Наши односельчане редко встречались со столярами – только когда те спускались на ярмарку или к Озеру. Они оценили этот наплыв, который положительно сказывался на их делах. Между собой они зубоскалили над моим решением – строить пироги вдали от воды! – но сдерживали свои насмешки. Открытая ирония могла толкнуть чужаков на захват нашего драгоценного берега.
По мне, так близость берега не представляла никакого интереса. Мы ведь строили дома, а не лодки. Эти плавучие жилища не доберутся до Озера; они пригодятся, если Озеро доберется до них.
После моего возвращения объятия Нуры, казалось, затмили для меня обязанности вождя. Мы так страстно желали друг друга… Ни она, ни я никогда и предположить не могли того, что нам открылось: счастье состоит в том, чтобы быть рядом. Болтать, молчать, смеяться, отдыхать, есть, спать, наслаждаться – каждый миг, который мы с ней разделяли, наполнял блаженством все наше существо. Теперь в течение дня Нура частенько сопровождала меня к столярам и хвалила их успехи.
Чтобы оправдать жестокое изгнание как в собственных глазах, так и в глазах своих односельчан, Влаам с усердием отдался нашему проекту. В первые дни он чертил на песке; затем с помощью сыновей изготовил макеты; и наконец, сочтя, что уладил все проблемы, созвал своих ремесленников и приступил к строительству плавучих домов.
Столяры занимали просторные шатры. Жара позволяла жить в них. Тем, кому не терпелось устроиться с комфортом, он советовал ускорить разработку леса, чтобы иметь собственное жилище. Властный, суровый и беспристрастный, он проявлял себя как умелый руководитель; чтобы управлять общиной, не было никакой нужды иметь под рукой Дерека. Меня тем более изумляло, что во Влааме я ощущал схожую с моей подспудную инстинктивную настороженность по отношению к Дереку. В этом человеке я нашел брата по недоверию – даже не подозревая, насколько будущее оправдает мои предчувствия…
Тем временем Дерек ходил из деревни столяров в нашу и обратно. Причиной тому была не только его дружба с Бараком – он также пытался завести отношения и с нашими односельчанами, и это ему удавалось, даже несмотря на его отталкивающую внешность – или же благодаря ей. Женщины упивались переливами голоса, исходящего из его бесконечного костлявого тела, а кое-кто из мужчин, по примеру Барака, испытывал к нему чувство покровительственного товарищества. Так что довольно скоро он завоевал их доверие и показал себя приятным, доброжелательным и сердечным. Почему же я проявлял настороженность?
Чтобы лучше понять этого человека – или лучше понять себя? – я рассчитывал на Тибора. Однажды, когда мы собирали лекарственные травы, я спросил его:
– Тибор, что ты думаешь о Дереке?
Он бросил сквозь зубы:
– Да много чего.
– Дерек заявляет, что общается с Богами, но он нас дурачит.
– Я догадываюсь, – пробормотал Тибор.
– Почему?
– Он избегает меня. Провидец не избегает другого провидца. Наоборот, нам следовало бы обмениваться всеми нашими сведениями. А он уклоняется. Чуждаясь меня, он спасается от собственного самозванства.
– Самозванец? Даже так? – воскликнул я, пораженный суровостью его суждения.
– Ну а ты откуда знаешь, что он нас дурачит?
Я поведал ему об откровениях Дерека, о несуществующем Городе Богов и о вымышленном пророчестве Богов о спасителе – то есть обо мне.
– Вы с ним обсудили это? – поинтересовался Тибор.
– С Дереком? Нет. Он приводит меня в смятение.
В задумчивости Тибор молча рвал крапиву.
– Ну, это нормально.
– Нормально?
– Да, такая внешность… прямо скажем, странная… это причиняет беспокойство.
– Ты о чем?
Тибор в замешательстве уставился на меня:
– Ты что, не видел?
– Что? Его руки?
Губы Тибора растянулись в редкой для него улыбке, и он пробормотал:
– Руки… разумеется… и руки у него тоже…
– Тибор, о чем ты говоришь?
Движимый какой-то неведомой энергией, он нервно распрямился:
– А вообще, так даже лучше.
– Что?
– Все! – отрезал он и пошел прочь, холодный и непроницаемый.
Вопреки своему нетерпению и раздражению я не стал настаивать: Тибор отвечал на вопросы, только когда ему этого хотелось.
И вот появились плавучие дома – сперва тесные, чтобы решить трудности с рихтовкой, сборкой, сшивкой, затем среднего размера; теперь Влаам впрягся в строительство самого просторного.
Произведя подсчет жилищ и жителей, я пришел к выводу, что, если Озеро возмутится, мы не все уместимся. Далеко не все. Эта вероятность вызвала у меня чувство вины. Нура, который я решился открыться, со свойственной ей простотой ответила:
– Составь перечень!
– Что?
– Очередность. Определи, кого следует спасать прежде всего.
– Но… но это же чудовищно!
– Ведь есть же люди, которыми ты особенно дорожишь?
– Разумеется, ты, Мама, Барак, Тибор, мои сестры, мои…
– Прекрасно! Какие люди представляются тебе наиболее полезными?
– Все тот же Тибор, Барак, Влаам.
– Если хочешь советов для второго перечня, предлагаю отобрать молодых и крепких людей, которые смогут выжить и произвести потомство.
– Нура! Ты бы бросила стариков?
– Они уже достаточно пожили.
– Каждая жизнь имеет значение.
– В принципе да, но в общине – нет! – возразила она, точно ножом отрезала.
Перспектива выбора была мне невыносима. Я чувствовал ответственность за всех без исключения жителей своей деревни. И видел решение проблемы в том, чтобы ускорить строительство и обеспечить место каждому. А потому попросил Барака и нескольких здоровяков, быстро завершивших свои полевые работы, подсобить Влааму, взявшись валить деревья, обрубать с них ветки, пилить на брусья, балки и доски.
Шли месяцы, и плавучие дома множились. Бывало, приходя к выводу, что мы никогда не будем готовы, я впадал в беспокойство; иногда я не понимал, почему мы так изнурены; каждый следующий день походил на предыдущий, ночи были неразличимы, ничего не менялось, и мысль о том, что катастрофа может произойти в любой момент, становилась столь же абстрактной, сколь и абсурдной.
Все началось с тишины.
В то утро, когда мы под безоблачным небом карабкались к деревне столяров, Тибор обернулся ко мне и воскликнул:
– Ты слышишь?
– Что?
– Ничего.
Мне стало не по себе, и я озадаченно уставился на него. Он уточнил:
– Больше ничего не слыхать.
Вот и объяснение тому ощущению удушья, которое я испытывал! Внезапно умолкли птицы. Их молчание оглушало нас, как невыносимый шум.
Эта непривычная немота исказила плотность воздуха, солнечный свет, краски пейзажа. Я как-то инстинктивно ощутил опасность.
– Смотри!
Тибор вытянул руку в сторону холма. Позади нас, застилая небосвод, разрывая его в темные клочья своим зигзагообразным полетом, хлынули из пещер тучи летучих мышей, которые обычно охотятся по ночам, а днем спят.
В траве стремительно, торопливо скользнула змея. Потом другая. Пять, десять. Повсюду из своих укрытий поспешно вылезали медяницы, аспиды, ужи, гадюки и бросались на штурм склона. За пресмыкающимися бежали крысы, полевки и лесные мыши, наводя на мысль о полнейшем беспорядке: жертвы преследовали своих хищников… На тропе, по которой мы шли, столпились блестящие приземистые скарабеи и тоже предприняли скорый и неумелый подъем; дорога покрылась плотным слоем движущихся панцирей, в их надкрыльях мерцали мимолетные радуги.
В деревне завыли собаки, забеспокоились свиньи, закричали, забились, терзаемые переполнявшей их тревогой. Заревел осел. Всех животных обуял страх, их агрессивность и дрожь все возрастали.
Черты Тибора исказились.
– Вот оно.
Мы внимательно всматривались в окрестности. Все было неподвижно; поверхность Озера являла взгляду его опаловое спокойствие.
– Что происходит внизу?
Мы спустились на берег, чтобы увидеть, что делается у кромки воды, и заметили там непривычное движение чего-то зеленовато-сероватого. Выброшенные водами толстопузые жабы с шероховатой кожей приземлялись на берегу, скакали, шлепая, как мокрые мешки, и, словно мячи на ножках, с кваканьем разбегались. В излучине, где река впадает в Озеро, мы склонились над темным завихрением: сопротивляясь мертвой волне, рыбы пытались подняться против течения, как лосось весной.
Тибор потянул меня за руку:
– Нельзя терять ни секунды, Ноам! Веди людей в плавучие дома.
На сей раз я не успокаивал своих односельчан, а с воплем бросился по главной улице:
– Озеро сердится! Бегом наверх! Все к столярам! Быстро!
На порогах домов появились люди; их лица выражали оторопь и недоверие. Даже когда Озеро, по своему обыкновению, мирно разливалось, откуда-то издалека налетали целые стаи птиц, гусей и уток. И сейчас они тоже двигались сомкнутыми рядами, на большой скорости, так плотно и неумолимо, что мы воображали, будто они нас атакуют. На краю деревни дикие лошади пустились в слепой неистовый галоп, пронеслись по улицам, почти касаясь домов, свалили заборы и исчезли. Животные явно ощущали то, о чем мы не ведали.
Страх опасности распространился гораздо быстрее, чем ее осознание. И в мгновение ока объял нас. Теперь уже никто больше не искал причин, все собрались бежать.
Я ринулся домой, схватил Нуру за руку, бросился к Бараку и Маме, которые без единого слова последовали за нами. Задыхаясь, мы вскарабкались по крутой тропе, ведущей в лагерь столяров.
Они тоже встревожились: мужчины, женщины и дети метались с места на место, собирая свои пожитки.
Страшно закричала какая-то старуха. Люди умолкли и замерли.
На нас надвигалась огромная волосатая туша. Гигантский, почти черный медведь шел по деревне, далеко выбрасывая вперед лапы. Он ни на кого не смотрел и никого не замечал – он прорывался вперед, опустив морду, полузакрыв глаза, задыхаясь и обезумев от ужаса.
Страх медведя еще усилил наш испуг. Если уж снялся с места царь зверей, которого мы почитали как высшее божество, сомнений не оставалось: приближается конец света.