Я оттащил Гарри к костру с Многоглазом и втянул поверх трупа чудовища, наглотавшись при этом дыма. Кашляя и колотя себя в грудь, я отошел от костра и направился за обгоревшими остатками оленя.
Гарри, олень и Многоглаз горели. Я собрал кровь в половинку кокосовой скорлупы, которую носил в кармане куртки, чтобы черпать воду из ручьев: так мне не нужно будет касаться крови и обжигаться. Кровь стояла лужами там, где бился умирающий Многоглаз. А потом я оставил Медвежью берлогу и скальный карниз позади и зашагал по тропе, по которой ушел Питер.
Следы его ног едва различались на грунтовой дорожке, а иногда вообще пропадали на несколько шагов, словно он делал громадный прыжок и приземлялся мягко, как плывущий на ветру пух. Я бежал быстро, и хоть и не был таким же легконогим, как Питер, но мог перемещаться почти с такой же скоростью.
Если бы к пиратскому лагерю шел отряд мальчишек, дорога заняла бы несколько часов, а так я добрался до тропы, которая шла между предгорьями и прерией Многоглазов, когда солнце только миновало зенит. Несколько раз я удивлялся, как это тот молодой Многоглаз вообще добрался до Медвежьей берлоги. Местами тропа сильно сужалась, и по обеим ее сторонам были обрывы. Просто удивительно, как этой твари удалось тут пройти и учуять нас в пещере.
Я ровно держал кокосовую скорлупу и не ронял кровь, пока не добрался до прерии. Было важно, чтобы остальные Многоглазы вообще не посмотрели бы на горную тропу, а решили, что пираты убили их подростка здесь, на границе, и уволокли к себе в лагерь.
Эта часть тропы была самой опасной: хотя почти все Многоглазы держались в центре прерии, всегда оставался шанс наткнуться на солдата, проходящего по краю их территории. Возможно, они даже ищут того, кто теперь был мертв и горел вдалеке.
Отсюда дым над предгорьями был еле виден, но из других частей острова он будет заметнее. Возможно, пираты полюбопытствуют, и тем облегчат Питеру задачу.
Я прислушался, но услышал только тихий свист ветра, крики птиц и жужжание Многоглазов – постоянное, но далекое, как и должно было быть. Когда они собирались группами больше двух, то издавали вот такой звук: ровное жужжание, которое казалось особенно странным с их клыками. Тем не менее это было полезно, потому что помогало нам не попадаться их скопищам. Благодаря предшествующему им жужжанию мы легко избегали больших стай.
Удаленность этого шума заставила меня задуматься о том, не зря ли я так встревожился из-за того подростка. Возможно, при таком множестве малышей (а их было очень много: я как-то подкрался к их лагерю, чтобы представить себе их численность, а потом жалел, что это сделал) один пропавший юнец их совершенно не встревожит.
Однако рисковать жизнью мальчишек не следовало, особенно если эта история с договором – правда. Я стану следовать первоначальному плану.
Я брызнул кровью на тропу, а потом побегал туда-сюда, специально вдавливая каблуки в землю и оставляя множество следов. Я вырывал пригоршни высокой желтой травы, чтобы пираты или Многоглазы решили, что тут был какой-то бой. Трудно было сказать, насколько Многоглазы разберутся в моем спектакле, но одно я знал точно: они сообразительнее, чем может показаться. Они не просто тупые животные.
Двигаясь очень осторожно, я шел по тропе, стараясь уловить звуки от Многоглазов или пиратов, которых Питер должен был выманить из лагеря. Время от времени я выплескивал кровь и оставлял царапины на земле.
Сейчас кровь была не такой жгучей, как когда лилась свежей из Многоглаза, но все равно она немного шипела, попадая на камни, листья или землю – а иногда от крошечной капли поднимался небольшой завиток пара.
Хоть я и чутко прислушивался, но все равно не заметил приближения Питера. Я скорчился в высокой траве напротив камня-отметины и ждал его. Остатки крови Многоглаза я выплеснул под самый камень.
Вот только что я был один – и вдруг рядом возник Питер, словно ниоткуда. Он увидел кровь у камня и развернулся на месте, высматривая меня.
– Сюда, Питер, – прошептал я, раздвигая траву, чтобы он увидел мои глаза.
Он тут же устроился рядом со мной. Я давно не видел его таким бесшабашным, яростным и счастливым.
– Они идут? – спросил я.
– Да, – ответил Питер.
Казалось, он с трудом сдерживает желание захлопать в ладоши и заорать от радости.
– Что ты сделал?
– Поджег их лагерь!
И он тихо засмеялся, не в силах скрыть, насколько доволен собой.
– Поджег… – начал было я, но не договорил.
Я не заметил сразу, что от него пахнет дымом: мой нос был забит вонью горящих трупов – но теперь я этот запах уловил.
– Ты сжег их лагерь.
Питер уловил мой осуждающий тон.
– А что такого? Ты не считаешь, что это отличная идея? Этот толстяк-капитан не на шутку разозлился. Он сейчас ковыляет за мной, размахивая своей саблей, и, ругаясь, говорит, что со мной сделает, когда поймает. Чего он, конечно, никогда сделать не сможет. Он ужасно похож на толстое яйцо птицы Нет: так же катится.
Он снова рассмеялся, а я нахмурился сильнее, так что его смех стих.
– Эй, Джейми, почему это сжечь их лагерь чем-то хуже, чем украсть у них или их убить?
– Ну… это же нечестно, нет? – медленно проговорил я.
Я не был уверен, что смогу объяснить свои чувства даже самому себе. Да, мы с пиратами сражались и убивали друг друга. Но это было вроде как лицом к лицу. Мы выходили друг против друга – и у каждого был шанс.
Сжечь лагерь… это было подло, почему-то более подло, чем небольшое воровство. И это было жестоко. Питер не отобрал у них сокровища или сабли – он отобрал у них дом.
Теперь, когда пираты остались без лагеря, у них появится весомый повод уйти с берега и охотиться на нас по всему острову.
Поступок Питера принес опасность для всех нас – и, по-моему, гораздо более серьезную, чем все то, чем я мог прогневить Многоглазов.
Я как раз собирался ему об этом сказать, когда он закрыл мне рот ладонью.
– Идут! – прошептал он.
Рука у него была грязная, его трясло от возбуждения.
Слух у меня был хуже, чем у Питера: до меня только через несколько мгновений донеслись крики и ругань пиратов.
Камень-отметина (мы его так назвали, потому что Питер или я оставляли на нем метку при каждом налете на пиратов) стоял в том месте, где дорога к берегу огибала предгорья и поворачивала на восток: услышали мы их намного раньше, чем увидели.
Голос капитана был самым громким. Он орал:
– Шевелитесь, собаки, и НАЙДИТЕ ЭТОГО ЧЕРТОВОГО МАЛЬЧИШКУ! Я повешу его на рее – и оставлю там, пока у него вся морда не посинеет! Поймайте его! Поймайте!
Судя по шуму, искать Питера бросился весь лагерь – но когда они проходили мимо нашего укрытия, я увидел, что их только пятеро, плюс капитан. Первого помощника с ними не было.
Я еще не отрезал руку новому первому помощнику, но предыдущий (мужчина по прозвищу Рыжий Том, потому что волосы у него были рыжие: у пиратов совсем нет воображения) был с ним. Я отрубил ему руку за несколько месяцев до этого, но его культя была замотана полосатой косынкой, как будто недавняя… или как будто он ее стыдится. Или, может, ему просто было стыдно, что это сделал мальчишка.
Отряд пиратов пошел дальше с абордажными саблями наголо, и я понял, что если они найдут Питера, обратно в лагерь его не потащат. Они его окружат, порежут на кусочки и унесут голову в качестве трофея. На этот раз Питер зашел слишком далеко.
Капитан пыхтел позади остальных. На самом деле он был не таким толстым, каким его рисовал Питер, хотя брюхо действительно мешало ему в бою – и двигался он не слишком быстро.
При всем этом Питер наверняка мог убить капитана уже несколько раз – но не стал. Питер иногда был котом, который позволяет мышке считать, что из норы вылезать можно, а потом однажды оказывается, что нельзя – и мышь попадает в его острые когти.
– Как ты думаешь, насколько далеко они пойдут? – прошептал я, когда никто из пиратов не заметил нашего укрытия.
Они еще никогда не уходили настолько далеко – к самой прерии – и вид у них был очень решительный. А что если они пройдут по предгорьям и проследят наш путь до Медвежьей берлоги? Оттуда легко будет найти тропу, которая ведет к нашему дереву. Десятки мальчишек ходили этой дорогой десятки лет. Такую примету даже глупый капитан пиратов не пропустит.
– Они не пойдут через горы, – сказал Питер. – Можешь себе представить, как этот капитан карабкается к Медвежьей берлоге? Лицо у него станет красным, а сердце лопнет еще не половине пути.
– Он может отправить остальных дальше, – возразил я, пытаясь объяснить ему серьезность си-туации.
Мальчишки будут в опасности. Но Питера мальчишки не интересовали. Его интересовали только собственные развлечения.
Так я устрою ему развлечение – по крайней мере, именно то, что он считает развлечением.
– А что если бы они вместо этого пошли в прерию? – сказал я.
У Питера загорелись глаза.
– Вот это было бы приключение! Они бы ввалились прямо в гнездо Многоглазов.
– И тогда Многоглазы и не подумают, что это мы убили их ребеночка, – добавил я.
– Это были не мы. Это был ты, – напомнил мне Питер.
Питеру нравилось назначать виноватых, особенно если сам он при этом был в стороне.
– Но ты прав: пираты их отвлекли бы, – продолжил он. – Вот только в поля лучше идти мне, потому что тебя Многоглазы не знают.
Такой интерес к благополучию других был для Питера необычным. Я воззрился на него.
– Мне не хотелось бы, чтобы с тобой что-то случилось, Джейми. Ты был первый – и ты по-прежнему мой любимец.
И тут он улыбнулся. Ох, эта его улыбка! Именно эта улыбка утащила меня из Другого Места, из-за этой улыбки я готов был сделать для него все, что угодно.
Мне вдруг стало жаль, что я вырос, пусть даже немного. Мне захотелось снова стать меньше, и чтобы здесь были только мы с Питером – бегали, карабкались, смеялись – когда этот остров был нашим.
Он хлопнул меня по плечу.