От этого взора епископ Антонио съежился, по спине у него пробежал озноб, а лоб покрылся холодной испариной. Испепеляющий взгляд Саджино не предвещал ничего хорошего. Епископ мысленно ругал себя за длинный язык и не подобающую сану несдержанность; впрочем, уже ничего нельзя было поделать. Недаром говорят: «Слово – не воробей, вылетит – не поймаешь».
Повисла гнетущая пауза, нарушаемая только треском горящих дров.
– Холодное нынче выдалось лето, – вновь повторил инквизитор, отвернувшись от епископа Антонио. – По всей видимости, год опять неурожайным будет…
– Думаю, вы правы, брат мой, – ответил собеседник, обрадованный сменой темы и рассчитывавший на то, что инквизитор больше не вспомнит о разговоре; сочтет его проявлением заботы о возвращении еретика в лоно церкви, и только. – Придется повысить налоги, и едва ли местному люду будут по душе подобные меры: крестьяне и так который год страдают то от засухи, то от наводнения. Но что поделать, церковные приходы не должны бедствовать, да и венецианцы постоянно требуют денег…
Но инквизитор уже не слушал епископа Антонио. Он уставился на огонь и о чем-то задумался, затаив тайную ненависть к собеседнику, которому безмерно завидовал. Заполучить епископскую кафедру было основным желанием и мечтой этого безжалостного, чрезвычайно завистливого человека, ибо, как известно, пост епископа является пожизненной синекурой. Имея этот сан, не требующий больших трудов, зато приносящий изрядный доход, получаешь также почет и уважение, обеспечивая себе достойную старость. В то время как служба инквизитора, хотя и наделенного большей властью, чем епископ, была заведомо временной и при смене пап (а они менялись достаточно часто) сохранить свое положение было крайне сложно. Более того, на этих ярых служителей церкви часто нападали, и многим эта служба стоила жизни.
Поэтому если благодушный епископ надеялся, что Джованни Саджино забудет о беседе, то он просчитался: к сожалению для его преосвященства, инквизитор не только не забудет вечернего разговора, но через некоторое время выступит в роли прокурора на церковном суде, а также свидетелем на светском. И выдвинутые против епископа Антонио обвинения будут основываться именно на высказанных им в сегодняшней беседе мыслях. Впрочем, это случится не так скоро, как того желал бы инквизитор.
А пока оба служителя церкви молча сидели у горящего камина, размышляя о завтрашнем дне: один – с содроганием и отвращением, не согласный с постулатами инквизиции, другой – с чувством удовлетворения, убежденный в том, что подобными действиями он очищает мир от скверны.
Глава 27
Узкая лестница вела странников во времени все ниже и ниже. Чем глубже они спускались в подземелье, тем холоднее становилось. Местами стены были покрыты мхом и плесенью от сочившейся сквозь кладку воды. Наконец лестница закончилась, и они попали в темный коридор, по обеим сторонам которого тянулись камеры, теряясь в кромешном мраке. Каждое помещение было довольно-таки большим, вмещавшим стол, стул для нотариуса, очаг и инструменты для пыток, от вида которых у Мишель зашевелились волосы на голове. Тут были и «железная дева», и «дробитель черепа», и пектораль, и «колыбель Иуды». Журналистка остановилась в нерешительности. Одно дело – видеть подобное на картинках при написании статьи для газеты, и совсем другое – наяву, чувствовать запах крови, смешанный с атмосферой страха, страданий и смерти.
– Что, нервы сдают? – еле слышно произнес Роберто. – Вот она, средневековая действительность. Хочется тут остаться? Вас с теми милыми вещицами и знаниями о будущем сожгут как ведьму. Однозначно!
– Прекратите меня запугивать! – пошатнувшись от услышанного, громким шепотом ответила Мано, бросив сердитый взгляд на спутника. – Откровенно говоря, мне и вправду не по себе, так еще вы со своими шуточками.
– А я вовсе не шучу, – совершенно серьезно проговорил граф Суардо. – Если старая ведьма не поможет нам выбраться из этого ада, все так и произойдет. И такая участь постигнет не только нас, но и всех пассажиров поезда.
– Не могу не согласиться с вами, – кивнула головой Мишель. – Нам необходимо найти ее… Пойдемте!
Превозмогая ужас и тошноту от запаха разложения, журналистка и Роберто медленно двинулись вперед, осматривая каждую темницу. Однако все они были пусты, так как два дня назад состоялась массовая казнь восьмерых пленников, осужденных за ересь и колдовство. С каждой новой темницей отчаяние все сильнее и сильнее наполняло душу Мишель. «Неужели наш средневековый знакомец ошибся? А что, если в городе существует еще одна тюрьма, и мать Прагассы допрашивали именно там? Но тогда кого охраняли стражники и почему они упоминали о колдунье?»
Внезапно в последней камере свет от фонаря упал на изможденную фигуру в порванной и окровавленной одежде, лежащую на полу. При виде света пленница зашевелилась. Она подняла руку, прикрывая глаза, и уставилась на незваных гостей.
– Кто вы и что вам еще от меня нужно? – проскрипел голос. – Пошли прочь! Я не желаю разговаривать. До утра еще долго. У меня еще есть время…
Пленница отвернулась от них, продолжая ворчать и посылая проклятия на голову тех, кто посмел потревожить ее.
– Погодите! – с отчаянием промолвила Мишель. – Только скажите… вы… Шайла?
На секунду фигура замерла, но потом резко повернула голову в их сторону и с плохо скрываемым интересом на изнуренном лице сказала:
– Никто не называл меня так уже много лет. Кто вы? Откуда вам известно мое имя?
– От вашей дочери, Прагассы, – ответила Мишель, с ужасом глядя на изувеченное пытками тело старой ведьмы.
– Прагассы? – прищурившись, переспросила старуха, пристально поглядев на журналистку.
Она, хромая, подошла к решетке, не сводя глаз с молодой женщины. От зловещего взгляда ведьмы по спине Мишель побежали мурашки, а ноги в буквальном смысле слова подкосились.
– А откуда ты знаешь мою дочь? – остановившись прямо у решетки, в двух шагах от пары, задала вопрос Шайла.
Старуха медленно обвела журналистку, а потом и графа Суардо изучающим взглядом.
– Если ты общалась с ней… да и выглядишь ты не по…
Неожиданно лицо ведьмы побагровело, а глаза заметали искры.
– Как она посмела ослушаться меня? Теперь месть потеряет сладость! Дьявол! Отродье сатаны! Последний из рода Саджино должен был тоже сгинуть, причем сгинуть от рук своего же предка! – Шайла заметалась по темнице.
– Прагасса не ослушалась, – Мишель попыталась успокоить разбушевавшуюся ведьму. – Все произошло так, как вы и хотели. Все потомки инквизитора Саджино умерли неестественной смертью. Осталась только одна пожилая одинокая женщина, которую все в округе считают сумасшедшей, и именно ради изменения ее судьбы я решилась на опасное путешествие. Прагасса согласилась мне помочь, сказав, что мое появление предопределено судьбой. Она верила в это!
– Предопределено судьбой? – остановившись посредине темницы, ехидно произнесла Шайла. – Не судьба и не Бог, будь он проклят, решают, что предопределено судьбой. А я! Великая и могущественная колдунья Шайла!
– Чего стоит ваша магия, если перед лицом Господа вы бессильны? Ваше время уже почти закончилось. А время Прагассы еще нет, но может оборваться самым нелепым образом, если я не смогу изменить ход событий, остановив проклятие. И только вы можете спасти дочь и тех несчастных, томящихся в поезде. Они ведь не виновны в вашей смерти!
– Какое мне дело до тех людей, – хмыкнула ведьма. – Какое мне вообще дело до людей? До этих жадных, лживых людишек, которые пекутся только о своем благе? Пусть хоть все сгинут, мне-то какое дело?
– Но есть и другие, – вмешался в разговор Роберто. – Посмотрите на эту женщину! Ради одного-единственного человека она отправляется в неизвестность, бросая работу, родных. И все только для того, чтобы сделать жизнь этого создания лучше.
– Но ведь первоначально планы были иные? Славы, почета и уважения захотелось? – съехидничала ведьма, смерив журналистку взглядом. – От меня ничего не утаишь.
– Да, сознаюсь, все так и было, но потом ситуация изменилась. Последняя из рода Саджино рассказывала о предке. И в самом деле, он заслужил свою судьбу. Инквизитор Джованни был страшным человеком, и на его руках много крови невинных людей. Но разве должны другие страдать из-за чьих-то ошибок или амбиций?..
– Вы не дали свершиться правосудию, – прошипела старуха, прислонившись вплотную к решетке, – и за это гореть вам всем в аду. Я прокляну вас!
– А мы и так в аду, – осмелев от страха и отчаяния, твердым голосом ответила Мишель. – Мы находимся в далеком прошлом, без малейшего шанса вернуться домой. Более того, мы обречены на погибель, так как любой, увидевший нас, сразу же нас сдаст, если не инквизитору Джованни Саджино, так другому. Вы обрекли на погибель не только нас, оставшихся пассажиров поезда, но и свою собственную дочь.
– Даже если они и вернутся домой, в чем я очень сомневаюсь, – хихикнув, перебила журналистку Шайла, – то все равно уже никогда не придут в себя. Мое проклятие еще никому не удавалось снять. Те люди хоть и не мертвы, но и не живут. Их разум помутился, и больше им не прийти в себя.
– Так кому из нас гореть в аду? – рассерженный словами старой ведьмы, спросил Роберто, когда до него дошел смысл сказанных Шайлой слов: его родители никогда не станут такими, какими были прежде.
Но та в ответ только криво усмехнулась, продолжая с вызовом смотреть на путешественников во времени.
– Так, значит, вы не поможете нам вернуться? – прямо спросила Мишель, понимая, что разговор зашел в тупик.
Журналистка умоляюще сложила руки.
– Прошу тебя! Хотя бы не ради нас, ни в чем не повинных людей, а ради дочери! В тот день, когда Прагасса отправит меня в прошлое, ее убьют!
– А с какой стати я должна это делать? – буквально взъерепенилась ведьма, не желая ничего слышать. – Из-за тебя провалился мой план. Так пропадите вы пропадом! Сгиньте, порождения Сатаны! Прочь! Пойдите прочь!