В громко гудящую пишущую машинку был заправлен сандвич из копирки между какой-то облигацией и тонкой гладкой бумагой. На нем было напечатано имя автора, его адрес и заголовок рассказа:
Генри Галлахер
1212 Флэтбуш-авеню
Бруклин, Нью-Йорк
Каретка пишущей машинки дрожала, словно в ожидании появления первой строки произведения. По сути, она вся пульсировала энергией маленького атомного движка.
Работало радио, шло прямое включение с игры «Доджеров».
— А теперь несколько слов скажет Бранч Рики, владелец…
Доджеры были вдалеке от дома, они отправились на Западное побережье, и вещание, транслируемое через спутник, было низкого качества.
Сквозь помехи прорвалась громкая отрыжка, сопровождаемая скрипом от смятой банки — предположительно, пивной, предположительно, «Райнголда».
Мужчина едва не споткнулся о радиоприемник производства «Филко» и ухватился за его огромный корпус. Дерево корпуса нагрелось от мерцавших внутри электронных ламп марки «Сильваниа».
На мужчине была белая майка и широкие армейские штаны цвета хаки, туго затянутые ремнем вокруг стройной талии. Ноги босы, черные волосы не причесаны, на щеках щетина, взор сизо-серых глаз затуманен. Он хлопнул по радио ладонью, сначала легонько, затем сильнее. Звучание не улучшилось, и он начал возиться с настройкой частот. Проносились разные станции, новости сменялись рекламой, мыльными операми или комедиями. «Аллея Алена», «Спайк Джонс», «Оззи и Гарриет». Наткнувшись на знакомую мелодию, мужчина перестал крутить ручку настройки.
— Нравится мне эта хрень, — едва связно произнес он и прибавил звук. — «Мерри Мэкс», офигенная группа!
Он начал неуклюже танцевать под джаз, вертясь по всей комнате, натыкаясь на потертую мебель, а певец пел:
Коняшка понюшку тащит,
И ослюшка понюшку тащит,
А малявку-ягнявку плющит.
А ты не про-о-о-о-чь?
Раздался стук в дверь.
— Заходь!
Дверь открыла девушка. На ней был легкий розовый свитер из ангорской шерсти, хлопчатобумажная юбка в полоску, розовые носки по щиколотку и двухцветные кожаные туфли. Белокурые, не слишком длинные волосы причесаны в стиле Джоан Блондель.
Мужчина схватил ее за талию и начал кружить в танце.
— Малявка-ягнявка, малявка-ягнявка! — выкрикивал он, словно так ее и звали.
Девушка была крайне недовольна, однако позволяла ему вертеть собой. Постепенно она увлеклась. Мужчина оторвал девушку от пола и закинул ее ножки высоко вверх. Юбка тотчас задралась, и показалось белое хлопчатобумажное нижнее белье, полностью все прикрывавшее. Едва поставив девушку на пол, он перепрыгнул через нее, развернулся к девушке лицом, и она прыгнула ему на шею, обвив ногами талию. Потеряв равновесие, мужчина попятился назад, и они упали боком на расправленную кровать. Песня закончилась.
— Давай трахнемся, Малявка-ягнявка, — предложил мужчина.
Оттолкнув его, Малявка ответила:
— Хэнк, забудь. Ты опять пьян, знаешь же, как я к этому отношусь.
— Вовсе нет, — обидчиво ответил Хэнк.
Малявка-ягнявка махнула рукой на восемь сплющенных пивных банок, что валялись по полу.
— А это кто выпил?
— Маленькие зеленые человечки.
— Пусть маленькие зеленые человечки поцелуют меня в зад.
— Могу поспорить, они бы с удовольствием. — Хэнк набросился на Малявку-ягнявку, но та шустро откатилась в сторону и спрыгнула с кровати, оставив Хэнка сжимать подушку.
Девушка поправила юбку. Хэнк продолжал лежать лицом в подушку.
— Ой, Элси, у меня голова болит…
Элси холодно посмотрела на Хэнка.
— Сам виноват. Налью-ка я чашечку быстрорастворимого «Максвелл-Хауса». Может, он тебя оживит.
Элси пошла на кухню. Проходя мимо стола с пишущей машинкой, она остановилась прочесть заправленную страницу. Качая головой, девушка отключила атомный мотор. Он взвыл, постепенно замолкая, словно останавливающаяся динамо-машина.
Элси исчезла за дверью.
Зажурчала вода из крана, чиркнула спичка, зажегся газ на плите фирмы «Кросли», открылась дверца холодильника марки «Келвинатор». Вскоре вернулась Элси с двумя кружками кофе с молоком.
— Поднимись и выпей.
Хэнк медленно принял максимально вертикальное положение, перевалившись всем телом вперед, так что локти упирались в колени.
Элси вставила ему в руки чашку.
— Пей, — приказала она.
Хэнк повиновался. Элси села рядом.
Несколько минут они молча пили кофе.
— Хэнк, в чем дело?
— Сама знаешь.
— Книга?
— Что же, к черту, еще?
— Зачем ты продолжаешь строчить этот жуткий вздор? Сексуальный раб космических дорог!.. Ведь мы с тобой понимаем, что это чушь.
— Книга пользуется спросом, и я могу платить за квартиру. Шестьдесят долларов в месяц, не забывай.
— Но она убивает тебя. Посмотри в глаза фактам. Ты ненавидишь ее.
— Все ненавидят свою работу.
— Моя меня вполне устраивает.
— Ты была рождена для нее. Твои шуты-родители даже назвали тебя в честь идиотской борденовской мультяшной коровы.
— Реклама — честный труд.
— Торговля дурью — тоже.
— Слушай, давай забудем о моей работе. Почему тебе не начать тот роман, о котором ты всегда говоришь?
Хэнк посмотрел на нее диким взглядом.
— Роман? Здорово… а кто его купит? Уж точно не журналы, если я буду писать так, как хочу. Попробуй я изложить половину того, что у меня в голове, и они к нему не притронутся. Издатели и читатели не отличат дерьмо от дерматина, но ересь они видят сразу. А я именно это и собираюсь писать. Повесть о реальном будущем, а не какие-нибудь эскапистские фантазии об исполнении желаний человеческих через десять тысяч лет. Нет, моя книга будет не такой. Во-первых, она будет рассказана человеком с улицы. Никаких ребят из Гарварда или ничего не смыслящих миллионерских сынков с выступающей челюстью. Настоящий герой должен быть бедным, живущим прямо здесь, в Нью-Йорке. — Хэнк ехидно засмеялся. — Бог мой, я знаю столько об этой жизни, что смогу описать ее реалистично, как никто. И во-вторых: я экстраполируюсь от любой науки, которой люди сейчас занимаются, от вещей, которые некому критиковать. Есть тут один тип в «Белл Лэбораториз» по имени Клод Шэннон, он придумал нечто вроде теории информации. Я в ней мало понимаю, но чувствую, что шуму она наделает. А работа Лайнуса Полинга об альфа-спирали?.. Боже мой! Ты понимаешь, что мы на грани разгадки механизма наследственности? Я знаю, как важна нуклеоника, но остальная чушь…
Хэнк уставился в потолок, словно видел на осыпающейся штукатурке высеченный огненными буквами текст своего романа.
Элси взяла друга за руку, глядя на него в благоговении.
— О Хэнк, я так люблю, когда из тебя лучится свет твоей истинной сути. Не думай о том, продашь ты роман или нет, просто пиши его!
— Не знаю, Элси. Даже и не знаю. Иногда мне кажется, что я гений, а иногда, что просто повторяю очевидное, а такой писанины вокруг навалом. Но если это так, почему другие ее не видят? Боже, да она же повсюду. — Взгляд Хэнка упал на «Лайф», развернутый прямо на кровати. — Посмотри. Господи, да этот Генри Люс[20] держит руку точнехонько на пульсе времен. В журнале больше научной фантастики, чем в десятке выпусков «Эстаундинг».
Хэнк зашелестел страницами. На одной из них изображался новый, более совершенный прибор для распыления ДДТ. Улыбающаяся девушка в бикини ела хот-дог и потягивала газировку с сиропом, погруженная в безвредное облако химических паров. На другой странице был новейший продукт от «Сибург Корпорейшн»: «Селект-О-Матик» — девятифутовая стойка для грампластинок с передвигающимся звукоснимателем; на ней помещались сотни пластинок, которые будут автоматически прослушиваться в произвольном порядке. Телевизоры от «Дженерал Электрик», которые можно спокойно смотреть при естественном освещении. Волшебная синтетическая ткань «коросил», которая обещает изменить все — от обивки мебели до нижнего белья.
Захлопнув журнал, Хэнк проговорил:
— И я еще даже не затрагивал вопрос об изменяющихся духовных ценностях. Сексуальная вседозволенность, которую развязали президент и Кинзи[21], потребительское отношение, которое проповедуется в рекламах, все чем-то кормятся…
— О Хэнк, поцелуй меня…
Теплом светился полумесяц круговой шкалы модернизированного «Филко». Из обшитого тканью репродуктора звучал голос Луэллы Парсонс, говорившей о Голливуде и Бродвее. Послышался скрип пружин, треск разрываемой упаковки «коросила». Парсонс сменил Нат Кинг Коул, исполнивший свой последний хит «Дитя природы». Его мягкий баритон перетек в аплодисменты, визги, вздохи и восторженные крики.
Звуки спящих людей — равномерное дыхание, медленные невольные шевеления тела по простыне, легкое почмокивание — смешивались с песнями Спайка Джонса и игрой его оркестра. Где-то грохнуло корыто, зажужжала ручная пила, провыла мимо сирена…
Радио на короткое мгновение затихло, и стал слышен вежливый, но настойчивый стук в дверь квартиры Хэнка.
— Хэнк, Хэнк, просыпайся, кто-то стучит в дверь.
— А? Что случилось? Сейчас, иду. Иисусе, можно подумать, что они приняли дозу слабительного!
Хэнк подошел к двери нагой до пояса, расстегнутый ремень болтался, как язык у собаки.
Снаружи стоял негр. Одного возраста с Хэнком и Элси, приветливое лицо, коротко остриженные волосы. На нем была коричневая спецодежда Гражданской Службы и тяжелые рабочие ботинки, покрытые пылью от штукатурки. На нагрудном кармане вышиты звание и имя: рядовой Дуайт Ховард.
— А, Дуайт, это всего лишь ты.
— Ага, миста Бенни, просто старый Рочестер.
— Дуайт.
— А?
— Заткнись и заходи.
Дуайт вошел в квартиру, метким взглядом оценил степень захламленности помещения и цокнул языком.