Когда-то Дандар много бродил по округе в поисках пригодной горшечной глины, а потому сделался человеком знающим. Он объяснил отцу дорогу к Скале Камнетесов, куда отец хотел добраться.
– Что ему там надо? – спросил я у Дандара, пока отец беседовал с его сыновьями.
– Да я ни шиша об этом не знаю. Твой отец хочет туда попасть, а больше он не сказал ни слова.
Мне нравилось бывать у Дандара; покупатели, жены и дети горшечника день-деньской сновали туда-сюда и перекликались, и оживление в доме не угасало.
Тем вечером отец вышел от него довольный, но утомленный. Он поднял брови и вздохнул:
– Ох, я оглох бы, будь у меня три жены!
– А Дандар вроде бы доволен жизнью.
– Да, так оно и есть. Он хотел, чтобы жизнь вокруг него била ключом, так и вышло!
– Три жены…
– В домах, где много женщин, то и дело случаются загвоздки. У Дандара иначе, потому что его жены – родные сестры. Он женился на старшей. Вторая вышла за его брата, но тот погиб во время стычки с Охотниками, и Дандар в память о брате и ради будущего племянников взял в жены и ее. А когда заневестилась и третья, сестры присоветовали ее своему мужу. И не зря.
– Неужто они из ревности не таскают друг дружку за волосы?
– А ты знаком с такими сестричками, которые обходятся без ревности?
Мы рассмеялись: мои-то сестры тузили друг дружку без конца. Панноам почесал ухо.
– Эти три сестры в детстве не знали соперничества, ну а нам с твоей матерью наладить такое согласие не удалось… Три жены Дандара уважают и мужа, и друг друга. Исключительное единство.
– А ты, отец, никогда не думал завести вторую жену?
– Ну разве ты не видел, как твоя мать выходит на тропу войны, стоит мне приласкать собаку? Представь себе, что будет, если я прикоснусь к женщине…
И мы еще долго пересмеивались.
В день отправления я зашел за Тибором; он изрядно раздулся, набив карманы плаща необходимыми вещами. Нура – очень бледная, сиреневые губы, тонкие дрожащие ноздри – проводила отца до дверей, обнялась с ним, подошла ко мне:
– Верни его мне. Я очень на тебя надеюсь.
Я был потрясен тем, что она выказывает мне такое доверие.
– Можешь на меня рассчитывать, Нура. Я готов погибнуть, но никому не позволю посягнуть на жизнь Тибора.
– Спасибо. Но я предпочла бы, чтобы и ты вернулся живым.
На глазах ее блеснули слезы. Она заторопилась в дом, обернулась и издали нам помахала.
Панноам кликнул собачью свору и собрал отряд из троих носильщиков и семи воинов. По дороге я спросил у отца, зачем нам такая серьезная экипировка. Он, нахмурившись, ответил:
– Я пытаюсь уравновесить тот риск, которому мы подвергаем деревню, Ноам.
– Какой риск?
– Мы очень рискуем, отправляясь с тобой в поход: нынешний вождь и будущий бок о бок идут в неизвестность, отдавшись на милость Охотников. Если они нас атакуют, деревня потеряет обоих вождей.
Ночевали мы под открытым небом; отец тщательно выбирал место посреди луговины, которая хорошо просматривалась, чтобы можно было в случае опасности убежать. Воины посменно охраняли лагерь, собаки тоже были настороже.
Пока что нас пытались атаковать только полчища комаров, звеневших в зарослях тростника, но Тибор развешивал вокруг лагеря пучки травы, и комары отступали.
Разминая в руках эти овальные листики, я обнаружил, что они источают свежий аромат.
– Этот запах отгоняет комаров, – пояснил Тибор.
– Но он приятный.
– У вас с комарами разные вкусы.
– Как ты обнаружил свойства этих растений?
– Пчелы обожают этот запах. Если натереть соком ветку, они готовы на ней роиться. Однажды, предаваясь мечтам, я услышал рассуждения Духов: «Что для пчел хорошо, то комарам погибель». Поскольку Духи предназначили это растение создательницам меда, вполне возможно, что они вложили в него нечто, отвращающее кровососов. Мне оставалось лишь проверить.
Утром мы с ним набрали на поляне пчелиной травы[5] и уложили ее до вечера в мешок. Но некоторых комары все же искусали, и Тибор облегчал страдальцам зуд, прикладывая к воспаленной коже вытяжку мирта.
Через неделю пути мы увидели нашу цель – Скалу Камнетесов.
По мере приближения Панноам объяснял нам, в чем уникальность этого места. Тут были голые скалы. Вода лизала гигантские бурые нагромождения камней, которые тянулись вдаль от берега и не позволяли, за отсутствием плодородного слоя, вырасти ни былинке, ни цветку. Камень отринул все живое.
– Когда-то здесь жили люди. Вдоль выдолбленной ими тропы они устроили пещеры, следы которых сохранились до сих пор. Сегодня здесь не живет никто.
Мы подошли ближе и убедились, что сведения Панноама верны. Между расселинами, выступами и отрогами была проложена тропа, достаточно широкая для путника или мула; она была ограничена обрывом с одной стороны и отвесной стеной – с другой. Я был поражен трудоемкостью этой работы. Пусть тропа пролегала с учетом выступов и выемок рельефа, и все же сколько лет ушло на ее постройку? Сколько рабочих дробили камень? Где они черпали силы, терпение и пыл?
На этом суровом берегу мы устроили привал. Воздух был так чист, что казалось, будто он вовсе исчез, и я удивился, как может парить над нами хищная птица, опираясь крыльями на эту бесплотность. Носильщики и воины расположились отдохнуть и подкрепиться, а я спросил у отца:
– Мы шли неделю, чтобы прийти сюда?
– Да.
– Что тебя беспокоит?
Я обернулся к Тибору; на его лице тоже было сомнение.
Панноам встал:
– Мне нужны подтверждения. Сейчас я опираюсь на рассказы путников и пытаюсь связать обрывки этих рассказов, так вот, путники либо ошибаются, либо похваляются.
И он жестом пригласил нас следовать за ним. Тропа была усеяна камнями, и нам приходилось тщательно выбирать, куда ставить ногу; отец то огибал выступы, то углублялся в узкие расселины. Наконец камни расступились, и мы вышли на берег.
– Вы обратили внимание на то место, где тропа подходит к Озеру?
Мы склонились над прозрачными волнами; под ними отчетливо виднелось продолжение тропы.
– Видите, она идет дальше.
Панноам вошел в воду и стал спускаться.
– Ступеньки!
Первые ступени были видны, следующие исчезали в озерной глубине. Он продолжал спуск, потом протянул руку, когда его голова ушла под воду.
– Не странное ли занятие, высекать ступени под водой?!
– Полная глупость! – воскликнул я. – Никому не нужно, а ведь какой тяжелый труд!
– Согласен с тобой, Ноам! И зачем наши предки затеяли это бессмысленное трудоемкое предприятие?
– Глупцы…
Панноам посмотрел на меня, не скрывая разочарования:
– Приписывая глупость людям, чьих намерений ты не понимаешь, ты заявляешь о собственной глупости.
Я постарался не разозлиться.
Он указал над водяной гладью дальний берег, розовый в лучах заходящего солнца:
– Следующий знак находится вон там. Пять дней пути.
Согласно его сведениям, мы находились на узком конце Озера; двигаясь вдоль крутого берега, мы окажемся у того, дальнего берега напротив.
Я пожалел, что у нас нет пирог.
– А что изменилось бы? – возразил Тибор. – Пирога следует вдоль береговой линии и ползет медленнее пешехода.
– Пирога могла бы доставить нас прямиком на место.
– Вовсе нет! На глубине они становятся непослушными. Если бы на них можно было пересечь Озеро, чужаки приставали бы к нашему берегу. Опасность грозила бы отовсюду! Нам приходилось бы расставлять наблюдательные посты не только со стороны суши, но и с воды. Но ведь обычно мы не подвергаемся нападениям с воды.
Панноам пристально посмотрел на него и эхом повторил:
– Обычно…
Лицо его омрачилось тревогой. О чем он думал?
Через пять дней трудного перехода – скалы, заросли ежевики, осыпи и снова ежевичник – мы очутились на берегу, полностью лишенном растительности; он высился напротив того, что мы покинули.
– Поищем дорогу.
– Какую дорогу?
– Не ту, что бежит вдоль берега, а ту, что из воды выходит.
Не успел Панноам произнести эти слова, как Тибор воскликнул:
– Вот она! Вот!
Мы поспешили к нему. Он обнаружил вырубленную тропу, спускавшуюся с высоты и уходившую под воду.
Отец тотчас спрыгнул в темную воду и, осторожно перемещаясь, пытался на ощупь отыскать вырубленные в камне ступени.
– Да, нашел. Ступени.
– Невероятно! – возбужденно прошептал Тибор. – Как и на противоположном берегу.
– Что же получается? – удивился я. – Здесь древние люди проделали такую же работу? И зачем?
Панноам посмотрел на меня:
– Давайте подумаем. Никто не станет рубить камень под водой, тем более на такой глубине, где ничего не видно. Лестница спускается глубже моего роста, а я довольно рослый.
Мы помогли ему выбраться на берег. Он в изнеможении лег на камни:
– Случилось то, чего я опасался.
– Ах, отец! О чем ты тревожишься? По эту сторону Озера жили такие же балбесы, что и по ту.
Панноам посмотрел себе под ноги и сквозь зубы проговорил:
– Начнем с того, что они не были балбесами. И потом, это не другой народ: здесь жили те же люди.
– То есть?
– Берегов не было.
– То есть?
– И Озера не было.
– То есть?
Панноам поднялся с земли и посерьезнел:
– Дорога, вырубленная в камнях, начиналась там, в нескольких днях пути, и кончалась здесь. Путь пролегал по суше. Здесь было не Озеро, а каменистая долина. Затем потоки воды перекрыли проход. Некоторые из наших сельчан в такое не верят… Но береговая линия меняется. То, что мы видим сегодня, – это не начало, а продолжение.
– О чем ты, отец?
– Вода продолжает подыматься.
У него перехватило дыхание, веки задрожали. Я испугался, что он потеряет сознание; но он стоял, устремив взор в озерную даль. Потом прошептал:
– Если вода продолжит подыматься, то до каких пор?
И в тот миг мне стала понятна отцовская тревога.