой показал, чтобы я сел рядом, и тут же начал:
«Я осиротел совсем маленьким. Отец мой погиб, когда мне было восемь лет, а когда мне было одиннадцать, казаки подожгли наш дом, моя маленькая сестра вместе с мамой сгорели. Мне помогли скрыться близкие моего отца, я чудом спасся. Враги моей семьи хотели убить и меня, как наследника имения, чтобы потом они смогли завладеть нашими землями. По той же причине они сожгли несколько домов в деревне. В это время из нашего Черниговского уезда согнали несколько деревень, населенных староверами, чтобы потом переселить их восточнее, на Оку. Мы догнали их, и друг моего отца передал меня их старосте, которого он знал и раньше. Он рассказал ему обо всем, что произошло и объяснил, почему я должен был бежать из моей деревни. Этого человека звали Захар Захарович Захаркин, он был старостой и наставником деревни староверов. Моему спасителю он сказал, что их определили на поселение в Курский уезд, что до того места надо было пройти более двух тысяч верст, а потом еще добраться до реки Оки. Тот, кто привел меня к Захару Захаровичу, сказал, что найдет нас, и вернулся обратно. Так я, маленький мальчик, оказался в совершенно чужой обстановке, в окружении людейс абсолютно другим, незнакомым мне, укладом жизни. До того времени я ничего не знал о староверах. Было только одно: нас, детей, пугали ими: «Если будете плохо себя вести, то мы вас отдадим староверам,» – говорили нам взрослые. Эти угрозы почему-то действовали на детей сильнее других слов. С того дня я видел столько дорог и прошел столько верст, что я и представить себе не мог, что человек способен столько пройти. Мне помог Захар Захарович, он сказал: «Это все временно, пока твой близкий непридет за тобой.» Но никто не пришел за мной ни в тот год, ни потом. Мне исполнилось пятнадцать лет. Я как будто привык к новому месту и строгому укладу жизни староверов. Но в одно осеннее утро к нам пришли и сказали, чтобы мы освободили дома, что вся деревня должна переселиться в другое место. Большая беда свалилась на нашу голову. Представь себе, что с нами было, когда мы узнали, что у нас отнимают все созданное нашими руками – деревню, хозяйство, и безо всякой вины ссылают в Сибирь. За те четыре года, что мы обжились и обустроились на новом месте, потребовалось сколько труда… Я был таким же усердным и трудолюбивым, как и все и, насколько мог, всегда был рядом с ними. Такая несправедливость угнетала меня. Этих людей ссылали в Сибирь лишь за то, что они молились так же, как их предки, а их предки молились так, как ранние и истинные христиане. Но что нам оставалось делать? Как говорится: противлома нет приема. Староверы никогда не были агрессивны, наоборот, они очень законопослушные и преданные своей стране люди, со своими особенными правилами жизни и высокими нравственными стандартами. Они с удивительным спокойствием и терпением принимали от властей все эти беззакония, грабежи и унижения. Но я никак не мог смириться с этим. За четыре года я вроде бы и привык к их образу жизни, но внутренне я все же оставался другим человеком. Мой приемный отец был человеком очень высокой нравственности и большого ума. До конца своей жизни он пользовался большим уважением среди староверов. Он и сказал мне: «Если хочешь оставайся здесь, тебя они не тронут.» Я отказался: Куда вы, туда и я. «Ты обрекаешь себя на муки, – сказал он. Но именно мученическая жизнь, а не блаженство является настоящей жизнью.»