Да и вообще хорошего укрытия просто не было. Питер всегда нас разыщет. Он постоянно повторял нам, что это его остров. Все его тайны принадлежат ему. Раньше я думал, что они и мне принадлежат, но это перестало быть правдой. Я столько всего не знал об этом острове – например, о феях и полетах, и о том, как все это волшебство живет у тебя в сердце. Питер это знал.
Я уставился на Кивка.
– Присоединиться к пиратам? После того, что они сделали с мальчишками? После того, что сделали с Туманом?
Кивок покраснел.
– Я помню, что они с ним сделали. С ними всеми. Но, Джейми, разве пираты не лучше, чем Питер? Я теперь взрослый, и ты скоро станешь таким. Они не смогут винить нас в том, что с ними сделал Питер. Мы же теперь не мальчишки.
– Чарли еще мальчишка, – возразил я.
– Мы могли бы присматривать за Чарли, – сказал Кивок. – Ты всегда был лучшим бойцом, Джейми. Думаешь, это изменится теперь, когда ты стал большой?
– Не знаю, – ответил я.
На самом деле у меня не осталось особого желания сражаться. Мальчишкой я все время был зол, даже когда этого было не видно, даже когда я казался спокойным. Что-то во мне постоянно ярилось, стремилось пролить кровь. Я не знал, почему я такой, но это делало меня безжалостным. Это помогало мне рубить и ранить, хладнокровно отрубать пиратам кисти рук, оставляя свою метку.
Это помогало мне побеждать всех мальчишек на Битве. Это помогло мне размозжить Щипку голову камнем.
Кажется, этого во мне больше не стало. Я не был зол – не так, как раньше. Сейчас мне хотелось убить одного-единственного человека, а когда он будет мертв, я больше никогда в жизни не захочу брать в руки оружие.
– Подумай над этим, – посоветовал Кивок. – Я имею в виду уход к пиратам. Нам ведь не удастся все время убегать и прятаться от Питера, знаешь ли.
– Знаю, – согласился я.
В ту ночь мне снился сон, но совсем не такой, как мои прежние сны. Мне не снилась мать, то, как я нахожу ее в темноте, мои руки в ее крови.
Туман, Грач и Сэлли сидели в шлюпке – в той, которую разбил Питер. Она снова стала новой и целой, а они были всего в нескольких футах от берега. Все трое сидели в лодке и махали мне.
– Не уходите! – попросил я, шлепая по воде.
Шлюпку несло течением. Я тянулся к борту, чтобы залезть в нее, но она все время оказывалась чуть дальше.
Туман, Грач и Сэлли смотрели на меня с любопытством.
– Подождите! – крикнул я. – Я хочу с вами!
Я заходил за лодкой все глубже, а потом уже не брел, а плыл, а лодка отдалялась все быстрее и быстрее.
А потом поднялись волны и стали толкать меня обратно, выталкивать обратно на берег, как я ни сопротивлялся.
А шлюпка скрылась за горизонтом.
Я резко проснулся: лицо у меня было мокрое, костер прогорел до углей. Кивок с Чарли спали. Я сел и разворошил огонь, чувствуя, как по коже у меня ползут мурашки.
С неба на меня смотрел Питер.
Глаза у него были затянуты мраком, а кожа в лунном свете сияла серебристо-белым светом. Он просто парил, покачиваясь вверх-вниз, а его феечка носилась вокруг его головы. Я разглядел облачка золотистой пыльцы, слетавшие на него.
– Динь-Динь очень на тебя зла, – сказал он. – Когда ты поджег прерию, вся ее родня сгорела. Теперь она осталась тут единственной феей.
– Я не знал, что они там есть, – возразил я. – Ты мне не говорил.
– Я не виноват, что ты их так и не нашел, – заявил Питер. – И вообще ты не должен был сжигать равнину. Что тебе Многоглазы плохого сделали?
– А ты вообще не должен был забирать Чарли, – сказал я. – Что тебе Чарли плохого сделал?
– Он забрал тебя у меня, – объяснил Питер. – И Сэлли тоже. Теперь ты больше никогда не будешь со мной играть.
– И ты решил, что хорошо бы скормить его Многоглазам? – спросил я.
Питер пожал плечами.
– Так было бы проще. И вообще все так получилось из-за того, что ты тогда убил того Многоглаза, у Медвежьей берлоги. Это все ты сделал.
Я покачал головой.
– Все сделал ты. Ты приводил сюда мальчишек. Тебя они не заботили. Ты ими пользовался, а потом выбрасывал на свалку, и ждал, что я буду думать так же.
– И должен был! – отрезал Питер. До этого он был спокоен, но теперь я заметил в нем искру гнева. – Тебе было положено думать так же, как я! Все это место, все игры, все мальчишки – это было только для тебя. Я все делал для тебя.
Тут я встал. Мне безумно хотелось бы сбросить его с небес.
– В том числе убил мою мать?
Он хитро покосился на меня.
– Я твою мать не убивал. Это ты сделал. Забыл? Я нашел тебя стоящим над ней, и у нее было перерезано горло, и все руки у тебя были в крови. Похоже, ты не очень-то любил свою мать.
– А по-моему все было не так, – заявил я. – Ты ее убил, чтобы я пошел сюда с тобой. Ты ведь понимал, что иначе я ни за что ее не брошу.
– Но это же показывает, как я тебя любил, Джейми! – сказал он, запев уже другую песню. – Я забрал твою мать, потому что не хотел, чтобы кто-то любил тебя сильнее, чем я.
– Так любовь не показывают, Питер, – вздохнул я. – Но ты же просто маленький мальчишка и не поймешь.
Питер прищурился и скрестил руки на груди.
– Тогда решение только одно.
– Да, – согласился я. – Так мы на острове всегда решаем споры.
– Ну, ты знаешь, куда идти, – сказал он. – Буду ждать.
С этим он улетел, и ночь стала еще чернее, чем раньше.
– На этот раз ты не сможешь наблюдать, Питер, – пробормотал я. – На этот раз тебе придется со мной драться.
Кивок сел и стал смотреть, как я ворошу угли.
– Встретишься с Питером на Битве? – спросил он.
– Да, – подтвердил я, гадая, что он успел услышать.
– Питер убил твою мать?
Значит, много чего.
– Да, – сказал я.
– А я думал, ты ее не помнишь, – сказал он.
– До вчерашнего дня не помнил.
– О! – отозвался он. – А я мою так и не помню. А жалко. Я помню только Тумана, но и он стал стираться. Наверное, приятно помнить свою мать. Если она была хорошая.
– Моя была хорошая, – ответил я. – Но Питер меня запутал и заставил ее забыть.
– Наверное, и меня тоже заставил.
Лицо у него стало ужасно печальным – и ужасно старым.
А потом он тряхнул головой, словно стряхивая воспоминания, и сказал:
– А как ты попадешь на место Битвы с такой ногой?
Я покрутил ногой и обнаружил, что боль прошла, пока я спал. Я провел ладонью по лицу. Борода у меня стала гуще, хоть и не такой пышной, как у Кивка.
– Мне уже лучше, – сказал я.
Он посмотрел на мою лодыжку, а потом на мою бороду, и понимающе кивнул:
– Ты еще подрос.
– Надо, чтобы ты провел Чарли через остров в Медвежью берлогу, и там вы меня подождете, – сказал я.
– По-моему, тебе не следует идти на Битву с Питером одному, – возразил он. – Кому-то надо наблюдать и судить, как мы всегда делали. Он наверняка сжульничает. Ты ведь знаешь. Он за честную игру только тогда, когда эта честность не касается его самого.
– Не хочу подпускать Чарли к Питеру, – объяснил я. – А одного мы его на берегу не оставим.
– А что если ты не вернешься? – спросил Кивок, и глаза у него заблестели.
– Ты будешь знать, что случилось, – ответил я. – Если я через два дня не вернусь, следуй своему плану: бери Чарли и иди с ним к пиратам.
Когда солнце встало, я взял кинжал и пиратскую саблю и пошел к тем горам, где было место Битвы, а остальные двое – к лесу и Медвежьей берлоге.
Я чувствовал себя более бодрым и сильным, чем накануне, и мое новое тело было просто чудесное. Я мог бежать быстрее и карабкаться увереннее. Когда я добрался до луга у места Битвы, то даже не запыхался.
Значит, не так это и ужасно – взрослеть. Питер все еще остался мальчишкой, а я теперь стал большой и сильный – сильнее, чем был.
С таким телом я могу его ранить. Могу убить.
Питер дожидался меня в центре арены – стоял, подбоченившись.
– Что-то ты долго, – сердито сказал он, оглядывая меня с ног до головы. – Наверное, потому что ты теперь старый.
– Не все мы можем летать, – отозвался я.
Я положил пиратскую саблю на скамью, но кинжал оставил. Питер уже держал в руке нож.
– Эта Битва – не такая, как другие Битвы, – объявил он. – Никаких правил.
– Но это битва на смерть, – сказал я.
– Ох, Джейми! – Он вздохнул, и мое имя он произнес со странной нежностью. – Думаешь, я смогу тебя убить? Вспомни, сколько я для тебя сделал.
Тут я на него бросился: я не хотел дольше говорить с этим ребенком – с этим сумасшедшим ребенком, который думал, что проявляет свою любовь, убивая всех, кто отнимал у него мое внимание.
Но хотя мое новое тело было сильным и быстрым, летать я не мог, а он взлетел вверх и мне за спину так быстро, что я и моргнуть не успел.
– Нечестно, – сказал я, надеясь пробудить в нем лучшие чувства: ту кроху, которая в нем была.
– А в этой Битве нет правил! – со смехом ответил Питер. – Ты сам на это согласился.
И этот смех вызвал у меня желание убить его, взломать ему ребра и вырвать сердце – так, как он уже столько раз со мной делал.
Он летал надо мной кругами, не переставая смеяться. Его смех эхом отражался от скал и питал мою ярость, делая меня неистовым, таким же неистовым, как он – таким неистовым, каким он всегда хотел меня видеть.
Однако как это ни странно, это неистовство принесло мне и спокойствие. Я заметил на арене несколько камней, оставшихся от предыдущих Битв. Я нашел один – маленький и гладкий – у самой моей ноги. Наверное, он выпал из моей рогатки в тот день, когда я сражался со Щипком. Казалось, он ждал, чтобы я его поднял.
Питер ничего не замечал. Он был поглощен тем, что летал кругами, радуясь собственной хитрости.
Несколько мгновений я внимательно наблюдал за ним – а потом прицелился ему в правый глаз.
Я не промахнулся. А броски у меня получаются очень-очень сильные.